прятки с тобой

Видишь солнце, там и я. И солнце стало красным.

— Чудно. Хованский хмыкает и тянется к кружке, стоящей на столе. Цветочный узор на пару мгновений цепляет взгляд, но тут же забывается, впиваясь вниманием в другое. А точнее, в другую. Сидящую напротив. Юра никогда не ладил с персонами с длинными розовыми волосами и бардовыми губами с неровным контуром, сторонился, стараясь избегать. А так как времена юношеского максимализма давно прошли, то и вовсе исключил из жизни. Но, видимо, кто-то решил неумело приложить к его жизни фразу из рождественского фильма, где мальчика в который раз забывают дома одного, в которой говорится о том, как быстро переминалась ситуация. И вот Хованский уже сидит на кухне у одной такой особы и пьёт чай, не зная, как поддерживать с молчаливой дамой разговор. Но Ушакова не была из тех девушек, которые бы до скончания времён готовы хлопать глазами и глупо улыбаться. Проигнорировав отказ от чая, Ксюша быстро, а главное, молча достала две чашки и щелкнула по стертой сверху у основания кнопке электрического чайника. Таким образом она любезно предоставила Юре ещё полторы минуты на раздумья, обычно не приводящие ни к чему. — Не надо мне пересказывать всю вашу совместную, я и так о ней порядком наслышана, — Ксюша говорила отстранённо и холодно, сильно контрастируя обожженные чёрным корпусом чайника пальцы. — Ты не за этим пришёл, я знаю. Кажется, Хованский начинал понимать, почему до появления его в жизни Дмитрия место Юры занимала Ушакова. — Как всегда в точку, — не было никакого «всегда», были только редкие встречи, когда нужна была срочная помощь, и ночные короткие звонки по волновавшим одну из сторон вопросам, оставшиеся где-то в начале их с Димой отношений. — Скажи, ты знаешь, где Дима сейчас? — Ксюша кивает, начиная теребить конец своей кофты и выдавая своё волнение. Хованскому это только на руку. — Ужасное место, скажу тебе я честно. — Ближе к делу, — обрывает Ушакова. Во взгляде не читается ничего, кроме неприязни. — Он очнулся недели три назад. И больше ничего я не знаю. Потому что ни единая душа не хочет меня к нему пустить, — Юра старается исключать имена, сокращая свои слова, выкидывая ненужное и выжимая суть. Да и как-то непривычно и странно звучит на языке это имя. — И? Что дальше? Пришёл ко мне выговориться и покритиковать врачей? — девушка выгибает в вопросе тонкую бровь. — Лучше не станет, поверь. Хованский решает не отпускать лишних улыбок. Не то время. — Разговорами делу не поможешь, а ты кое-чем очень даже, — он читал где-то, что если смотреть в упор и не использовать отрицательных форм в просьбах-требованиях, шансы на успех растут. И прежде чем Ксюша успевает вставить очередное язвительное высказывание, продолжает. — Он там один. Совсем. Родственнички его за полярным кругом, — Юра игнорирует вставленную реплику про то, что это не так, и нужно было географию учить, а не хуйней в школе страдать, — меня не пускают, тебя, видимо, тоже. И всё. Список закончился. Остальным плевать. В сети только показное волнение. Попытались с месяцок выяснить номер больницы и забыли с «чистой» совестью. А ты о нём подумай. Он только-только очнулся. Думаешь, ему не нужна поддержка близких? Думаешь, хорошо ему там среди белых стен и незнакомых лиц? Да чёрта с два. Я, — Хованский ловит каждый её взгляд, когда бегающие серые глаза замирают в чужих, — мы нужны ему, Ксюш, — поправка необходима. Для убеждения, верности, точности, психологического воздействия — чего угодно. Главное, что будет после. А среднюю стадию можно и забыть. Девушка выпускает край кофты, оставшийся немного оттопыренным. Эмоции скоро сменяют друг друга, то демонстрируя маленькую морщинку между бровей, то прикушенную губу, то едва заметное с такого расстояния дрожание ресниц. — Вопрос всё ещё остаётся неизменным. Плюс к нему добавляется вопрос про то, зачем ты так рвёшься к нему, — упавший в воду пакетик заварки резкими мазками красит воду. Ксюша знает, что это плохо. И не только то, что в чай добавили синтетику красителя. В кудрявой голове мелькают мысли одновременно про чуткость и глупость всего женского рода. Первое раздражает даже сильнее. — Так слушай. Я ведь знаю, что у тебя в этой больнице есть связи. И очень серьезные, — Ушакова откровенно и презрительно фыркает. — И ты можешь многого добиться одним словом, прощебеченным на ушко кому надо. А теперь угадай, к чему я клоню. — Во-первых, — девушка отрывается от привязывания кончика нитки от чайного пакетика к ручке, — нет у меня никаких связей. А во-вторых, с чего ты вообще взял, что даже с вымышленными связями я бы стала этим заниматься? — Да, потому что это всё ради Димы, как ты не поймёшь, — Хованскому чудом удаётся не повышать голос и сохранял внешнее спокойствие, когда внутри всё пылает от «праведного» гнева. — Правда? — Ксюша прищуривается. — Что-то не верится, — но тут же прекращает свой минутный порыв, резко меняя тон и тактику. — Ты хочешь попасть к нему, так я понимаю? — Юра кивает, внутренне уже ликуя. — Особо крупных, как ты сказал, связей у меня нет, но я смогу через пару знакомых добиться встречи. Но ты не спеши радоваться. Всё прежнее беспокойство быстро исчезло. Ничего. Только спокойный уверенный взгляд и руки, опирающиеся на столешницу сзади. — У него амнезия. Ретроградная, скорей всего. А это значит, что воспоминания, предшествующие инциденту, — она произносит это слишком спокойно, — утрачены. Частично или целиком. Это врачам ещё предстоит выяснить. Так что тебя легко могут не признать. Девушка обрывает свою речь, и Хованский мог бы поклясться, что одними губами Ушакова прошептала «слава богу». — Но ведь может и узнать? — с проглядывающей надеждой вопрошает Юрий. Неуместный оптимизм не всегда мешает делу, как решил Хованский. — Может, — Ксюша пожимает плечами. — А может и нет. Так что подумай, нужно ли тебе это. — Нужно, дорогая моя, нужно, — хочется сказать ещё для убеждения, но на финише и этого достаточно. Ведь только что сказанные факты почти не берутся во внимание. — Я тебе всё сказала, — Ушакова откидывает назад цветную прядь и отворачивается от него, продолжая молча колдовать над чаем. Остаток визита проходит почти молча. Уже уходя, у Юры на мгновения возникли подозрения, что это всего лишь хорошо разыгранный спектакль, но невозмутимое выражение лица и отсутствие внешних признаков волнения говорили ему об обратном. Или он просто не умеет подмечать детали.