Хоть сейчас вешайся…
***
Порезов перевалило уже за два десятка. На календаре были последние числа сентября. Тэтсуя продолжал игнорировать Реборна. Он стал уходить с рассветом и петлять до тех пор, пока приставучий наставник не отвалит. Это было действительно сложно, потому как чёртов ублюдок так просто сдаваться не собирался. После их ссоры в комнате подростка, мужчина не давал ему прохода. Он облазил весь дом, отыскав и конфисковав все его оружие. И ножи, и кастеты, и несколько пистолетов с патронами. Мудак даже забрал его старые седативные (весьма сильные), которые Савада пил, когда становилось совсем хуево. После того, как Реборн нашел эти таблетки, он перетряхнул всю его — и не только — аптечку на предмет подобного несанкционированного «добра». И потом еще долго допрашивал самого парня о том, не принимает ли он еще какие лекарства (на этом моменте Тэтсуя швырнул в Аркобалено стопкой медицинских заключений и рецептов на кучу успокоительных и других препаратов, которые ему прописали). Только позднее до него дошло, что киллер, похоже, искал у него наркоту. Вот придурок — он что правда думает, что если бы у Тэтсуи она была, то он стал бы хранить ее дома? Короче, идиотизм Реборна достиг небывалого масштаба. Он разве что внутренний двор не решился перекопать в поисках потенциально опасных для своего подопечного вещей. Хотя, Савада несколько раз говорил ему, что он в клумбе с цветами, которые выращивала Нана, давным-давно заныкал обрез. Это было правдой — его цветущая паранойя уверяла, что оружие необходимо везде. Поэтому конкретно тот обрез был закопан таким образом, чтобы у подростка имелась возможность просто сунуть руку в землю по запястье — и вытащить оружие. Разумеется, из-за неподходящего места хранения, его приходилось проверять едва ли не раз в месяц. Но Савада считал, что это того стоило. Киллер его пока, правда, не достал. И было не понятно: то ли действительно не верил, то ли решил оставить, следуя какой-то своей ебанутой логике. Тэтсуя, честно говоря, заебался уже угадывать, что ненормальному Аркобалено взбрело в голову на этот раз. А Реборн, между тем, следил буквально за каждым его шагом дома (игнорируя при этом Тсунаеши, что Тэтсуя считал почти богохульством), постоянно находился рядом, заставляя его учить физику или математику (и пропускал мимо ушей все оскорбления в свой адрес, никак не реагируя на них) и повадился даже оставаться с ним на ночь. Тэтсуя искренне считал, что киллер окончательно рехнулся. Или решил, что рехнулся Савада. Тут так сразу и не разберешь — как не посмотри, а они оба далеки от эталона адекватности. Уходить от его слежки на улице было почти невозможно — ублюдок был действительно лучшим в своем деле. Даже с учетом почти вернувшейся истерички-интуиции, подростку приходилось иной раз петлять по три с лишним часа, чтобы сбросить его с хвоста. И вот с одной стороны, это жутко его раздражало, а с другой — Тэтсуя не мог не признать, что это чертовски полезно. И тот факт, что ему все-таки удавалось в конечном счете оставить киллера ни с чем — странно грел душу. Подросток считал, что это просыпается его злорадство. А возможно — это восстала из мертвых его самооценка. Правда, так же проснувшееся здравомыслие говорило, что долго парню играть в эти «кошки-мышки» не удастся. Еще пару-тройку раз, а там — киллер припрет его к стене. Но так далеко вперед мальчишка заглядывать отказывался, решив разбираться с проблемами по мере их поступления. Так или иначе, а Савада пока мог нормально выполнять свою работу. Заказов от Тэкехико было немного — за неделю всего три (и все на убийство). С информацией по поводу «итальянских» дел он пока не торопил, но сказал, что Синдикат хотел бы получить ответы на свои вопросы, как можно скорее. Тэтсуя, пораскинув мозгами, решил, что ему, похоже, опять придется лезть в компьютер Тсунаеши. Перспектива так себе, но выбора у него особого не было. Не будет же он, в самом деле, следить за братом и его подпевалами и расставлять