Новая история

      Нобару всегда была красивой, стройной. Ее не портили даже шрамы, легкие порезы на коже и ушибы. Акура знал и помнил её всю. Все ее тело, каждую черточку, каждую выпуклость и впадинку. Помнил, как она умела улыбаться, как морщила лоб, когда о чем-то думала, как поджимала растерянно губы, как трясла своими волосами и как прекрасно в гневе было ее лицо со сверкающими зелеными глазами. Для него она была самой прекрасной на свете. И для этого ему совсем не надо было видеть её все эти годы. Его глаза и руки хранили эту память.       У Нобару кожа была теплая на ощупь, местами шероховатая. Она всегда носилась босиком. Акура знает, что пальцы на ее ногах были несколько кривоватые. Большой палец правой ноги так и оставался травмирован после лисьего пламени, на нем не было половины ногтя. И уже не должно было быть никогда. И поверхность самой ногтевой пластины была вся в рытвинах. Около щиколотки девушки находился тонкий шрам оставшийся ещё с перелома, он был неровный, опоясывал всю ее ногу.       Акура часто слышал, как Нобару заливалась чистым смехом. Она всегда смеялась искренне и громко. Иногда её кожу покрывали мурашки, и тогда он понимал, что девушка замерзла. В такие моменты ему хотелось тесно привлечь ее к себе, поделиться своими теплом, сжать своими руками, ощутить ее горячее и мокрое дыхание на своей груди, почуствовать, как чужое сердце бьется рядом с собственным. Размеренно и ровно.       Когда однажды он щекотал ей ребра, то Нобару так сладко прогибалась в талии. Ее спина изгибалась дугой, и пальцы его чертили контуры женского тела. В тот момент он чувствовал каждую мышцу в ее стройной фигуре. А касаться ртом её губ всегда было мучительно и сладко. Пальцы ее рук были тонкие и изящные, ногти — короткие. Костяшки выпирали чуть сильнее положенного, но это всегда придавало девушке лишь изюминку. Хрупкая и сильная одновременно. А еще Нобару всегда была упрямая и никогда не слушала чужих советов. Его дак в частности. И Акуре приходилось просто мириться с этим.       Ему нравились её ключицы. Тонкие, сильно выступающие, фигурные. Кожа на ее шее была шероховатая и такая сладкая. Он помнит, как лизал ее языком однажды. У нее был упрямый подбородок, всегда искусанные губы и вздернутый нос. На щеке сохранился небольшой тонкий шрам. Волосы были длинной до самой талии. Гладкие, шелковистые, цвета спелого золота.       В нем же, в отличии от нее всегда все было черно. Одежда, глаза, сама душа, сама суть. Дикий, чумной. И зрачки его всегда горели теменью. Это не ночь, это не призрачные тени, это не был цвет плаща, обтягивающего его широкие плечи. Это всегда была его суть. И от этого становилось только страшнее. А потом он увидел её свет. Сияющий все ярче, так, что даже слепило глаза.       И то было шально и так дико для него. Что хотелось сдохнуть. Вгрызться ногтями себе в горло, разорвать надвое так, что полопаются сосуды и хлынет кровь. Куски плоти полетят на землю. Он был готов разорвать себе грудь и вырвать сердце. Голыми руками. Выблевать это незнакомое чувство к ней, вытравить из себя. А Нобару все улыбалась ему. И в груди продолжало жечь. Жечь так сильно, так яро, что он горел. То ли от похоти, то ли от жажды, то ли от ненависти к ней. И слово на букву «Л» все застревало в горле, прошивая собой кожу.       Когда Нобару улыбалась, крапинки плескались в ее разноцветной радужке. Когда она смеялась, то забавно морщила нос. И трясла своими распущенными волосами. Они у нее были очень мягкие на ощупь. И зло бы сплюнуть ему тогда на землю. Не видеть, не знать, не замечать. Но за грудиной что-то все клубилось, дергалось, брыкалось, тянулось к её теплу и свету. И глаза его все ловили ее. Фигуру, лицо, саму жизнь, такую чистую, такую истую, такую настоящую. И горло спирало. С матами, с агрессией со злобой. И лишь его пальцы могли так сильно сжимать ее запястья, что хрустели кости, а в глазах зелёных вновь и вновь теснилось чувство страха.       