Пошлая Молли - Все хотят меня поцеловать
Мой дом - моя крепость. Это убеждение Гэвин пронес через всю свою недолгую жизнь, тщательно оберегая жилище от непрошеных взглядов, гостей и, следовательно, непонятных тусовок. Пока все его одноклассники с горящими от нетерпения жопками ждали, пока предки свалят в командировку/к бабушкам/на Мальдивы (как будто у кого-то из них были на это бабки), чтобы закатить оглушительную вечеринку с кучей откровенно дерьмового бухла и сомнительной компанией, да такую, от которой стекла в окнах трещат, и собаки со всей улицы срывают глотки, в тщетных попытках утихомирить разбушевавшихся подростков. Все это ритуальное жертвоприношение спокойного сна соседей во славу какого-то мифического бога тусни и беспредела длится либо до первого сорвавшегося мистера Смита, у которого розы на ограде вянут от любой музыки, отличающейся от Моцарта, оформившего звонок в полицию (потом обычно начинался остросюжетный боевик под названием "Беги или умри"), либо до самым классическим образом внезапно вернувшихся из отпуска/командировки/поездки к родственникам родителям, и это заканчивалось еще интереснее, чем нелепая погоня полицаев за обдолбанными по самые яйца тинейджерами. Гэвина это напрягало. Еще больше его напрягала совсем не радужная перспектива убирать весь дом от блевотины, бутылок, коробок, не протрезвевших тел и прочего мусора, не говоря уже о стопроцентных пиздюлях от предков и месяце домашнего ареста. Да и вообще, это его личная территория, пошли они все нахуй, он никому ничего не должен. Соответственно, когда его псевдо-дружки просекли, что Рид не особо горит желанием звать всех к себе в гости даже для того, чтобы культурно попить чайку, его постепенно перестали звать и на свои тухлячки. Так бесславно и заглохла светская жизнь Гэвина Рида, и не сказать, что он был сильно огорчен этим фактом. А сейчас светская жизнь пришла на порог к Гэвину лично, и парень не знал, как реагировать на взъерошенного северным ветром недоразумение Камски, ошалело глазея на него и, кажется, даже забыв закрыть рот после машинального приветствия, которое вырвалось раньше, чем Рид увидел гостя. - Ну нахер, - протянул Гэвин, намереваясь захлопнуть дверь, но Коннор подставил ногу в красных кедах (таких же, как у тебя, Гэвин), не давая закрыть до конца, и очаровательно улыбнулся. - И тебе привет, Гэвин, - почему из всех ублюдков мира именно у этого сраного Коннора Камски самым охуительным образом сломался голос, оставалось для Рида одной из главных загадок человечества. Ну не может такого быть, что и человек гавно, и внешность унылая, а от голоса хочется кончать, так не бывает. - Предупреждая твой вопрос, я не намерен заходить в дом. Ну неебаться прекрасно жизнь теперь складываться должна, да? Гэвин расслабился, выразительно поднял бровь, ожидая продолжения монолога, и прислонился плечом к косяку, как можно беспалевней разглядывая одноклассника. Коннор вырядился - на типичную повседневную одежду, которые нормальные люди носят по воскресеньям, темно-синий пуловер, из-под которого выглядывал воротник идеально отглаженной голубой рубашки, и прямые джинсы, плотно обхватывающие стройные ноги (ты ебнулся, Гэвин), смахивали, откровенно говоря, никак. Рид даже в школу так не одевался, что уж говорить про дом, где у него с двенадцати лет была одна футболка, которую он носил не снимая вот уже шесть лет, и собственноручно зашивал каждую дырочку, появившуюся от кошки или нещадной старости. И теперь он чувствовал себя нищим оборванцем по сравнению с сияющим мажориком Камски (хотя, так оно и было). - На следующей неделе, в субботу, я устраиваю вечеринку, - тем временем продолжал Коннор, не отводя взгляд влажных карих глаз от Гэвина ни на секунду, словно разбирая его по