Волчица на перепутье

Вернувшаяся с работы мама уже всё знала. Точнее, о выходке Денизы услышала заранее, а вампира учуяла, когда зашла во двор. В историю, что кровосос просто решил срезать через наш участок, верить отказалась, так что пришлось всё выложить. Мне. Потому что Лука к этому времени предусмотрительно слинял к Хорацио. Мерзкий маленький сучонок, он точно знал, что так выйдет. Но ничего, расплата настигла всех ночных преступников. Стараясь не слишком заметно зевать, я старательно изображаю озабоченное выражение лица и временами согласно киваю. Хорошо, что наш старенький продавленный диван не слишком-то удобный и не позволяет мне позорно отрубиться посреди важного семейного разговора. Который меня лично вообще-то не касается, что от присутствия на нём не освобождает. Минутка вселенской несправедливости. Я бы предпочла сейчас посапывать в постели, а не выслушивать, как мама отчитывает всех этих идиотов. «Эти идиоты» в лице Денизы, Луки и Хорацио сидят рядом. Точнее, рядом сидит только сестра. Она с ногами забралась на диван, демонстративно расположившись как можно дальше от меня. И то лишь потому, что Лука первым успел завладеть креслом, а гнать его оттуда при матери Дениза не решилась. Хорацио стоит позади кресла, возвышаясь над своим недавно обретённым Истинным. Поначалу пытался его украдкой тискать, но первый же свирепый взгляд нашей матери начисто отбил желание распускать руки. Я вздыхаю и приличия ради всё же начинаю прислушиваться к разговору. Тем более мать, всё это время метавшаяся перед нами, как раз останавливается напротив меня и одаривает подозрительным взглядом. Вот что не так? Не сплю я, ни в коем случае. Вся внимание. — Мария, а ты где была, когда твоя дебилка-сестра полезла на арену? Чувствую себя героем мультика, у которого от удивления глаза вытягиваются, как перископы. — Не поняла? — мой голос звенит от возмущения. — Я? То есть я должна была следить за ней? Ей что, три годика? — Зло качаю головой и едко отчеканиваю: — Я не собираюсь нянчить взрослую сестру. Даже если она тупорылая альфа, которая ищет смерти. Что не так, сестричка? — поворачиваюсь к ней, встречаясь с золотым от ярости взглядом. — Он мог тебя, идиотку, нахер убить!!! — ору, скалясь и дрожа в гневе. — Чем ты вообще думала? — Но не убил, — вставляет Лука, задумчиво покачивая в руке телефон. Я молчу, тяжело дыша и не спеша убирать с лица звериный оскал. Знаю, что мать первым делом всыпала всем провинившимся, но непохоже, чтобы Денизу это хоть немного проняло. Для этого лупить её стоило бы железным ломом, а не ремнём. Нервно усмехаюсь, начиная потихоньку остывать. — Не убил, — соглашается мама, останавливаясь перед Денизой. — Поэтому ты, дорогуша, должна принести ему свои извинения. И это — не просьба. — Он не сдох? — сестра изображает небрежно-насмешливый тон, но я чувствую, что на самом деле новость принесла ей облегчение. Возможно, не всё потеряно. — Ты даже не поинтересовалась! — шипит мать, с заметным трудом удерживаясь, чтобы не отвесить ей оплеуху. — В реанимации он, и состояние тяжёлое. — Хорацио, как обычно, успел всё разведать. — У них же запасов крови для гамм никогда не бывает. Но мы видели на парковке машину его матери. Может, она всё утрясёт. Я недоверчиво щурюсь. — И как вы всё так разведали? Губы Луки трогает смущённая улыбка. — Соврал, что из его стаи и очень сильно волнуюсь. Вот и раскрутил одну из медсестричек на инфу. Вовремя ловлю чуть не сорвавшийся с губ смешок. И всё равно не могу не умиляться братом: умеет же негодяй пользоваться врождённым обаянием. Судя по всему, ответ маму удовлетворяет. У неё даже лицо разглаживается и взгляд на полградуса теплеет. Однако, стоит ей заговорить дальше, и в голосе снова звенит сталь. — Лука, к тебе у меня отдельный разговор. Позволь узнать, сын, с какой целью ты приволок к нам домой вампира? Ты хоть понимаешь, как рисковал? — Он был ранен! — тут же ощетинивается Лука, вставая на защиту своего Йони. — Я должен был просто бросить, да? Чтобы наши его разорвали? — Вервольф не может убить древнего вампира, — напоминает мать, судя по её напряжённым плечам, снова начиная заводиться. — Ничего бы с ним не случилось. Я обращаюсь в слух, заинтригованная. Как это нельзя убить, если раньше вервольфы выслеживали и убивали вампиров? Да что там говорить, Октавиан загрыз одного в горах недавно. Или нам по зубам только свеженькие? — Йони кто-то нарочно ослабил, поэтому нельзя было там его бросать, — со вздохом принимается объяснять Лука. — Я не вру! Не надо так смотреть. Читал, что существует особый состав, который ослабляет регенерацию вампиров и пробуждает болевые рецепторы, а ещё даёт восприимчивость к слюне вервольфа. Из-за этого