Бамбук и светлячки

Брак — как плот. Ты можешь пересечь реку жизни только если выберешь себе хорошего спутника. Беда тем, чей спутник лучше знает, как править плотом. Беда тем, кто закрывает глаза, чтобы не видеть речных порогов и вовсе теряет весло. И мудры лишь те, кто в одиночестве идут вдоль берега. Из Размышлений о сути вещей в павильоне на берегу пруда в дождливый день

      Как ни торопились, до монастыря добрались только на третий день, ближе к полудню. Хотя Хельга и предлагала ехать и ночью тоже, раз уж теперь у них срочные новости, но утомлять ее не хотелось. Да и лошадей надо было беречь. Так что, когда вдалеке показались крыши первых храмов, Такеши вздохнул с облегчением — наконец-то можно будет отдохнуть. Жаловаться на усталость при Хельге было совестно, она словно и вовсе не уставала, а вот ему непривычно далекое путешествие далось нелегко и ноги и спина гудели от напряжения. Такеши в который раз вспомнил Акиру с его телепортами — насколько же это было удобнее!       Дорога вела вдоль монастырских полей. Пока что не возделанных, но летом тут кипела бы жизнь. Монахи и паломники трудились, как простые крестьяне и ремесленники, независимо от того, из каких семей происходили. Равны перед богами тут все были в самом буквальном смысле.       — Такеши, — окликнула Хельга, переведя взгляд с одной стороны, где за полями виднелся храм, в другую, где такая же яркая крыша проглядывала за деревьями. — А в какой из них мы едем?       — Они все принадлежат монастырю, — пояснил он. — Там дальше будет еще несколько храмов. Монахи не выделяют кого-то одного и служат всем богам сразу.       — Сколько же их тогда тут? — удивилась она.       — Много, — улыбнулся Такеши. — Должно быть больше, чем людей в нашей деревне.       Много больше. Причины уйти от праздной жизни мог найти любой. Кто-то, как Такеши хотел, замаливал преступление в семье. Кто-то, как его отец, искал утешения. Для кого-то не было другого места, чтобы заработать честную горсть риса — многие предпочитали жизнь в монастыре бродяжничеству. Словом, недостатка ни в монахах, ни в паломниках в монастырях никогда не было.       — А почему они лысые? — снова шепотом спросила Хельга, когда они проехали мимо нескольких монахов, идущих с уловом с реки.       — Волосы говорят слишком много о статусе, — пояснил Такеши. — Становясь монахом, человек оставляет мирское и сбривает их, показывая, что больше это все не имеет для него значения.       — Начинаю понимать, почему вы так с волосами носитесь.       — Видишь, многие наши традиции становятся не такими уж и странными, стоит разобраться, — улыбнулся ей Такеши.       — А все равно, вот этих ваших любовников и любовниц не пойму! — фыркнула Хельга. — Хоть как ты меня убеждай!       — Когда не можешь что-то понять, остается только принять это, — миролюбиво заметил Такеши и указал ей на показавшиеся из-за поворота домики. — Там живут паломники. Должно быть, папа тоже там.       Однако там его они не нашли.       — Простите, почтенный, — Такеши остановил идущего с ведром воды монаха, низко поклонился и спросил: — Вы не знаете случайно, как мне найти здесь моего отца? Ясуда Хизэши. Он немолод, — уточнил Такеши, когда монах задумался. — Приехал сюда перед самыми праздниками!       Монах закивал.       — Должно быть, вам нужно поискать среди новых послушников. По дороге прямо мимо сада до самой реки — там они живут.       Он поудобнее перехватил ведро и ушел, оставив Такеши переваривать услышанное.       — Эй, — подергала его за рукав Хельга. — Что с тобой? Послушники — это кто?       — Те, кто собираются стать монахами, — выдохнул Такеши. Видимо, возвращаться домой папа не планировал.       — Как ты собирался? — уточнила Хельга. — Вот понимаешь теперь, что я чувствовала?!       — Прости, милая, — повинился Такеши, чувствуя необъяснимую тоску. Ведь вроде быть монахом — благородно и нравственно и надо гордиться решением отца, но стоило подумать, что они не будут больше жить вместе и ничего больше не будет таким, как прежде, и сердце сдавило, словно тисками. — Хотя, может, еще монах напутал? Поедем, посмотрим, там ли он.       Дорога оказалось неблизкой, и Такеши вглядывался в лица всех, мимо кого они проезжали, чтобы случайно не пропустить отца.       — А здесь неплохо, да? — Хельга придержала свою лошадь, чтобы ехать вровень с Такеши и заглянула ему в глаза. — Совсем как деревня, не скучно, наверное, и дела всегда найдутся.       — Милая, — Такеши протянул к ней руку, чтобы коснуться ее ладони, уверенно держащей поводья. — Тебе не нужно меня успокаивать, я понимаю это сам. Знаю, что для него так лучше, и его душе будет спокойнее…       — Но отпускать не хочешь, — кивнула Хельга. Не прибавив на этот раз “теперь ты понимаешь”, но Такеши и в самом деле понимал теперь.       — Не сейчас, — признался он. — Пусть это и эгоистично, но я хочу, чтобы отец был с нами сейчас. На нашей свадьбе и свадьбе Кио.       — Но для него здесь безопаснее, — подумав, добавила девушка.       — Безопаснее, — согласился Такеши. — И от этого я чувствую себя дурным сыном — раз хочу забрать его отсюда.       — Такеши! Ты слишком много думаешь! — бросила Хельга. — Будто всю ответственность и вину хочешь на себя взвалить, чтобы другим не пришлось ничего решать и ни за что не отвечать. А это неправильно! Ты и так… самый лучший, — тише добавила она. — Тебе не надо быть святым, чтобы тебя любили.       — Я не пытаюсь быть святым, — Такеши потянул поводья, останавливая своего коня, и взял Хельгу за руку. — Я просто хочу, чтобы всем было хорошо.       — Ты только про себя не забывай, — вздохнула она, сжимая его ладонь. — Тебе тоже должно быть хорошо.       — А мне хорошо, — Такеши погладил большим пальцем ее ладонь. — У меня есть ты и твоя любовь. Что еще нужно, чтобы быть счастливым?       — Вообще-то, много чего, — вздохнула Хельга. — Например, найти мою маму, пока она все не разрушила. И попробовать ее спасти, а не как Макс…       — Он не хотел ее убивать, — напомнил Такеши.       — Он — нет, а в Ичиро я не уверена, — серьезно сказала Хельга. Встретилась с ним взглядом и добавила: — Пообещай мне, что если мы ее найдем, ты ее не тронешь. Потому что я не знаю… не знаю, что я буду делать, если мне придется между вами выбирать!       — Я обещаю, — кивнул Такеши. — Клянусь честью семьи, что не причиню ей зла.       — Такому обещанию я верю, — кивнула Хельга. — У тебя в семье теперь будет император, честь которого нельзя замарать.       — У нас в семье, — поправил ее Такеши. — Ты почти моя жена, и к тебе это тоже относится.       В том, что папа одобрит его выбор, он не сомневался. Главное, чтобы Хельга помнила об обещании молчать о своей матери. Ведь если Кио еще можно было убедить не выдавать Хельгу стражникам и шпионам, то что будет делать папа, узнав такое, Такеши даже не брался загадывать.       И все же, увидев его среди послушников, Такеши заволновался, как маленький. Спрыгнул с лошади и, торопливо подойдя к нему, молча обнял. Оказалось — соскучился с последней встречи больше, чем когда провел в столице полгода.       — Такеши, — папа похлопал его по плечу. — Не думал, что увижу тебя здесь...       Он отстранился, заглядывая ему в глаза:       — Что тебя сюда привело?       — Столько всего, папа, — выдохнул Такеши, — не знаю с чего и начать.       Папа выглядел намного лучше, чем в последнюю встречу. С лица будто стерлась озабоченность и усталость, а без седины — то есть с коротким ежиком волос, прической послушника, — как будто стал моложе.       — Уже обрили, — тихонько вздохнула за спиной Хельга. Она подошла и молча встала рядом. Папа сначала бросил на нее короткий взгляд, потом, будто все поняв, посмотрел внимательно, наверняка отметив и ее короткие волосы, и совсем не имперскую внешность.       — Вот в чем дело, — с понимающей улыбкой сказал он.       — Да, папа, — Такеши приобнял притихшую Хельгу за плечи. — Я нашел женщину, с которой хочу провести жизнь. Надеюсь, ты полюбишь ее, как дочь. Это Хельга, Хельга Сугияма.       Лицо у папы вытянулось.       — Я, конечно, знал, что рано или поздно ты свяжешь с Сугияма свою жизнь, но до этой минуты думал, что это будет Акира.       — Он мой брат, — призналась Хельга. — И они с Такеши, кажется, собирались стать любовниками. Перед пожаром.       — Перед каким пожаром? — удивился папа.       — Когда ваш дом сгорел, — сочувственно сообщила Хельга. — Ну, когда в дом наемники Двух Лун пробрались, чтобы Кио с Максом убить.       Папа закрыл глаза и покачнулся. Такеши успел подставить плечо, и он тяжело оперся на него.       — Ничего не понимаю, — выдохнул он. — Все живы?! Что случилось?       — Папа, это долгий разговор, — вздохнул Такеши. — Я тебе все объясню.              К вечеру похолодало. На лошади Хельги ехал папа, а сама она сидела впереди Такеши, прижималась к нему, и все равно было холодно, словно новогодние праздники не вернули домой бога солнца и над миром осталась царствовать зима.       Уже совсем стемнело, и дорога была едва видна, но до дома было рукой подать — издалека виднелись огоньки деревни.       Хорошо, что они добрались так поздно — можно будет избежать чужих косых взглядов и шепота за спиной. Переночевать дома, забрать церемониальные халаты и кое-какие вещи и уехать на рассвете обратно в столицу.       И все равно на душе было неспокойно, будто Такеши о чем-то забыл или упустил из вида что-то важное. Хотя и казалось, что все вышло настолько хорошо, насколько вообще могло. Так что оставалось только перебирать в памяти разговор с отцом в монастыре и искать что-то, что дало бы подсказку.       — Подумать только, — вздыхал папа, грея руки об чашку с чаем. — Каждое утро я просил богов о том, чтобы они были милосердны и каждому дали то, что он заслуживает. И вот Рокуро мертв, а Кио — жених императора… И я не знаю, радоваться мне или огорчаться.       Они сидели в одном из домиков послушников, который папа делил еще с несколькими людьми, но кроме них в нем никого не было. Члены семьи не часто навещали послушников и монахов и, как правило, по особым причинам, так что им не мешали разговаривать.       — Радоваться, — твердо сказал Такеши. — Если боги исполняют просьбы, значит, так будет лучше. Им ведь виднее.       — Может быть, — кивнул папа. — Но Кио — император?!       — А говорят — это почетно, — тихонько заметила Хельга.       — Почетно, — согласился папа. — Но бремя власти — тяжело.       — Кио повзрослел, — отметил Такеши. — Из него выйдет хороший правитель: он добрый и чуткий мальчик. И помогал мне все то время, что я был слеп.       На лицо папы словно тень набежала.       — Когда помогать вам обоим было моим долгом.       — Не будем об этом? — попросил Такеши. — Твоей вины в этом нет. Может, это боги посылали нам всем испытания?       — Здесь в это верится больше, чем где бы то ни было, — криво улыбнулся папа и повернулся к Хельге. — Дети у меня выросли лучше, чем я заслужил.       — Ну, — Хельга щедро долила ему чая едва не до краев чашки, — как по мне — очень даже заслуживаете. Вы тоже добрый, вон даже Такеши слова ни сказали, что он на мне женится. А у вас тут такие заморочки со всем этим!       — Если ты о том, что ты — иноземка…       — И еще родилась не в браке, — Хельга посмотрела на него прямо, — у вас тут это ужасно неприлично, я знаю. А папа меня еще не успел признать официально. И манеры у меня плохие. Стихов сочинять не умею, пою плохо. И волосы короткие, — вздохнула она.       Папа закашлялся и Такеши тоже захотелось смущенно прикрыться веером: разве можно говорить прямо о таких вещах?!       — Волосы отрастут, — откашлявшись, сказал папа. Задумчиво погладил ладонью собственный стриженный затылок. Сказал решительно: — Что же до всего остального… мои дети — и Кио, и Такеши сделали свой выбор. Мне остается его только принять.       Он все же был немного уязвлен, что с ним не посоветовались, хоть и пытался этого не показать. Должно быть неприятно, когда твои дети решают самые важные вещи в своей жизни, не спросив твоего совета. И все же ему хватило мудрости не ругаться, и Такеши был ему за это благодарен.       От матери Хельги такого понимания ждать не стоило — едва ли ее бы обрадовала новость о том, что Хельга связалась с семьей, поддержавшей императора.       Подумав об этом, Такеши, наконец, сообразил, что его смутило: слишком уж легко Хельга солгала о том, что господин Рейден ее отец, хотя еще несколько дней назад касалась этой темы двусмысленными фразами, которые можно было толковать по разному.       Было, конечно, хорошо, что Хельга прислушалась к его просьбе и умолчала о своей матери — если бы папа узнал о ней, еще неизвестно, был ли бы он так мягок в своих решениях. Но необходимости лгать не было — Такеши просил только промолчать и своему отцу о ее происхождении говорил сам. Послушная и спокойно лгущая Хельга была сама на себя не похожа.                     Такеши спал крепко. Хельга смотрела на его безмятежное, спокойное лицо и никак не могла заставить себя оставить его хотя бы ненадолго. Пусть он не был ей хозяином, но желание защищать его и оберегать от всех опасностей говорило громче всего. Больше нежности, которой накрывало, когда он ей улыбался. Больше любви — хотя от нее Хельга казалось себе легкой-легкой, если не держать Такеши за руку, то можно улететь к облакам. Такое бывает: видишь человека и понимаешь — вот он, тот, за кого не страшно отдать жизнь. Даже если он не хочет принимать твой дар, ты-то ради него все отдашь.       И чтобы он дальше спал также спокойно, надо было встать и выйти из дома.       Тихо, чтобы не скрипнули старые половицы — сон Такеши чуток. Взять дорожную куртку, обуться уже на пороге. Последний раз посмотреть в темные окна еще не родного, но уже любимого дома и зашагать по дороге, стараясь не оборачиваться. Потому что желание вернуться и лечь с ним рядом было почти невыносимым.       Хельга не знала наверняка, найдет ли маму, а если найдет, то получится ли с ней поговорить, но одно было точно: если где и можно ее сейчас отыскать — то здесь, совсем рядом. Если в столице ее ищут все шпионы императора и нет места, где можно спрятаться, то там, где мама прожила несколько лет, она будет в безопасности.       Хельга сбавила шаг, прижала ладони к груди и зажмурившись, горячо попросила:       — Богиня, помоги мне. Если слышишь в чужих землях — укажи путь.       Тревожить богиню мелкими просьбами было нехорошо, но сейчас ее помощь нужна была, как никогда. И словно только просьбы она и ждала — облака, затянувшие небо, разошлись, и луна выглянула из-за них, яркая и круглая, будто первый блин, что пекут весной в праздник Богини. Подсветила покатый, как медвежья спина склон горы, поросший деревьями. Кедры — вспомнила Хельга. Гора давшая им фамилию.       "Там, ближе к горе, у самого истока ручья была наша землянка, — прозвучали в голове слова отца. — Достаточно далеко от деревни, чтобы нас не нашли, да и боялись люди туда заходить. Твоя мама тренировалась поднимать умерших, а потом пускала их погулять, вот люди и стали говорить, что в лесу после войны завелись призраки…”       Истории отца о жизни в Империи Хельга слушала дома вместо сказок. Сейчас это пригодилось. Путь к землянке нашелся так легко, словно отец вел ее за руку: тут увидела большой валун у реки, у которого дядя Рейден прятал для них еду и от которого рукой подать было до ручья. Там — кряжистый дуб, у которого отец подстрелил оленя, и мяса хватило пережить несколько дней метелей, когда из землянки было не выйти. Чуть дальше — два поваленных накрест кедра, совсем рядом с землянкой. А потом — искать…       “Имперцам в страшном сне бы не пришла мысль, что можно жить под землей, — посмеивался отец. — Для них это, верно, все равно что пожить в могиле. Но твою-то мать этим не напугаешь”.       