прослушку? Учитывая какую-никакую, а интуицию — это было глупо. Безопасней взять всю имеющуюся (а в этом парень не сомневался) информацию с компьютера. Распечатки сообщений брата должно хватить. Ну, может, если очень понадобится — влезет в папки с какими-нибудь хакерскими делишками. Наверняка же, Тсунаеши с его дружками-задротами хакнул сервера Вонголы. Возможно, даже не единожды. Только этим неблагодарным делом нужно заниматься, когда ни самого Тсунаеши, ни Реборна нет дома. А этого почти никогда не бывает. Киллер так точно одного Тэтсую не оставит. А что-то объяснять ему подросток не собирается. В общем, на фоне всего этого у парня опять стал копиться стресс. И он вполне справедливо полагал, что сильный стресс не та вещь, которую нужно добавлять в уже имеющийся коктейль из депрессии и регулярных (спасибо двухмесячной голодовке!) нервных срывов. А потому Савада решил этот самый стресс как-то сбрасывать. Именно так он оказался на пороге одного из элитных публичных домов в Токио. Это было пару дней назад — парень был уставшим, измученным и невероятно напряженным. Поэтому, забив в поисковой строке в интернете «как быстро сбросить напряжение» и наткнувшись на вариант «секс», он решил попробовать. А что? Ему почти шестнадцать (каких-то жалких две недели), он вполне симпатичный (задолбанный, правда) и ему любопытно. В конце концов, не подыхать же ему девственником? Подросток машинально дернул подвеску, напитанную Туманом. Он в свое время выторговал ее у Тэкехико и ходил с ней на задания — она влияла на сознание окружающих таким образом, чтобы те не могли разобрать или запомнить лица парня. Весьма удобная штучка, особенно, когда тебе нужно куда-то незаметно проникнуть. В публичном доме было достаточно шумно, везде воняло отвратительно-приторными благовониями и повсюду были полураздетые молодые люди — как девушки, так и парни. Савада скользнул по обстановке равнодушным взглядом. Потом цепко осмотрел свободных девушек, намеренно не обратив на парней должного внимания. Тэтсуя никогда особо не интересовался сексом или сексуальными предпочтениями, как таковыми: с друзьями (подросток болезненно скривился) если и заходил разговор, то они обсуждали только девчонок, да и то — дальше споров о том, у какой из одноклассниц аппетитней попка, не заходили. На глупости вроде отношений у него времени особо не было, и он никогда не парился по этому поводу — парня куда больше интересовали его проблемы с мафией, чем отсутствие подружки. С периодически появляющимися «утренними» проблемами подросток неплохо справлялся и сам. В общем и целом — острой необходимости в сексуальном просвещении или определении собственной ориентации Савада никогда не чувствовал. Сейчас же, попав в самый эпицентр разврата, он опирался на то, что было ему более-менее знакомо. Именно поэтому он целенаправленно и искал себе кого-нибудь женского пола — потому что примерно себе представлял, как там все должно происходить. Да и нагружать свои закипающие мозги еще какими-то неясными размышлениями о собственных сексуальных предпочтениях подросток считал лишним. Он, вроде как, пришел сюда, чтобы расслабиться, а не чтобы добавить себе новой головной боли… В общем, без проблем (спасибо профессиональным сотрудникам) сняв какую-то светленькую девчонку с зелеными глазками (наверняка краска и линзы), Тэтсуя поднялся с ней в выделенный им номер. Небольшой, но уютный. Правда, здесь тоже отвратительно воняло благовониями, но с этим ничего не поделаешь. Устало рухнув на кровать спиной, Савада выдохнул. Чуть помолчал, размышляя над тем, что делать дальше. Блондинка молча стояла у двери и, похоже, ждала его указаний. Ему, наверное, нужно подозвать ее к себе. И начать с каких-нибудь прилюдий… Или — нет? Она же не его возлюбленная, чтобы он с ней миловался, верно? Это же просто шлюха, с которой можно сбросить напряжение. Или он просто нихера не смыслит в этом, а всякие поцелуйчики и ласки — это норма для такого? Господи, как же он