винтикам и пытаясь понять, что же там внутри. Результат получался неудовлетворительным, Рид это чувствовал, поэтому одноклассник морщил лоб и ежесекундно менялся в лице, пытаясь справиться с эмоциями. Ух, ничего себе, золотая заводная канарейка умеет чувствовать, а не только выебываться. - Ты приглашен. - Охуеть, - только и выдал Гэвин, выпуская облачко пара - на улице стремительно холодало, и календарь не мог удержать тепло в Детройте еще хотя бы на неделю. Коннор, стоявший на улице в одном тонком свитере, поежился, совершенно мальчишечьим жестом убирая руки под мышки. - И это все? - Да, это все, что я хотел тебе сказать, - парень шмыгнул покрасневшим носом и, развернувшись на носках, направился к припаркованной у дома Бентли. Не бросив даже слова на прощание. - А тип в буке написать недостаточно пафосно? Ты б еще приглашения притащил, - выкрикнул в спину Рид, опять прямую, будто Камски палку проглотил, оттягивая футболку ниже, чтобы не так мерзли ноги. И он готов поклясться на ебаном учебнике по физике, что Коннор ждал этого вопроса. - Я всегда приглашаю людей на свои мероприятия лично, - этот сраный пижон даже не повернулся к собеседнику, принимая из рук вездесущего Хэнка пальто и накидывая его на плечи. - Хотя, откуда тебе знать. Гэвин зло скрипнул зубами, глядя, как Коннор аккуратно садится на пассажирское сиденье и, захлопнув дверцу, опускает стекло. Вот еще эта кукла будет указывать ему на его всратые социально-коммуникативные навыки. - До встречи, Гэвин, - доносит до парня ветер голос Камски, низкий, слегка сиплый, но пробирающий до костей - у Рида не получается убедить себя в том, что это все погода. - И да, дресс кода нет, но постарайся найти в гардеробе что-нибудь, меньше напоминающее экипировку бомжа, чем вот это. Приятных выходных. Коннор изящным жестом обвел всего Гэвина, намекая на его внешний вид, и, закрыв окно, тут же укатил вдаль. Рид выругался сквозь зубы и ушел в дом, хлопнув дверью так, что спугнул птиц, сидевших на козырьке. Крепость пала.***
Гэвин стоял и пялился в зеркало, иногда отпивая из стакана (стеклянного мать его стакана на тусе, это как вообще) джин-тоник, когда пересыхало в горле. По ушам били мощные биты, дезориентируя в пространстве, вкупе с алкоголем унося в космос, где нет надоедливых предков, тупых одноклассников и друзей, пустых разговоров, а есть только бесконечная пустота. Всепоглощающая, ничего не отдающая взамен. Гэвин чувствовал в этом некую родственную душу. Во внезапно не таком уж и огромном особняке Камски была просто тьма народу. Из них всех Рид лично знал только своих одноклассников и еще пару человек из команды, а все остальные смотрели на него - впервые прибывшего на знаменитые вечеринки Коннора Камски, как на еще ничего не ведающий кусок мяса. Иногда ему казалось, что он слышит сквозь пелену оглушающей музыки сочувствующие шепотки и такие же взгляды, подернутые дымом и цветомузыкой. Это было довольно неприятно, и Гэвину хотелось уйти как можно раньше. Желательно, в ноль. Рид увидел в отражении, как за его спиной из ниоткуда возник хозяин вечеринки. Белая рубашка, прямые джинсы - как будто не на бухич созвал всех, а на светский раут, хотя, Гэвин разницы особой не видел. Особенно в случае Коннора. Отпрыск Камски подошел к Риду, встал рядом и, проследив направление взгляда, тоже уставился в зеркало, потягивая что-то коричневое и газированное. - Это же не настоящее зеркало, - Гэвин даже не повернулся к Коннору, отпивая из стакана, а просто смотрел в его очень живые от алкоголя глаза напротив. Подумал, как ему не жарко с длинными рукавами там, где даже теплолюбивому Риду хотелось снять футболку, а на рубашке Камски даже пятнышка пота видно не было. - Стопудов там сидит сейчас твой личный терминатор и