Волчица на перепутье

Я уверена, Чарли лишь спросит, какого чёрта я ему названиваю. Ошиблась — он желает со мной встретиться. Стараясь не выдать голосом изумления, соглашаюсь, втайне надеясь, что увидеть меня Чарли желает не для того, чтобы послать куда-нибудь на мужской орган. Предлагаю подыскать какой-нибудь укромный дворик, вдали от лишних глаз, но Чарли боится засады и категорически против. В итоге мы заруливаем в небольшую кафешку и занимаем столик на улице под тентом. Душный воздух пахнет едой, нагретым асфальтом и немножко бензином. Мимо пёстрым галдящим потоком течёт толпа, в основном — туристы. Мне до них дела нет, куда важнее скорее узнать, что же задумал мой новый друг. Здесь безопасно, но Чарли всё равно напряжён и встревожен. Он крепко стискивает челюсти и часто оглядывается, как мне кажется — демонстративно, чтобы я видела, что доверия ко мне нет. От этого больно сжимается сердце и ноет живот, но замечания оставляю при себе. К нам подходит уставший официант — совсем юный бета — и принимает у нас заказ. Чарли ограничивается холодным зелёным чаем. Я голодна, но из вежливости прошу принести мне то же самое. Ждать приходится долго — помимо десятка столиков на улице в помещении тоже полно народу. На долю мгновения в голове проскальзывает мысль устроиться сюда на подработку, наверняка владелец кафе с радостью возьмёт лишние руки. Ладно, это всё потом. Облизнув губы, невольно засматриваюсь на лицо Чарли, сразу замечая залёгшие у него под глазами тени и бледность кожи. Спешно опускаю взгляд и делаю вид, что меня заинтересовал широкий чёрный с тонкими узорами браслет на его запястье. Но в голове уже теснятся вопросы и догадки. Неужели Чарли плохо спал, переживая из-за нашей глупой размолвки? Сердце, встрепенувшись, ускоряет ритм, хоть мне и боязно радоваться раньше времени. Не удержавшись, осторожно тянусь к лежащей на столике руке Чарли. Однако он замечает мой манёвр и резко её отдёргивает; синеву глаз обжигающей душу вспышкой озаряет гнев. С виноватым вздохом я прячу руки под стол и ноги на всякий случай поджимаю, мало ли, что Чарли подумает, если случайно его коснусь. И всё-таки молчанкой сложившееся между нами недопонимание не исправишь. Пора действовать. Вдох-выдох, собираю фантомные яйца в кулак и выпаливаю: — Чарли, я хочу извиниться. Прости, пожалуйста. Я очень перед тобой виновата. Очень. Я должна была сразу рассказать, что он меня преследует. Складываю брови домиком и прикусываю губу, всем своим видом выражая искреннее раскаяние. — Преследует, значит? — пугающе спокойным голосом уточняет Чарли. — Разве это не твой Истинный? — Да, — честно отвечаю. — Но мы не вместе. Да какое там «вместе» — видеть этого негодяя не хочу! Я умоляюще смотрю на Чарли, но по его непроницаемому лицу трудно разобрать, поверил он или нет. — Ты в курсе, что он мне сказал? — криво усмехается Чарли; под его пронизывающим взглядом мне неуютно и немного страшно. — Что? Чарли дёргает уголком губы и качает головой: — Что выпустит мне кишки, если посмею тебя обидеть. Круто, да? Кстати, он не уточнил, что входит в понятие «обидеть». Может, он и этот разговор сочтёт отличным поводом со мной разделаться, как думаешь? — Ты обещал защитить… — неуверенно бормочу. — Да, но не от твоего ревнивого парня, который грозится меня выпотрошить. На самом деле это и правда очень плохо, просто отвратительно. Потому что вервольфы, тем более, альфы словами просто так не разбрасываются. Но я натягиваю неловкую улыбку, сомневаясь, что Чарли на неё купится, и беззаботно помахиваю пальцами: — Он просто хотел тебя припугнуть, ну ты чего, неужели