устал… — Слушай, я ужасно задолбан и мне нужно сбросить накопившееся за последнее время напряжение. Разберись там, как-нибудь сама. Тебе, очевидно, виднее, что с этим делать. В конце концов, кто из них тут профессиональная проститутка? Вот пусть и отрабатывает его деньги, а у него нет никакого настроя разбираться со всем этим. — У тебя есть какие-нибудь конкретные пожелания? Ну, там — орально, вагинально или анально? — спросила девчонка. Голос у нее был негромкий, приятный, удивительно спокойный. — Вообще, насрать, — равнодушно ответил Тэтсуя. — Просто уже сделай что-нибудь. Блондинка зашуршала одеждой, ее каблучки процокали к нему. Она присела рядом с ним на кровати, завозилась с пряжкой на его ремне. Савада тем временем достал пачку сигарет и закурил. Расправившись с его джинсами и бельем, девчонка кинула на него взгляд. — У тебя хоть встанет? Тэтсуя не был уверен, что такое поведение в отношении клиентов было нормой в подобного рода заведениях. Но его это пока устраивало. Ну, правда — какая ему хер разница, как будет вести себя проститутка, если она хорошо выполнит свою работу? Поэтому на ее чуть нахальную реплику, он лишь выдохнул никотиновый дым и, все так же лежа, безразлично пожал плечами: — Да, должен бы. Чуть помолчав, добавил: — Не встанет — просто молча поваляемся здесь часик, и разойдемся. Блондинка хмыкнула, натянула на него презерватив и склонилась над пахом. Организм Саваду не подвел, поэтому вариант «молча поваляемся» отпал сам собой. Впрочем, как он заметил, девчонка не слишком-то и расстроилась (а может это профессиональное?): отработала ртом она на совесть. Было… странно. Внизу живота приятно теплилось, а по нервам, словно, ток пустили. Непривычно-знакомые ощущения. У Тэтсуи не сказать, чтобы много опыта — откуда бы ему взяться у девственника-то? — но он все же не мог сказать, что минет слишком сильно отличался от дрочки. Ну, да — ощущения другие, но в целом, по состоянию организма, существенных отличий он не нашел. Может это, конечно, сам парень просто нихрена не понимает. А может — у него какие-нибудь проблемы с этим делом. Непонятно. Но одно парень мог сказать точно — его немного отпустило. Узел в груди чуть ослаб, даже дышаться стало легче. И в этом отношении секс, очевидно, выгодно отличался от неудачного опыта с выпивкой. Пусть проблем меньше не стало, да и эффект, скорее всего, временный (просто резкий выброс гормонов), но Тэтсуя чувствовал себя не таким заебанным. А это дорого стоило. — Ты, кажется, что-то говорила про вагинально и анально? — уже более живо и заинтересованно протянул парень, смотря на блондинку. Та усмехнулась: — Думаешь, осилишь? Подросток вскинул брови. Кто-то, кажется, наглеет. Впрочем, так даже интереснее — всяко лучше, чем с какой-нибудь послушной куклой развлекаться. — Язык бы тебе вырвать, — отзеркалил ее усмешку Савада. — Да, жалко — хорошо им работаешь. Девчонка фыркнула. — А что до «осилишь», — продолжил парень, запрокидывая голову и ища взглядом часы на стене. — То у нас еще где-то минут сорок есть. Почему бы не попробовать? Там и посмотрим. На этот раз организм откликнулся на предложение без чужой стимуляции. Проститутка скосила взгляд на член, достала еще один пакетик с презервативом, а потом наиграно по-деловому уточнила: — Я так понимаю, мне опять придется делать все самой? Тэтсуя прикрыл глаза, окончательно расслабляясь, и снова растянул губы в усмешке: — Схватываешь все на лету. Следующее, что он почувствовал — как девчонка оседлала его. И пусть он все еще не понимает почему взрослые так зациклены на сексе, ему кажется, что все не так уж и плохо. Весьма любопытная штука. Парню пока что нравится.***