Ночь, даже лунная, была слишком темна, чтобы поискать следы. Хельга потратила изрядно времени, пытаясь найти дверь, пока не увидела слишком уж аккуратную кучу валежника, припорошенную сухой листвой.       Землянка встретила ее запахом сырости, земли и плесени. И все же, это был дом ее родителей, тот, где они несколько лет прятались от всех, где зачали ее саму. Хельга коснулась ладонью глиняной стенки широкой печи, чуть не заплакала от того, что рассказы отца обрели форму.       “Топили только по ночам, чтобы дым никто не увидел… Я оказался неплохим печником, тепло держалось долго, хватало пережить день, даже в морозы. Хотя что там за морозы — один смех!”       Хельга посмотрела на ладонь — темно. Сунула в рот пальцы — на зубах заскрипела пыль, но не так, как было бы, если бы никто не появлялся в землянке семнадцать лет.       Мама приходила сюда, может быть, совсем недавно! Значит — придет еще, и Хельга не ошиблась, решив поискать ее здесь.       Она пошарила на печи руками, нащупала свернутый валик одеяла. Зарылась в него лицом, ловя знакомый запах. Мама…       Хельга сжала зубы и положила его обратно. Обернулась: света от открытой двери хватало только на то, чтобы высветлить кусок пола. Но ведь тут можно было жить, значит, где-то должна быть лампа.       Пара шагов — отец копал землянку один, и она была совсем крошечной — и Хельга наткнулась на невысокий стол. И лампа нашлась на нем, вместе с огнивом.       Огня лампы хватило, чтобы осветить землянку — и какой же она была убогой! Всего на несколько шагов, с корнями выступающими из стен — в деревне подвалы и то бывали лучше! — и в самом деле, как могила. Как, должно быть, тошно было тут жить! И ни одного близкого человека рядом, кроме дяди Рейдена.       “Жалко его… Хороший парень, а за столько лет так ни с кем и не сошелся”, — говорил отец. Хельга не понимала, почему, если он такой хороший и добрый, ни одна женщина не выбрала его в мужья? Чтобы это понять, понадобилось пожить в Империи. Познакомиться с ним, увидеть, какими глазами он смотрит на господина Такэда и как говорит с ним. Верность, пронесенная через четверть века, была достойной даже по меркам охранников.       А еще стало понятно, почему мама не тронула господина Такэда, хотя, наверняка, очень хотела. Она не была доброй, но о своих долгах помнила: дядя Рейден спас ей жизнь, когда вывез беременную из Империи. Жизнь — чужую, господина Такэда, — он получил в оплату долга.       Хотя вряд ли маме понравится новость, что теперь они вместе и что дядя живет с тем, чья армия подавила восстание. Что они все у него живут.       Думать об этом не было времени. До рассвета оставалось всего несколько часов, а еще надо было решить, что делать. Пусть Хельга не нашла маму, но она сюда приходила, значит, можно было с ней договориться о встрече! Хельга пошарила по землянке, нашла в углу узелок с вещами: немного одежды, кристаллы, которые ей еще в детстве крепко-накрепко было запрещено трогать, нашлась и бумага с тушью.       “Мама, — торопливо вывела Хельга, устроившись у лампы. — Я приехала из деревни, и мне очень нужно с тобой поговорить”...       Она так старалась, выводя слова кистью, чтобы они получились хоть сколько-то разборчивыми, что не сразу услышала шорох за спиной.       — Хельга? Что ты здесь делаешь?       — Мама! — Хельга вскочила, отбрасывая кисть. — Наконец-то! Я уже и не знала, где еще тебя искать! Даже во дворец пробиралась, а ты тут все-таки...       