купился? На самом деле — ничего подобного. Если альфа что-то обещает — непременно это сделает. Но я всё-таки склоняюсь, что под «обидеть» он подразумевает какой-либо вред мне, к которому дружеское общение и даже секс точно не относятся. Ну серьёзно, не может же Октавиан быть совсем отбитым психопатом? Чарли недоверчиво прищуривается, складывая руки на груди. — Припугнуть? И что же, он всех увиденных возле тебя особей мужского пола так «припугивает»? — последнее слово он выделяет ироничным тоном. — Нет, — признаюсь я, рассматривая кружевную салфетку на чистенькой золотистой столешнице. — Просто… — умолкаю, не зная, как объяснить. — Просто я человек, да? — подсказывает Чарли, и от звенящей в его голосе злости я прикусываю губу, стараясь не выдать смятения. Официант ставит перед нами высокие бокалы с задорно торчащей из них соломинкой и невольно дарит мне немного времени, чтобы собраться духом. Я любуюсь, как чай на свету играет всеми оттенками золотисто-зелёного, и попутно прихожу к выводу, что сдаваться ещё рано. Да, Чарли рассержен, но всё-таки он меня слушает и позволяет оправдаться. Да и не стал бы он меня на встречу звать, если бы не хотел помириться. Значит, ещё не всё потеряно. Я отпиваю немного из бокала, стараясь пока не смотреть на Чарли. Очень уж боюсь увидеть ненависть в его взгляде. На языке разливается приятная мятная свежесть и я блаженно прикрываю глаза. В голове зарождается единственное верное решение — рассказать всё как есть, без утайки. Возможно, тогда Чарли поверит мне. — Нет, дело не только в этом, — тихо произношу, украдкой наблюдая за Чарли, который к своему напитку так и не притронулся. — Просто… — мысленно встряхиваю себя: ну же, хватит бояться! — Просто нашим я, как партнёр, не интересна. Вервольфы на меня вообще внимания не обращают, потому и пугать их незачем. С облегчением замечаю, что Чарли заинтригован. Хороший знак, значит, я на верном пути. — Не подумай, что я какая-то больная или ещё что, — торопливо уточняю на всякий случай. — Да и со мной это не так уж давно. Хочешь, подробно расскажу? — осторожно предлагаю, смыкая руки на холодном и запотевшем бокале. Чарли некоторое время с сомнением разглядывает меня, потом скованно кивает. К моему огорчению взгляд его даже на полградуса не теплеет. Но надежды достучаться не теряю. — Знаешь, у омег течка происходит раз в месяц, — я не стесняюсь столь щекотливой для людей темы, и голос мой звучит уверенно. — Скажу честно, это просто ужасные сутки, — усмехаюсь, неосознанно покручивая в бокале соломинку, — крышу рвёт просто жуть как. Все мысли только о том, чтобы найти самца и повязаться с ним. А у меня ещё и связь эта дурацкая, в итоге мало мне самца — этого… мудака подавай. Ну вот и… — от волнения пересыхает в горле. Сделав глоток прямо из бокала и переведя дух, продолжаю. Чарли слушает с интересом и, кажется, немного расслабляется. Самую чуточку, но у меня сердце подпрыгивает от радости. — Обычно все у нас мечтают, чтобы в первую течку обнаружился Истинный. Ну и альфы ждут, конечно, не меньше омег. И радости полные штаны, когда пара находится. Вроде как идеальный партнёр, все дела. Но я как узнала, кто моя пара, чуть от страха не умерла. Его семейство правит нашим округом, третью страны, считай, да и сам он жуткий какой-то. Да ты же его видел. — Выдерживаю недолгую паузу. — Он все мои последующие течки чуял, конечно же. А я боялась даже из дома во время них выйти, всё казалось, что он рядом и караулит. Спасибо подруге, она подсказала, что можно закидываться транквилизаторами и отрубаться. Когда спишь, то всё не так страшно, разве что