Реборн чувствовал себя просто отвратительно. Для справки: когда он чувствует себя отвратительно — отвратительно себя начинают чувствовать все окружающие в радиусе километра. Поэтому мужчина справедливо полагал, что в интересах остальных людей делать так, чтобы ему везде и всегда было хорошо. Саваде Тэтсуе, однако, было насрать на подобные мелочи. И Аркобалено, признаться честно, на него даже не злился. Злился он на себя, что было большой редкостью. И на окружающих, что для него было нормой. Вот, казалось бы, он — взрослый, умный, умудренный жизнью киллер. На своем веку (блядское Проклятье было, есть и будет!) он повидал столько дерьма, что хватит и на десяток слезливых боевиков. Об его характер и Волю сточила зуб не одна Семья (и даже не один десяток!). Реборн выживал там, где остальные дохли пачками. Он выбирался целым из таких заварушек, что его прозвали «лучшим из лучших». И при всем этом, он был совершенно беспомощен перед одним-единственным наглым пацаном с диким взглядом и суицидальными наклонностями. Каждый раз, когда Савада Тэтсуя открывал свой грязный рот и плевался в его сторону ядом, мужчина терялся. Глаза мальчишки были холодны и равнодушны. Он его совершенно не боялся, не уважал. А Реборн и не знал, что с этим делать. Он так привык, что его слава шла впереди него, что мафиози по всему миру в страхе и уважении склоняли головы… что столь хамское поведение наглого пацана выбивало почву из-под ног. И ведь дело было не в глупой самонадеянности Тэтсуи. Не в незнании, не в уверенности своей безнаказанности, вовсе нет. Мальчишка знал, на что способен его оппонент, но, похоже не считал это поводом для уважения. Да, и инстинкт самосохранения у Савады, кажется, отсутствовал напрочь. У мальчишки был его собственный таинственный список качеств и характеристик, которыми должен обладать человек, чтобы добиться его уважения. И это в глазах Реборна было самым главным отличием Савады Тэтсуи от окружающих людей. Его уважение и расположение нужно было заслужить. Не количеством трупов или прожитых лет. Не высоким статусом или толстым кошельком. Не грубой силой или остротой языка. Отношением. В то время, как Тсунаеши, казалось, принимал всех без разбора (любого, кто ни пожелает с ним общаться), его брат внимательно присматривался к человеку, прежде, чем просто позволить ему находиться рядом с собой (не говоря уже о каком-то общении). И если Тэтсуе что-то в человеке не нравилось, если ему было неприятно или неудобно — он говорил и демонстрировал это достаточно ясно. По крайней мере — с ним, Реборном, он поступал всегда именно так. Мужчина, снова и снова сравнивая близнецов, находил новые мелочи, маленькие детали, из которых он составлял две разные — как и сами братья — картины. И чем полнее становились картины, тем мрачнее становился сам Аркобалено. «Не все то золото, что блестит» Другими словами, мужчина прекрасно понял, что он здорово облажался. Сложно сказать, когда именно он начал замечать несостыковки. Скорее всего, замечал он их всегда, вот только обратил внимание почему-то слишком поздно. Рассматривать ситуацию с разных ракурсов он начал, только когда Тэтсуя стал вести себя неадекватно. Но конечной точкой стал инцидент в прихожей. Тот непередаваемый ураган эмоций, что он испытал в тот момент… Он здорово прочистил ему мозги. И тогда все перевернулось с ног на голову. Тсунаеши из интересного и таинственного юноши с каждым днем все больше и больше становился похож на маленького, обиженного ребенка. Он проницательно смотрел, понимающе улыбался и таинственно сверкал своими глазами. Но все это было не более, чем карнавальной маской, а за ней прятался самый обычный мальчишка. Он был умен, в чем-то даже талантлив; он был по-своему добрым и понимающим; он был сведущим во многих «теневых» вопросах. Но он был совершенно обычным. Он ничем не отличался от подавляющей массы мафиози. И как бы сильно Тсуна не хотел верить в обратное — в нем не было ничего исключительного. И это было проблемой. Как самого парня, так и людей, что его окружают. Потому что Тсунаеши отчаянно хочет доказать всем вокруг собственную важность, необходимость. Он пытается выставить себя спасителем, показать всем, что он — тот, кто так всем нужен. И в своем стремлении «помогать и защищать» он влезает в те вещи, в которых ничего не