Все понемногу

Донна Трой крепко стоит на своих ногах и не любит сломанное. Прочное и надежное, как опора для нового прыжка вверх - вот что ей под душе. Но все равно она почему-то впускает в свое пристанище птицу-малиновку с надломленными крыльями и тревожной тьмой в прежде смешливых глазах под мешающей челкой. И в себя впускает тоже. - Я буду сверху. - Почему это? - обиженно хмурит Дик брови. В ответ Донна насмешливо щелкает его по носу и сама раскатывает резинку по его члену. - Старше. Умнее. Симпатичнее. - улыбается она уголком резко очерченных губ, оседлав его бедра. - Ну ты и сам должен помнить. Он смеется старой - все еще актуальной - шутке, но смех тут же сменяется сдавленным стоном. Донна быстро находит свой ритм, двигается резко, быстро, жестко - настоящая амазонка. Донна не нежная - нет, совсем нет. Не податливая и не падкая на его это мальчишеское вкрадчивое обаяние. Длинные жесткие волосы хлещут его по лицу, когда она встряхивает головой и силой давит ему на плечи, когда он пытается перехватить инициативу. Кончает Донна так же как и трахается - быстро, тихо, без лишних эмоций и звуков. Ему не требуется много времени, чтобы ее догнать. Запоздало Дик стаскивает с нее остатки одежды, вплоть до маленьких белых носков, и прямо на том же диване они сплетаются под пледом в стылый обнаженный змеиный клубок из горечи, общих воспоминаний и застарелой, прочной привязанности родом из тех времен, когда мир их был еще не надломлен, как крылья птицы-малиновки. Машинально она запускает пальцы ему в волосы, лаская мягкие пряди. Нет, это не любовь, но теплее. Все еще тепло. - Эй, Донна. - поднимает Дик вдруг на нее глаза, и темнота в них отчего-то становится слишком похожей на тоску: острую, злую, растерянную. - Может попробуем быть друг у друга, а? Ты у меня, я у тебя... Ей очень хочется сказать ему, что нет, птичка, это так не работает. Но вместо этого она наощупь находит его ладонь, крепко сжимает не раз ломанные пальцы своими, ломанными не реже. Раскрывает губы, когда он осторожно тянется к ней с запоздало-нежными поцелуями. Это пройдет. Все проходит, а пока Донна Трой может иногда впускать его к себе. И в себя. Она достаточно крепко стоит на своих ногах, чтоб без сожалений разжать ладонь и отпустить птицу-малиновку, когда крылья тоже вновь станут крепкими. И ей не будет больно. Лишь одна мысль не дает ей покоя. Когда я упаду, думает Донна с чем-то похожим на тщательно скрываемый даже от себя самой страх - а однажды и я непременно споткнусь и буду долго падать в свою личную темноту - ты будешь со мной, чтоб вот так удержать меня за руку? Почему-то глупо и безотчетно Донне хочется в это верить.