хреново потом очень. — И что дальше? — спрашивает Чарли, на удивление, вполне миролюбивым тоном. Я тепло улыбаюсь ему, пережидая голодное ворчание желудка, недовольного жалкой подачкой в виде чая. — А потом случилось кое-что очень поганое, — тихо произношу и погружаюсь в воспоминания… …Сама не понимаю, почему вдруг решаюсь изменить своим принципам. Возможно, виной тому близость полнолуния и долгое воздержание, вредное для нашего вида. А может, принесённый сестрой запах недавней вязки с Хорацио, от которого у меня начисто отключается самоконтроль, толкая на самый сумасбродный в жизни поступок. Мы находим друг друга на пустой тёмной улочке. Три молодых парня, все беты, жадно пожирают меня ярко-золотыми в сумерках глазами. Я оценивающе разглядываю их в ответ, стараясь не обращать внимание на грохот крови в ушах и сырость в трусиках. Волчица внутри ворчит, что эти парни — не годятся. Нужно перекинуться, чтобы сильнее стала связь и быстрее ноги, и бежать дальше, искать того единственного, что дарован самой природой. Он сильный, надёжный, достойный меня, и никого другого не надо. Волчица ведома инстинктом, и он велит хранить верность Истинному. Но сегодня хозяйка в теле — я, и только мне решать, кто скрасит нынешнюю течку. Встречаюсь взглядом с худощавым парнем, который стоит чуть впереди, и понимаю — он вожак этой маленькой стаи. И вроде ничего такой, дерзкий и зубастый, пусть даже молод ещё. Нервозно переминаюсь с ноги на ногу; по бёдрам противно ползёт пахучая слизь, живот сводит от жажды слиться с самцом. Чтобы тот стиснул в крепких объятиях, одарил горячими поцелуями, заполнил до упругого давления, насыщая оголодавшее без близости тело. Парни жадно принюхиваются, совсем как звери, и берут меня в кольцо. Краем глаза слежу за самым младшим — наверняка ему недавно только стукнуло восемнадцать. От переизбытка чувств он вот-вот сорвётся, будучи не в силах совладать со зверем. И точно, минуты не проходит, как парнишка со стоном опускается на колени. Его выгибает дугой, ломает с треском кости под громкий скулёж. Что ж, бедняжка сегодня остаётся без сладкого, ещё и дома от родителей за порванную одежду влетит. Его более стойкие товарищи облизываются, кружат вокруг, но прикоснуться не смеют. Ждут, пока дам отмашку. Свирепый рык вожака вынуждает конопатого парнишку отступить, но я усмиряю агрессора недовольным взглядом. И милостиво улыбаюсь приунывшему рыжему — сегодня обоим можно. Кошусь на корчащегося в мучительном превращении третьего и сочувственно вздыхаю — а вот ему не повезло. Мы заворачиваем в небольшой дворик. Судя по слепым и тёмными окнам, жильцов либо нет дома, либо мы им не интересны; на высоте третьего этажа пёстрыми рядами растянуто сушащееся бельё. Кто-то услужливо подстилает под меня футболку, не боясь, что я её испачкаю, а другой помогает избавиться от одежды. Я чувствую их нетерпение, и оно заводит не меньше влажных поцелуев и бесстыжих прикосновений. Таю под ними, поскуливая от восторга, прикусываю игриво чьи-то пальцы, трогаю в ответ, ловко находя на ощупь чьё-то горячее и твёрдое мужское естество. В ушах гулко стучит кровь, и мыслей нет ни одной. От невыносимой жажды заполненности тягуче ноет промеж ног, от каждого прикосновения по телу пробегает россыпь искр. Они поднимают дыбом волоски, щекочут желанием нутро. Бедра влажно касается мягкий и горячий язык. Не глядя, бью ногой и попадаю в костлявое и шерстяное тело. Вот негодник, что удумал! Некрупный серый волк, пойманный с поличным, униженно отползает прочь на полусогнутых лапах. Я показываю ему вслед зубы — сам виноват, что перекинулся, сиди