смыслит. Он пытается казаться Атлантом, но при этом так до конца и не осознает всей серьезности происходящего. Он не способен нести ответственность за тех, кто так опрометчиво ему доверяет свои жизни. Парень сидит со своими друзьями в тепле и уюте и даже не представляет, что их всех ждет там — за границей Омерты. Более того, Тсунаеши бессознательно (а может и очень даже сознательно) хочет, чтобы его брат получил «по заслугам». Старший из близнецов подсознательно хочет, чтобы люди выбирали всегда его. Чтобы окружающие видели «настоящего» Тэтсую — злобного, невоспитанного хама (что, впрочем, даже не было ложью) — и сами тянулись к доброму Тсуне. И его Пламя с радостью проецировало его подсознательные желания на окружающих, пленяя своим теплом, мягкостью и светом. Глупый ребенок сам того, возможно, не понимая (а может — наоборот? — понимая слишком хорошо), настраивал окружающих против своего младшего брата. И сложный характер Тэтсуи ложился на благодатную почву из предрассудков и людской жестокости. Савада Тсунаеши хотел быть исключительным, необычным. Хотел доказать окружающим, что он — не просто тень своего младшего брата. Что он тоже многое может. Однако в своей детской слепоте, в своей вывернутой наизнанку драме он совершенно не замечал чужого отчаяния, которым буквально был пропитан их дом. И не позволял заметить этого другим, заставляя окружающих фокусировать внимание лишь на себе. В конечном счете, выходило, что единственное, что Тсунаеши действительно может: профессионально крушить сервера и — в перерыве на обед — чужие судьбы. Аркобалено, начитавшись книг по воспитанию детей (обстоятельства обязывали), неожиданно подумал, что, вероятно, это все у пацана тоже на фоне какой-нибудь психологической травмы. Скорее всего, мальчику просто хотелось привлечь внимание своего отца. А получилось… Ничего хорошего не получилось, в общем-то. Реборн не мог понять, насколько у Тсуны все плохо. Он не мог даже с уверенностью утверждать, что мальчишка действительно просто не понимал, что происходит и во что на самом деле он ввязывается. В конце концов, всегда оставался вариант, что старший из братьев был превосходным манипулятором, который виртуозно использовал свое Пламя. Однако прочитанные статьи по детской психологии (да, их он тоже читал — а что ему еще оставалось?!) утверждали, что травмы, полученные в раннем возрасте — и оставленные без должного внимания — были самыми серьезными и зачастую оставались с человеком до конца его жизни. Потому что формирование личности происходило под влиянием этой самой травмы. Это почти то же самое, как когда перелом со смещением срастается неправильно. Только вот правильно срастить кость — не очень сложно, а исправить искалеченную детскую психику возьмется не каждый. Говоря о искалеченной психике — Реборн был почти в отчаянии. Потому что прекрасно осознавал, что Тэтсуя давал ему шанс, в самом начале. Мужчина отлично помнил, как мальчишка огрызался, шипел и постоянно выглядел недовольным, но при этом всегда выкладывался на тренировках на полную. Он никогда не позволял себе открытого хамства и игнорирования. Он с интересом слушал лекции Реборна — особенно про все, что касалось мафии — и часто задавал любопытные, нетипичные вопросы. Тэтсуя тогда смотрел на него по-другому. В его глазах было любопытство, настороженность, легкое — хорошо замаскированное — восхищение. И отчаянная надежда. Он иногда так пристально вглядывался в глаза Реборна, словно желал что-то там найти. И никогда не находил. Растерянный, обиженный ребенок замыкался в себе все больше и больше, а потом просто перегорел. А мужчина этого даже не заметил, увлеченный Тсунаеши. Сейчас от этого ныло в груди и царапало горло. Киллер до сих пор слабо представлял, из-за чего именно поссорились Тэтсуя и его приятели. Это было действительно странно, потому что инициатором, по словам его горе-Хранителей, был сам парень. Но он был так сильно привязан к ним, он защищал их во время стычки с Мукуро едва ли