Нобару плакала из-за него. Много. Часто. Акура знает. Видел. И в груди тогда так пекло. Странный, тихий голос шептал о неправильном, о коверканном, об извращенном. Но Акура лишь затыкал уши, закрывал свои глаза. Потому что дурно и страшно было признаться себе в чем-то ином. Но Нобару точно просочилась ему прямо в душу. И он окончательно вляпался, увяз, подчинился чувствам к ней. Мудак. Идиот какой-то.       Любовь — блядская штука. Но именно она заставила его пойти на этот рисковый шаг.       И слово на букву «Л» все стыло на его языке, замирало на губах. Пока он ладонью стирал ее слезы, а щека его горела от её удара. И привкус крови был во рту. И губы его кривились. Пальцы у нее были все же такие ласковые. Жгли его кожу. И её стало просто дохуя. Везде. Там, в нем, в сердце, глубже, сильнее. И Акуре все больше хотелось лишь наказать Нобару. За то, что пробралась и поселилась там, где никто не мог. Он чувствовал, как у него шевелился член, когда он даже просто думал о ней, когда она смеялась, едва поворачивая голову, что-то говоря свой подружке Рей и снова смеялась. А Акура все жрал ее взглядом, следил за каждым движением ее рта. Он закрывал глаза, ругаясь на проклятую эрекцию — член стоял просто колом. И вновь смотрел на девчонку, а Нобару все сверкала своими яркими глазами. Смеялась. И смотрела только на Лиса. У Акуры тогда шевелится кадык. Вверх. Вниз. Чувствуя, как он захлебывался злостью и яростью.       Теперь же Акура смотрит на нее и будто не узнает. Нобару несомненно все та же. Но и одновременно совсем не та. Он видит это в ее чертах. В её растрепанных волосах, в её немного мальчишеской, но хрупкой фигуре. Лицо её чистое от едва заметного, но уже такого привычного глазу шрама на скуле. Она никогда не встречала в своей жизни Акеми. Он не проверял, но знает, что и запястье ее правой руки не хранит на себе отпечаток глубокого перелома. Нобару снова та самая девочка какой он встретил ее когда-то, до конца не оформившаяся, слишком ещё юная, но уже умеющая смотреть такими глазами, от которых ладони потели, а желание резало пах.        И тело у нее чистое, совсем девственное. Акура ощущает эту нетронутость всей кожей, вдыхая её запах. На Нобару нет и намека на то, что ее мог касается другой мужчина, и осознание этого факта так сильно лактит его самолюбие. Акура смотрит на ее лицо, на мерно поднимающуюся и обтянутую тканью грудь — холмики совсем небольшие. Он путается в ее медовой гриве своими когтистыми пальцами, расчесывает ими ее шикарные локоны, накручивает на палец, впитывая их силу и блеск. Наблюдая за тем, как едва подрагивают веки девушки. Ждет, когда она придет в себя, когда очнется, а сам все никак до конца поверить не может, что теперь у него есть есть та самая возможность заполучить её всю только лишь для себя. Переиграть уже знакомую реальность. И не будет меж ними никакого Лиса.       Он шел за ней от самой базарной площади, слушая, как под сапогами камень сменялся землей, пыльной и сухой. И в тот момент, когда тропа уходила вправо, девушка начала брести по тропинке, идущей влево. Высокие травы лизали сапоги мужчины и кусали пальцы, время от времени соприкасающиеся с зелеными листами, пока он все так же упорно следовал за ней. Пока Нобару вдруг не скрылась от него за поворотом, заставляя мужчину в момент прибавить шаг, обогнуть огромный серый валун, и наконец увидеть то место, куда она все это время направлялась.       Почти на самом краю поселения стоял довольно большой дом. Желтыми резными стенами взирающий на раскинувшееся перед ним море. Высокие колонны подпирали крышу, стоя попарно в два ряда. Кажется, на них виднелись какие-то изображения. Акуре с такого расстояния было плохо видно, да и взгляд его был больше прикован к девушке, быстрыми шагами забегавшей в дом по ступенькам. И едва только мысль о том, что сейчас она скроется с его глаз достигла сознания демона, Акура практически за секунду сорвался за ней с места.       Её нога касается поверхности следующей ступеньки. Мгновение. Нобару даже не успела взвизгнуть, как чья то рука уже закрыла ей нос и рот. Девушка пыталась отбиваться, ощущая, как кто-то чужой и незнакомый зажимает ее в свои железные тиски, держит крепко, не давая и сдвинуться с места. А затем адское жарево пламя уже заплясало перед ее лицом размывая привычные краски мира перед глазами. Сознание её помутнело, ушло, уплыло, мир стал таким далеким и неясным. И перепуганная девушка потеряла сознание.       