теперь в стороне и смотри. И не сдерживаю довольного стона — у конопатого ловкие пальцы и ах, щекотные волосы и умелый язык. Но мне этого мало, и я перекладываю с груди руку вожака пониже, подсказывая, что пора. Тощее лицо озаряется азартным оскалом, хищным огнём сверкают глаза. Быстро стянув шорты и отшвырнув товарища, вожак устраивается промеж моих разведённых бёдер и терпеливо ждёт, когда я улягусь поудобнее. Мне мешает конопатый, с возбуждённым сопением облизывающий мой сосок. Отпихиваю — пусть ждёт очереди. Рядом поскуливает расстроенный волк, но мне нет до него дела. Далёкий и полный ярости вой разрезает душный воздух летнего вечера. Волчица во мне замирает, жадно прислушиваясь, следом и у меня проясняется в голове. Парни цепенеют — такой глубокий и насыщенный голос быть может только у альфы. И альфа этот только что предупредил, что кое-кто здесь посмел посягнуть на чужое. К его появлению во дворике уже никого. Вожак даже штаны подбирать не стал, настолько спешил убраться отсюда. Из-за этого мне досадно и обидно, ведь начиналось всё так хорошо. Да и желание не думает утихать, наоборот, распалённое оборвавшимися прежде времени ласками, жгучим пламенем терзает нутро. Я сажусь на позабытую подо мной футболку, запускаю руку себе промеж ног, чтобы хоть немного облегчить муки. Там скользко и жарко, а от сладковатого запаха течки проклятый инстинкт затмевает рассудок, толкает к метаморфозе. Но пока держусь, цепляюсь сознанием за ощущения от собственных неловких ласк. Альфы, сразу двое, появляются бесшумно. Стоит мне осознать, чей светлый силуэт я вижу во мраке арки, как тело тотчас скручивает страшной судорогой. Волчица рвётся наружу, ломает мне кости, сминает беспощадно сознание. В течку процесс намного легче, но всё равно это больно. И боль позволяет волку перехватить контроль над человеком. Стальной запах, который так ненавистен мне в человеческом обличье, сейчас кажется самым восхитительным в мире. Хвост елозит по земле, из груди рвётся тоненькое радостное поскуливание. Моё сознание словно раздваивается. Моя человеческая часть упирается и хочет трусливо сбежать, а волчица уже льнёт к широкой груди Октавиана, тянется, чтобы облизать нос. Но Истинный встрече почему-то не рад. Сердито одёргивает морду и обнажает клыки, поддаваясь густой ядовитой злости, что терзает его сердце. Замираю, не смея шелохнуться, пока он обнюхивает меня, сердито пофыркивая. Ну конечно, от меня же кошмар как воняет сейчас чужими самцами. Да уж, неловко вышло. Кошусь на второго альфу — тот нервно помахивает хвостом, скорее всего распалённый запахом течки, но ближе не подходит. Октавиан убивать меня за измену тоже не спешит, и притихшее под гнетом тревоги желание вновь разгорается. Инстинкт нашёптывает, как мне себя вести, но поддаваться ему не спешу. Смотрю в золотые глаза Истинного и пытаюсь разобраться в своих чувствах, изо всех сил сохраняя рассудок. Интуиция подсказывает, что здесь что-то неладно. Но что? Разобраться в странных своих ощущениях не успеваю. Горькое «прости» в голове, и миг спустя, полупридушенная зубастой пастью, я бьюсь под тяжеленным телом. Всю меня охватывает ужас от непонимания и собственной позорной беспомощности. Скрежет когтей и сиплое дыхание в ушах, колючая боль в груди, темнота с красными всполохами в глазах. Сердце едва не разрывается от страшной догадки, что именно задумал проклятый Александреску. Я с визгливыми рычанием бешено извиваюсь, рискуя сломать шею в стальной хватке его челюстей. В нос бьёт резкий запах собственной крови, от которого дыбом встаёт шерсть. А потом сквозь панику и грохот