не ценой своей жизни. Что же могло заставить его оттолкнуть тех, кому он доверял больше родных? Если раньше Реборн считал Саваду Тсунаеши человеком, за которым легким шлейфом тянулись тайны, то Тэтсуя сейчас в его глазах был огромным шкафом с множеством скелетов. И, похоже, их он не доверит никому. Возможно он вообще больше никому никогда ничего не доверит. Мальчишка игнорировал все попытки Аркобалено поговорить. Он каждый раз скользил холодным взглядом по его лицу, а потом — просто отворачивался, не говоря ни слова. Подросток не обращал внимания ни на изменившееся поведение мужчины, ни на его слова и действия, которыми он старался достучаться до закрывшегося парня. Тэтсуя не отвечал на его вопросы (традиционные посылы в эротические путешествия — не в счет), не подпускал ближе, чем на расстояние в несколько шагов. Это задевало — наотмашь било в самую суть всего человеческого, что еще осталось у Реборна. Маленький, запутавшийся щенок, дикий волчонок — вот кем был Савада. Он слепо тыкался в углы, в болезненной надежде найти тот, который он смог бы назвать «своим». Гордое, упрямое и одинокое создание, что скалится и рычит, когда к нему протягиваешь руки. Потому что боится. Потому что не привык. Потому что не хочет снова быть преданным. Доверие слишком хрупкая вещь. И что-то подсказывало киллеру, что парень слишком часто обжигался молоком, чтобы иметь желание даже просто смотреть в сторону воды. Одинокий, уставший ребенок. Реборн ведь и сам был таким. Брошенным, никому не нужным. Он постоянно бродил сам по себе, как-то выживал. Мужчина до сих пор хорошо помнит холод и жестокость сицилийских улиц. Равнодушие и страх окружавших взрослых. И едкий запах отчаяния, которым тогда был пропитан весь остров. Он выжил. Выкарабкался, возвысился и теперь сидел здесь — в комнате будущего Наследника Вонголы, являясь его репетитором. У Аркобалено были опыт, ум и сила. Он был известен, как «лучший из лучших». Об его характер и Волю сточила зубы ни одна Семья. Однако сейчас Реборну казалось, что о характер и Волю Савады Тэтсуи сточит зубы он сам.***
Реборн поймал его в конце третьей недели. И лучше бы он поймал его где-нибудь на улице, когда он в очередной раз старался сбить его со следа. Или в борделе, куда он теперь захаживал после заданий, чтобы снять напряжение за счет какой-нибудь шлюхи.Кровь тонкой струей стекала в воду, окрашивая ее в розовый. Запах железа распространился по всей ванной, пробираясь в легкие.
Но чёртов ублюдок поймал его в ванной среди ночи, оставляющим очередной порез. Интуиция предупредила Тэтсую, но он не успел бы убраться. Поэтому он решил плюнуть на это дело, спокойно завершая порез на внешней стороне предплечья — с внутренней уже закончилось место. Количество порезов близилось к тридцати, они были длинными, а потому они уже не помещались в одном месте. Савада сидел на коленях на своем привычном месте — перед унитазом, на чьей крышке, стоял тазик с водой. Согнув руку в локте и прижав ее ближе к себе, он аккуратно оставлял новый длинный порез. Парень уже отложил лезвие и собирался начать обрабатывать рану, когда дверь резко распахнулась. В дверном проеме стоял Реборн. Уже полностью одетый в свой пижонский костюм — и не скажешь, что две минуты назад он спал в пижаме в своем гамаке. Его темные, острые глаза внимательно просканировали помещение. Остановившись на подопечном, он замер, как собака в стойке. Тэтсуе не нужно было даже видеть, чтобы точно понять, что в теле мужчины напряглась каждая мышца. Однако, несмотря на потяжелевший от ауры киллера воздух, никто так и не нарушил тишины. Реборн ничего не спрашивал, а Савада не торопился что-то объяснять. Он спокойно, не отвлекаясь, обработал и перебинтовал порез. Аккуратно убрал лезвие в небольшую коробочку — к другим таким же — и спрятал ее во внутреннем кармане своей пижамной рубашки. Сложил в аптечку бинты, вату и перекись. И лишь когда поднялся на ноги, чтобы убрать на место аптечку и вымыть тазик, заметил, что