порванный волком вампир не может восстановить своё тело, — обстоятельно, будто лекцию зачитывая, объясняет он. — Правда, не всякий вервольф опасен, а только альфа, рождённый от истинной связи. Но разве мало таких в Гедлисе? — Печаль какая. Не быть мне, значит, вампироборцем, — с притворным огорчением вздыхает Дениза, со скучающим видом разглядывая ногти — ночное превращение испортило ей маникюр. — Рецепт состава утрачен ещё в первом тысячелетии, — не сдаётся мать и злобно зыркает на Денизу: — А ты, дорогуша, потрудись сидеть на жопе тихо, если не хочешь, чтобы она снова пострадала. — Ой да на здоровье, — фыркает сестра и вскакивает с дивана. — Чао-какао, а я спать. Разбудишь, если что. — Игнорируя рык матери, она театрально машет нам рукой и покидает гостиную. — Вот и не утрачен! Кто-то его воссоздал! — запальчиво восклицает брат, возвращая внимание к своей персоне. — Мне господин Александреску так сказал. Между прочим, он сказал, что я большой молодец. И что без моей помощи Йони мог погибнуть и за него пришли бы мстить. Вы мной гордиться должны, а не ругать! Хорацио наклоняется и одаривает зарумянившегося Луку нежным поцелуем. И я с удивлением осознаю, что ревность во мне от этого зрелища едва дёрнулась, тогда как раньше, неизменно обжигала хуже кислоты. Мама с подозрением косится на меня, и под её взглядом вжимаюсь в твёрдую спинку дивана, надеясь слиться с покрывалом. — Йонатан — друг Октавиана, — нервно сжимая пальцы и не глядя на маму, признаюсь я. — Поэтому мы с Лукой позвонили ему и попросили забрать своего вампира. — Решаю всё-таки не подставлять брата и не рассказывать матери, как он сопротивлялся, не желая расставаться с кровососом. Чувствую на себе изучающий мамин взгляд и втягиваю голову в плечи, желая раствориться в воздухе. Вот что сейчас от меня ожидают услышать? Что я осознала свою ошибку? Что мы с Истинным при встрече облизали друг дружку и теперь вместе? Что я должна сказать??? — Предлагаю продолжить наедине, — сухо бросает мама, и что-то в её интонации мне ужас как не нравится. Но деваться некуда. Я не такая наглая, как Дениза, чтобы чуть ли не на узел маму послать. Да и задница у меня нежнее альфячьей. — Жду тебя на кухне. Провожаемая сочувственными взглядами Луки и Хорацио следую за матерью. — Можешь не тратить время, — ворчу, занимая стул и оказываясь напротив матери. — Я не изменила своего мнения на его счёт. Мама делает вид, что не слышит моих слов. Отвинчивает крышку с бутылки и плескает себе в маленький гранённый стаканчик. По кухне расползается терпкий с привкусом спирта запах недорогого коньяка. — Лука и Хорацио через два года планируют сыграть свадьбу, — бесстрастно сообщает мама, и я внутренне сжимаюсь, прекрасно понимая, куда она клонит. — А теперь ответь мне, как взрослая омега, сколько ещё ты собираешься бегать от Истинного? Вдох-выдох. Нет уж, я не позволю себя сломать и прогнуть. Твёрдо встречаю материнский взгляд и, не дрогнув, отвечаю: — Сколько потребуется. — Выжидаю паузу и злее выговариваю: — Да, мама. Сколько потребуется, пока он не оставит меня в покое. Но инстинкту я не поддамся. Мама смотрит на меня со снисходительностью взрослого, перед которым выделывается ребёнок, не желающий есть суп. — Ты ведь понимаешь, что ведёшь себя как идиотка? — всё с той же вымораживающей невозмутимостью спрашивает мама. — Ну да, — скалюсь в ответ, — даже хуже идиотки. Как же я смею думать головой, а не течной петлёй. Ужасно! Вот если бы я, сцепив зубы, давала себя насиловать навязанному природой самцу, тогда бы умной была. Так? Знаешь что, мама, — приподнимаюсь на стуле, упираясь руками в стол, — я ведь ему приплод всё равно не дам. Потому что от него — не хочу! Лицо мамы накрывает тень, взгляд вспыхивает позолоченной яростью. Любая волчица знает, что без её хотя бы подсознательного желания — потомства не получится. Более того — мы можем решать, что от партнёра хотим, а от случайной разовой связи — нет. Вот почему нагулянный ребёнок считается неопровержимым доказательством измены не только телом, но и душой, что для нас гораздо страшнее. — А от кого ты хочешь? — гнусно усмехается мать. — От своего человека? — Да хоть бы и от него, — вздёргиваю гордо подбородок, кривя губы в полуоскале. — Он мне жизнь не портил и права выбора не лишал. Да, мама, Чарли — хороший парень, с которым я готова лечь в постель и дать от него потомство. А ещё он не убивает ночами людей во имя мнимого героизма. — Только попробуй. И я лично тебя за шкирку потащу на аборт. У меня падает сердце и холодеет в животе. Потому что угроза более чем реальна. В Волверии негативно относятся к абортам без медицинских показаний. Только вот гаммы и лишённые гена вервольфа плоды считаются