сердца приходит неотвратимое ощущение, как на горле туго смыкается невидимый ошейник и как меняется вся моя сущность. Метка. Чёртов мерзавец поставил мне Метку. Брать меня как самец самку он не собирается, чему я рада — шок побеждает бушующие из-за течки гормоны, и вязка становится последним, что меня сейчас интересует. Октавиан разжимает челюсти и одним тягучим прыжком отскакивает от меня. Только и успеваю увидеть мелькнувший в темноте арки светлый хвост. Не позволяя прийти в себя, ко мне приближается второй альфа, рослый серой масти волчара, и мысленно требует перекинуться. Уточняет, что собирается отвезти меня домой. Принюхиваюсь и понимаю, что передо мной Анна Александреску — старшая сестра негодяя, только что сломавшего мне жизнь. Ярость надламывает вздох, застилает алой пеленой взор. Без предупреждения бросаюсь на альфу, метя клыками ей в морду. Злобный рык, сильный удар в бок, и я оказываюсь растянувшейся на асфальте. Проклятые альфы с их звериной силищей и молниеносной реакцией. Повторять попытку не собираюсь, вскакиваю и выбегаю прочь со двора, петляя улочками и не замечая ничего вокруг. За исключением того, что все встреченные самцы внимания на меня не обращают совсем… — Метка — это как «занято» огромными неоновыми буквами, — поясняю и морщусь от вновь пробудившейся боли в плече, которой вторит грызущая сердце досада. — Мама объясняла, что раньше это снижало процент стычек в стаях и не позволяло волчицам рожать от чужих самцов. Ну, якобы от Истинного потомство сильное получается, а от кого-то другого уже как Первоволк даст. Но это же несправедливо! Вот сам посуди, если не хочу я заводить семью с Истинным, то что теперь, старой девой умереть? К тому же гадость эта ставится только при полном согласии партнёра, а не вот так подло, будто в наказание. Не особо надеюсь, что Чарли осознает весь масштаб постигшей меня беды — у людей не бывает ничего подобного. Да и о чём говорить, если даже человеческим учёным так и не удалось разгадать ни механизм истинной связи, ни магию Метки. — Да уж, испортил он тебе приятный вечерок, — задумчиво говорит Чарли, и я не понимаю, ирония это или всё же сочувствие. Опасаясь, что новые недомолвки снова всё испортят, решаюсь рассказать чуть больше. Всё равно лжец из меня никудышный. — Ну, я тогда сглупила, если честно. — Мнусь в смущении под рокот голодного желудка — тёплый ветерок дразнит одуряюще вкусным запахом жареного мяса. — Для омеги раз плюнуть в течку забеременеть, если она хоть немного этого хочет. Ну, это не плохо, просто немножко неправильно, что не знала бы точно, кто из тех двоих отец. О Первоволк, ну почему здесь так обалденно пахнет, просто сил нет. На всякий случай усиливаю контроль над волком, чтобы случайно не напугать Чарли пожелтевшими звериными глазами. И всё-таки есть хочется просто ужас как. — Не думаю, что в наше время это сложно выяснить, — прищуривается Чарли, словно пытаясь меня просканировать, и вдруг натянуто улыбается, запуская пальцы в свои чёрные кудри. — Слышал я о вашей… любвеобильности, но ты прямо удивила. Думал, ты у нас приличная девочка. Мне кажется, что в синеве его глаз появляются озорные смешинки. И ничего не могу с собой поделать, глупо улыбаюсь в ответ, от радости едва не подпрыгивая на стуле. Опасно так рано запускать в сердце надежду, но мне отчаянно хочется верить, что Чарли всё-таки меня простил или к этому близок. — Я же вервольф, — смущённо разглядываю опустевший бокал, сминая под столом подол платья, и кокетливо улыбаюсь. — А мы такие, от хорошего секса никогда не отказываемся. Чарли, к моему удивлению, негромко смеётся и