киллер как-то подозрительно-внимательно смотрит на его руки. Смутно осознавая причину этого, Тэтсуя кинул взгляд на крышку унитаза, где рядом с еще стоящим тазиком лежала его сережка. Он всегда снимал ее, чтобы видеть порезы и шрамы, потому что в своем «рабочем» состоянии она не позволяла этого даже ему. Все это означало, что Реборн прямо сейчас видит его голые, не прикрытые иллюзией, предплечья. И прекрасно видит все отметины на них. И не только те, что он нанес себе сам с помощью лезвий: были и «звезды» от окурков, и раны от отцовских тренировок. Все то, что калечило его тело годами — нашло свой отклик на коже Тэтсуи. Он поморщился — не слишком хотел, чтобы кто-то видел все это. Особенно Реборн. Не сказать, что стыдился — скорее чувствовал, как без спроса врываются в душу. Но вести себя, как истеричка, и, бросив все, бежать скорее надевать сережку он не стал. Если уж попался — что тут сделаешь? Мужчина все равно видит только открытые — из-за закатанных рукавов пижамной рубашки — предплечья и ладони. Ни грудь, ни спину, ни даже ноги (на которых полно шрамов от пуль, секиры и нескольких открытых переломов) он не видит. Так что все не так страшно. Убрав наконец аптечку, Савада подхватил свою сережку и аккуратно — под пристальным взглядом киллера — ее надел. Только после этого, он повернулся лицом к Реборну. На лице наемника застыло странное выражение, которого у него прежде не наблюдалось. Дикая смесь непонимания, какого-то отчаяния и странной боли. Его глаза блестели слишком ярко, но вовсе не от слез, а от разгоревшегося внутри Солнца. Эмоции переполняли Аркобалено, но он все продолжал молчать и смотреть — теперь уже на девственно-чистую кожу рук. Тэтсуе быстро это надоело. — Ну, и? Если ты приперся сюда просто помолчать, то вали в комнату — я сейчас вернусь, и будем молчать вместе, — раздраженно дернул уголком губ. — А если ты при полном параде решил сходить в туалет, то подожди снаружи, пока я не закончу. Наконец, киллер тихо и хрипло выдохнул: — Зачем ты это делаешь? Уточнение подростку не требовалось. — Я так расслабляюсь, — пожал он плечами, словно это было само собой разумеющимся. — Как? Истезая себя? — Каждый извращается как может, — все так же безразлично продолжил Савада, не сводя своего пристального, но холодного взгляда. Мужчина не сдержал судорожного выдоха. — Ты думал о чем-то большем, чем порезы? — он не спрашивал про то, как давно мальчишка этим промышляет. По количеству шрамов было все понятно — теперь стало очевидно, что подросток делал по ночам в ванной. Тэтсуя склонил голову к плечу. — Большем? — непонимающе моргнул он. — Ты про суицид? Думал, конечно. То, как парень легко это признал, почему-то заставило все внутри Реборна болезненно сжаться. Пламя внутри беспокойно полыхнуло, недовольно перекатилось по внутренностям своего хозяина. Заискрило на кончиках пальцев. — Вот только, я не собирался и не собираюсь этого делать, — продолжил мальчишка, наконец отворачиваясь. — Я уже говорил тебе, что с таким количеством желающих моей смерти, это просто глупо. Буду я еще руки о самого себя марать, — фыркнул он, поднимая тазик и выливая его содержимое в унитаз. Реборн с трудом сглотнул. Сердце в груди колотилось, как бешеное, а в голове одна за одной проносились мысли. И, Дева Мария, эти шрамы! Они, вероятно, будут преследовать его в немногочисленных — но очень выматывающих — кошмарах. Потому что ощущение собственной вины за каждый из них — даже если это неправда — вряд ли покинет его. Ему срочно нужно было что-то сделать (или сказать). Хоть что-то, что не заставило бы чувствовать себя таким беспомощным. — Тэтсуя, — протянул он с опаской. Мальчишка оборвал его холодным тоном: — Давай договоримся, Реборн, как два взрослых человека, — он стоял спиной, споласкивая в ванной чёртов тазик. — Ты не лезешь ко мне, а я — к тебе. Сделаем вид, что ничего не случилось. Реборна вполне ожидаемо захлестнули злость и раздражение. Да, о чем этот мальчишка вообще думает?! Думает, что