наблюдает. - Вы случайно не в полицейскую академию собираетесь после школы, будущий детектив Рид? - насмешливо поднял бровь Коннор, пряча удивительную улыбку (еще один джин-тоник, пожалуйста) за стеклом. Гэвин хмыкнул, потому что именно туда и собирался. Проницательный засранец. - Ребята собираются играть в бутылочку, а так как ты новый в нашей компании, это поможет тебе гармонично влиться в среду. Риду показалось, что у него защемило лицевой нерв, иначе свой пугающий даже его самого оскал он объяснить не мог. Бутылочка - развлечение для дошколят. Их сейчас в рабочем состоянии человек пятнадцать, масштаб поцелуечной трагедии при таком количестве участников представить страшно, особенно для такого замкнутого и не желающего общаться со всяким сбродом Гэвина. Но прохладные пальцы (как это работает?) на его запястье определенно обладали убеждающим эффектом, и Рид даже почти не сопротивлялся, когда Коннор провел его к диванчикам, где уже расселся народ, усадил на место, спиной к "зеркалу", а сам устроился напротив, между апатичным укуренным Маркусом и покрасневшей от выпитого и не сводящей взгляда с Лютера Кэрой. На столике в середине откуда-то появился пустая бутылка из-под Джим Бина, и малыш Камски, на правах хозяина, четким движением крутанул ее первый. У Гэвина внутри все сжалось. Он не принадлежал к категории тех людей, которые, выпив хоть каплю, превращались в пылесос, целоваться вообще не любил, не без основания считая взаимный обмен слюнями очень негигиеничным и мало возбуждающим занятием, но леденящее душу ожидание сводило с ума. Угадать, на кого укажет стеклянная сводница, почти невозможно, и это заставляет пальцы дрожать в напряженном предвкушении. Неужели?.. Бутылка останавливалась, крутясь все медленнее, и Рид, понимая, что нервы, подогретые алкоголем (и Коннором в белой рубашке, манжеты которой были расстегнуты, а рукава аккуратно подвернуты, выставляя жилистые предплечья с выступившими через кожу венами на всеобщее обозрение) предательски сдают, закрыл глаза, слыша, как стучит стекло об стекло. Звук стих, как и гомон вокруг. Гэвин опасливо приоткрыл один глаз. Горлышко старины Джим Бина указывала на него. Точнее, не совсем на него, а на промежуток между Гэвином и рядом сидящим Саймоном. Парни синхронно повернулись друг к другу с непонимающими лицами, а потом, поймав совершенно восторженный, по-настоящему щенячий взгляд Коннора, обернулись назад. Еле заметная в стене дверь открылась, и из своей сторожевой будки вылез ручной пес сыночка Камски, взъерошенный, небритый, злой на весь мир. Его можно было понять - следить всю ночь за буйными подростками мало походило на общепринятое определение хорошего времяпрепровождения. Хэнк прикрыл дверь и поднял голову, окидывая присутствующих уничтожающим взглядом. К нему уже направлялся несмелой походкой, чуть сгорбившийся, заламывающий от смущения руки Коннор, румянец которого было видно даже в вороте рубашки. Парень положил узкую ладонь с длинными пальцами на плечо телохранителя, обтянутого плотной тканью черного пиджака, и слегка приподнялся на носках - он был высоким, но Хэнк возвышался над всеми, как сраная статуя Свободы. Все затаили дыхание, наблюдая, как хозяин вечеринки, слегка дрожа, приближается губами к заросшей щеке, но мужчина резко отвернулся, снял вспотевшую от волнения ладонь со своего плеча и, движением руки оттеснив растерянного Коннора от себя в сторону, громогласно объявил: - Веселье окончено. У вас есть пятнадцать минут, чтобы разойтись. Пошевеливайтесь. Оцепенение спало, люди зашевелились, собирая по комнате одежду и прочие вещи, шепотом обсуждая случившееся, а Рид смотрел, как Коннор провожает Хэнка обратно в каморку взглядом, от которого разбиваются сердца. У Гэвина и разбилось.