подаётся ближе, цепко и заинтересованно разглядывая меня. А я беззастенчиво любуюсь им в ответ, и кажется, что в груди моей восходит тёплое солнце, прогревающее душу до самых далёких уголков. Какой же Чарли всё-таки классный и славный парень, просто сил нет, как хочу прижаться и потискать! Но воплощать в реальность такие мечты пока нельзя, мало ли, как он расценит столь бурное проявление чувств. — А что охочие до секса вервольфы думают о колбасках? Не знаю, как ты, но у меня аж голова кругом от этих запахов, — лукаво сверкает глазами Чарли и машет рукой, подзывая удачно для нас выскочившего на улицу официанта. Я с удовольствием поддерживаю идею: — Чур мне двойную порцию! — И, подглядев, что именно заказал мой спутник, с глубокомысленным видом, словно мировой важности информацию, сообщаю: — Кстати, они называются «мититеи». — О, буду знать, — серьёзно кивает Чарли и с подозрением щурится: — Надеюсь, делают их не из убитых ревнивыми альфами туристов? Я вздрагиваю, но улыбки не теряю. Нарочито небрежно отмахиваюсь. — Исключительно из девственных бычков и барашков. Человечина, говорят, жестковата и привкус противный, никакими специями не перебить. Мне немножко страшно, что Чарли не оценит мою попытку в юмор и обозлится, но он подхватывает шутку: — Звучит так, будто ты уже пробовала, — слова вроде страшные, но в глазах веселье, и я выдыхаю. — Боюсь, я слишком порядочная для этого девочка, — кокетливо хлопаю ресницами, пытаясь сдержать улыбку. — Но не против попробовать с человеком кое-что другое, — вкрадчиво шепчу, жадно впиваясь взглядом в ничуть не смутившегося Чарли. Он собирается что-то ответить, но момент портит подошедший официант. Вымучивая подобие улыбки, он ставит перед нами тарелки с исходящей душистым паром мясной вкуснятиной. Мой рот тут же наполняется слюной, и я поспешно прикрываю глаза, ощутив знакомый судорожный холодок вдоль позвоночника. Вот чёрт, голод тоже неважно сказывается на нашей выдержке, но он, к счастью, поправим. Чарли, к слову, аппетитом способен потягаться с любым вервольфом. Мы дружно набрасываемся на еду, и постепенно напряжение отступает, сменяясь сытой негой. Я облизываюсь, стараясь удержать на языке пряный вкус сочного мяса, и откидываюсь на спинку стула, довольная и разомлевшая. Чарли выглядит не менее счастливым, и безмятежное выражение его лица поднимает мне настроение лучше любой еды. — Чарли, слушай, — осторожно зову я. — Да? — он хмурит брови, и у меня обмирает сердце. На краткий миг появляется пугающее подозрение, что Чарли на самом деле до сих пор зол, только зачем-то это скрывает. И всё же не даю сомнениям угнездиться в душе. Если подумать хорошенько, то ничего ведь страшного не случилось — наверняка люди тоже не стесняются угрожать из ревности. К тому же Чарли теперь всё знает и, что главное — не засмеял меня и не обвинил, что вижу в нём последний свой шанс. Возможно, просто не догадался. — Ты — лучший человек из всех, кого я знала! — выпаливаю на одном дыхании, подкрепляя слова широкой, но не зубастой улыбкой. Ответом мне становятся скользнувшая по губам Чарли кривая усмешка и росчерк презрения в резко сузившихся глазах. Сердце пропускает удар; в животе поселяется холод. Убеждаю себя, что мне всё это лишь показалось, но тревога не думает уходить. Однако лицо Чарли тут же смягчается, а чертовски красивые губы складываются в тёплую и благодарную улыбку. — Ты тоже ничего, хотя сестра и парень у тебя те ещё звери. — Чарли смеётся, но за показным весельем я чую ложь, и волчица внутри глухо рычит, предупреждая о неясной пока опасности. Однако слушать её я не собираюсь.