мужчина вот так просто возьмет — и оставит все как есть?! Бросит пацана один на один со всем этим дерьмом, а потом — стоя у его же, Тэтсуи, могилы — будет спрашивать: как же так вышло?! Он, конечно, мудак редкостный — другие в мафии не выживают — но уж не совсем конченный урод! — Нет, — твердо и уверенно прилетает в спину Саваде. — И не надейся, что я просто проигнорирую весь этот кошмар. И что я так спокойно позволю тебе и дальше заниматься…этим. Выкинь эту тупую мысль из своей головы. Мальчишка промолчал. Вернул тазик на его законное место, подошел к раковине и вытер руки полотенцем, висящим рядом. Бросил на Реборна взгляд через зеркало. — Знаешь, ты чем-то мне его постоянно напоминаешь, — вдруг произнес парень, отстраненным тоном. — Кого? — нахмурившись, спросил Аркобалено. — Ублюдка Емитсу, — все тем же тоном продолжил Савада, внимательно всматриваясь в его лицо. — И теперь я понял, почему. Реборн подобрался. К Емитсу — на фоне вскрывшихся фактов — у него было много вопросов. И чутье подсказывало, что по итогу их беседы он с удовольствием накормит его отборным свинцом. Потому что киллер терпеть не мог, когда его разыгрывали в «темную». Потому что так легко и ненавязчиво калечить тех, кого называешь своей семьей — непростительно. Потому что — хриплое Нанино «а что я могу?» и едкое «как же вы все меня заебали» Тэтсуи. — И почему же? Мальчишка премерзко усмехнулся, открыл небольшую форточку над зеркалом и развернулся к нему. — Да потому, что вам обоим насрать на меня и мои желания. Он направился в его сторону, очевидно, собираясь покинуть ванну. Мужчина, стоявший прямо в дверном проеме, не шелохнулся. В груди сияло Солнце — и впервые оно причиняло боль Реборну. Его злость на самого себя жгла, разъедая внутренности. Однако она казалась сущей мелочью, по сравнению с той неожиданной болью, что он испытал после слов мальчишки. — С дороги, — тихо, на грани бешенства, произнес парень. — Тэтсуя, ты не понимаешь… — Нет, это ты нихера здесь не понимаешь, — все же вышел из себя подросток, на дне его глаз вспыхнул янтарь. — А если, вдруг, решил пожалеть меня, то — пошел нахер. Иди, вон, к Тсунаеши и ему сопли подтирай. А то он, бедненький, смотрит на тебя, как побитая собака — аж смотреть противно. Того и гляди — начнет всем жаловаться, что его опять обделили вниманием! С этими словами, он просто вышел, задевая мужчину плечом. Больше он в его сторону даже не смотрел. Аркобалено развернулся и проследил за тем, как мальчишка поднимается по лестнице на второй этаж. Выдохнул, прикрыв глаза, и оперся спиной о закрытую дверь ванны. Он не подписывался на все это дерьмо. Чувства, эмоции эти блядские. Он стал киллером не потому что страсть как любит копаться во всей этой психологической херне. Он стал киллером, потому что ему проще пристрелить человека, чем разбираться с его тараканами. Людей, которых он ценит и уважает — и которые согласны мириться с его отвратительным характером — можно пересчитать по пальцам одной руки. Человек, с чьим отвратительным характером согласен мириться он сам — вообще один на миллион. Подростки — не его специализация. Он просто помог паре давних знакомых в тренировках их детей. И он никогда — никогда, чёрт вас побери! — не имел дела с серьезными подростковыми проблемами и психологическими травмами. Он не может помочь — хотя бы потому, что у него профессиональная деформация личности: эмоции с чувствами настолько далеки от него, что ближе до Плутона долететь. Аркобалено обессилено съехал на пол, уставившись перед собой расфокусированным взглядом. Он действительно не мог помочь, но и бросить пацана не имел права. И дело уже не в Вонголе или репутации. Дело в том, что Реборн — вопреки распространенному мнению — был человеком. И просто так игнорировать весь творящийся у него под носом пиздец он был не намерен. Поэтому Аркобалено вытащил телефон из кармана и, вбив заученные наизусть цифры, стал ждать ответа. — Arrivane. Sono nei guai. (Приезжай. У меня проблемы.)