отягощёнными вредной для жизни мутацией. Избавление от таких только приветствуется. Ходят даже слухи, что собираются ввести обязательную бесплатную проверку всех беременных волчиц и бесплатное же избавление их от нежелательного бремени. Помню, меня новость потрясла. Прямо возвращение в средневековье какое-то, когда всех неполноценных щенят и младенцев просто топили в ведре. Зато теперь я понимаю, что должна любой ценой избавиться от назойливого преследования Истинным. А ещё лучше — убедить его завести уже нормальную семью и оставить меня в покое. Ну, а что? Допустим, спариваться с другими волчицами ему не в кайф, но детей наделать это помешать не должно. Глядишь, там вовсе не до меня станет. — Ладно, — изображаю улыбку, надеясь, что она не слишком ехидная. — Я поговорю с Октавианом. Обстоятельно и наедине. И мы с ним всё раз и навсегда решим. Ты довольна? В сузившихся глазах матери стоит сомнение, но мне плевать. Потому что я для себя всё решила. Встречусь с Истинным и попробую спокойно объяснить, почему мы не можем быть вместе. Он же не тупой, должен понять мои чувства! Особенно, если и правда испытывает хоть какие-то тёплые чувства. Сославшись на усталость и головную боль, я отмазываюсь от дальнейших нотаций. Мне и так прочитали их достаточно и совершенно незаслуженно. С этими мыслями ухожу в свою комнату и, не раздеваясь, падаю на кровать. Сон приходит почти сразу. …В серебряном свете луны стоит высокий юноша с бледным лицом и россыпью непослушных смоляных кудрей. В опущенной руке раскинул изящные крылья современный арбалет. Юноша смотрит на скорчившегося у фундамента здания беловолосого вампира-мальчишку — из груди у него торчит сплющенный на конце арбалетный болт. Вошедший, кажется, до середины. Вампир придерживает его рукой, но достать не пытается. Судя по растерянному выражению на лице — он вовсе поверить в случившееся не может. — Больно? Ничего, это только начало. Скоро твои обожаемые волки начнут рвать тебя на части, — осклабивается юноша, явно довольный собой. — Наслаждайся. Гордо вскинув голову, он резко разворачивается и вскоре скрывается за углом здания. Оставшись в одиночестве, вампир с трудом вытягивает болт и находит в кармане телефон. Судя по всему, дозвониться не удаётся. Сдавшись, вампир просто откидывается к цоколю возвышающегося у него за спиной здания. Однако, когда из-за ближайшего куста выскакивает среднего размера светлошкурый волк, вампир приходит в себя. Заторможенными движениями высвобождает из ножен длинный клинок и наставляет на зверя. Волк сперва застывает, что-то для себя решая, а потом дружелюбно виляет хвостом, словно пытаясь показать, что он совершенно не опасен. Верить ему вампир не спешит и при попытке приблизиться едва не срезает любопытный нос. Увернувшись, волк отбегает подальше, мрачно глядит исподлобья. А потом вдруг выгибается дугой в трансформации. Вскоре к вампиру на расстояние клинка приближается обнажённый белокурый юноша с миловидным лицом. Он показывает пустые ладони, давая понять, что не враг. — Ох, господин, можно к вам подойти? — на жутком ломаном английском говорит он. — Честно-честно, я вам не наврежу. Ух, вы такой классный! Прямо не могу, какой же вы офигенный. Ой, а что это у вас? Вас ранили? Ого! А можно вас потрогать? Одним пальчиком. Пожалуйста! Некоторое время вампир молча разглядывает его, не спеша доверять. Но в итоге устало роняет на землю руку с оружием и слабым голосом отвечает: — Помогите мне отсюда убраться, юноша, и связаться с Октавианом Александреску. После этого можете трогать, сколько угодно… …Высокий светловолосый альфа, стоя над распростёртым на кровати вампиром, с мрачным видом рассматривает мертвенно-бледное заострившееся мальчишеское лицо. Покачав головой каким-то своим мыслям, альфа берёт с тумбочки ножницы и, орудуя одной рукой — вторая покоится на перевязи — разрезает на вампире одежду. Вытирает салфеткой густую чёрную кровь с тощей ребристой груди и цепенеет. Блики на очках прячут взгляд, но заигравшие на скулах желваки выдают эмоции. Потому что вокруг тёмной ранки на уровне сердца расползается чёрная паутинка вздувшихся сосудов… Я просыпаюсь посреди ночи, и глаза не сразу привыкают в темноте. В голове яркими вспышками мелькают обрывки сновидений, но собрать из них ни одной цельной картинки не получается. Нашарив тапочки, бреду в ванную, пытаясь припомнить хоть что-то. Кажется, я видела во сне кого-то очень знакомого. Но кого? Напрягаю память, но вскоре сдаюсь. Бесполезно. Единственное, что так и стоит перед глазами, это выцарапанные на чёрной скале аккуратные буквы, которые складываются в слова «Сильвия и Йонатан — навсегда». Что ж, пора наведаться к водопаду. Например, завтра утром.