Но вот веки ее чуть подрагивают, глубокий вдох поднимает грудную клетку, а юркий, розовый язычок мелькает меж пересохших губ и глаза Нобару постепенно вновь раскрываются. Она смотрит еще мутным взглядом на склонившееся над ней едва обеспокоенное мужское лицо. Девушка старается сфокусировать взгляд. Рассеянно изучает темные губы напротив, чуть изогнувшиеся в легкой полуулыбке, невероятной красоты и силы золотистые глаза. Незнакомец так красив… Почти не по-мужски, почти ирреально и чуждо, словно сами Боги набросали его образ легкими масками кисти творения и судеб. Длинные пряди волос удивительного цвета обрамляют его лицо, воровато топорщатся к самой макушке. Но вот взгляд её падает на его остроконечные уши с золотыми дисками в них точно солнца. Глаза поднимаются выше, Нобару пялится на его рога. Проходит секунда. Другая. Девушка смаргивает, а затем так резко дергается от мужчины в сторону, смотрит уже безумно и ошалело с шумным дыханием по губам, и с такой силой толкает Акуру руками в грудь отползая от него дальше, что брови мужчины сходятся на переносице.       — Кто Вы? — слетает с её губ. Спешно и сбивчиво. — Что Вы сделали со мной? Что Вам от меня нужно? Где я? — И смотрит она так испуганно. Все озирается по сторонам. Изучает глазами незнакомую комнату. Серые стены из камня, факелы потрескивающие на них. В дальнем углу стоит шкаф из темного дерева, есть широкие глубокие кресла, столик. И все так богато обставлено. Ладони колет шерстяное покрывало и девушка чуть опускает голову, точно вся сжимаясь еще больше. Ее пальцы вцепляются в покрывало на двуспальной кровати так сильно, что мужчине кажется, будто их потом не оторвать. Если только с мясом. С плотью. Он пугает ее одним своим видом. Адово пекло. Пугает. Она боится его. И для Акуры осознание этого факта становится хуже всего. Нобару всегда прятала от него свои глаза в пол, в землю, камни взглядом считала, когда он оказался рядом. И вздрагивала. Всегда вздрагивала от его голоса. И неужели сейчас все вновь повторится?!       — Я… — и мужчина замолкает, вдруг понимая, что даже имени своего сказать ей не сможет. Он же Акура-оу — огненный дьявол у самих врат ада, сжигающий всех и все на своем пути. Сильнейший из демонов. Истинный монстр, которого таким, как она, действительно стоит бояться. — Я ничего тебе не сделаю. — Смотрит все на нее, а у самого глаза черные, мрачные, горящие чем-то неведомым ей от всех тех эмоций, что изнутри точно рвут и распирают. И девушка вся лишь еще больше сжимается. — Нобару? — Акура чуть касается ее руки пальцами и она вздрагивает тут же отстраняясь, глядит в ответ взволновано, с опаской, затаенной во всей ее фигуре и бьющей через край во взгляде.       — Почему я здесь оказалась?.. — И слова обрываются, застревают в ее тонком горле, в этой белой шейке, на которой дико бьется голубая жилка. Акура впивается в нее глазами, жрет взглядом с такой силой, что девушка поспешно опускает глаза, тонкими пальцами перебирая юбку своего платья. — Мы знакомы?       — Немного.       Акура тянет к ней руку и Нобару вновь тут же в сторону. Она аж всхлипывает, искривляет свои красивые будто высеченные из слоновой кости черты лица. У нее глаза стеклянные, губы шевелятся. Кажется, она молится? Акура кривится. И так становится её жаль, а внутри вселишь сильнее что то тянет, давит и скребется. Конечно, он же просто забрал ее. Взял и забрал. Не сказав. Не объяснив ни слова. Украл ее. Ее душу, ее волю, ее жизнь. И вот теперь она оказалась здесь.       Он конечно видел много ее обнаженной кожи, видел и боль, и страх, и слезы. А еще знает и помнит, как она умеет улыбаться. Прекрасно, словно весенние цветы, волнительно, не так, как все, изысканно. Акура уходит с грохотом двери, со скрипом старых замковых петель, пока Нобару все так же сидит, скрючившись, на постели. Все пытаясь понять и осмыслить. Нет, он не тронет ее. Лишнего слова, пугающего её не скажет. Не прикоснется, пока не придет время — оно ведь ей необходимо.