Радость от встречи, в начале накрывшая с головой, постепенно сходила на нет. Потому что выглядела мама не очень. На похудевшем лице резко проступили скулы, вокруг глаз — темные круги, словно она и не спала вовсе, а роскошная — как бы не придворная! — одежда вовсе не сочеталась с собранными в небрежный узел волосами.       — Все-таки да, — мама стояла у входа, не приближаясь. — А вот ты что здесь делаешь? Разве я не сказала тебе оставаться в деревне?       — Сказала, — Хельга тоже встала, прикидывая, хватать ли маму в охапку или все-таки еще можно договориться. — Но я уже взрослая, я сама могу решать. И если уж уезжать в Империю, то вместе.       — Хорошо, — мама внезапно коротко кивнула. — Твоя помощь мне не помешает. Говоришь, во дворец пробиралась? Очень хорошо...       От ее тихого голоса по коже побежали мурашки, а землянка вдруг показалась ловушкой, куда Хельга забралась, как глупая мышь в бутылку. Вот если бы папа был здесь! Он-то с мамой легко договаривался, и Хельга, чуть что, шла ему жаловаться. Теперь же они с мамой были наедине, и это пугало.       — Поможешь мне покончить с императором, — объявила мама и подошла ближе. Хельга заставила себя остаться на месте, хотя больше всего хотелось броситься к выходу и бежать отсюда, не оглядываясь. — Думаю, все-таки удобнее будет сделать это на свадьбе, о которой столько сейчас говорят во дворце. И чего это он вздумал взять в мужья какого-то мальчишку? Я думала, после смерти детей он больше никого не рискнет полюбить. Как он смотрел, когда они умирали...       Она со смешком потерла руки, и Хельга заметила, что под ногтями у нее темная кайма — грязь или даже кровь?       — Вот именно, — девушка очень постаралась, чтобы голос у нее не дрожал. — Конечно, император больше никого не полюбит. Тем более Кио, Кио такой глупый. Я уверена, это просто ловушка на тебя, мам.       — Может быть, — та серьезно кивнула. — Но я готова к этому, и то, что появилась ты, это как раз очень удачно. Ты ведь хорошо стреляешь, я помню, Аскольд всегда тебя хвалил.       Хельга кивнула, чувствуя, как в глазах собираются слезы. Да, папа ее хвалил, а вот мама... Так редко, что почти никогда. И сейчас — что, собирается использовать ее, как разменную монету, отдать и ее жизнь за смерть императора?       — Мам, он уже потерял всех, кого любил. Ты уже отомстила, хватит, — попыталась Хельга снова. — Давай вернемся домой, а? А он пусть тут остается, и бесы бы с ним...       — Девочка моя, — мама устало вздохнула. — Аскольд мертв, и тот, из-за кого это случилось, тоже жить не будет.       — Это была росомаха, при чем тут император?! — сорвалась на крик Хельга, но мама ее словно и не слышала.       — Вернуться домой — и что мне там делать? Снова выделывать шкуры, снова чувствовать это ваше поле, которое давит мою силу, словно камни на грудь наваливают. Не могу, не хочу там больше. Знаешь, с живыми общаться все-таки так утомительно, то ли дело мертвые. Если бы я могла поднять Аскольда, если бы он не был охранником, мы были бы счастливы сейчас, все вместе...       Она смотрела мимо Хельги, словно видела кого-то, кто еще был здесь — или должен был быть, и это было действительно жутко.       — М-мам... Ты ведь у меня еще молодая красивая женщина, — Хельга попыталась улыбнуться. — Давай мы тебе еще мужа найдем. Или жену, или любовника — или кого тут у вас в Империи еще можно? Вот увидишь, тебе еще самой понравится. Не обязательно же всем умирать...       — Это все равно неизбежно, — пожала плечами мама. — Вопрос в том, когда и как. И ты сможешь сделать это с пользой, так, чтобы отомстить за папу. Ты же хочешь за него отомстить?       — Для этого мне придется вернуться в деревню и найти ту росомаху...       — Дура! — бросила мама. — Деревенская девка, никакого тщеславия, никаких мыслей о чести, будто и не моя вовсе! Оставалась бы дома коз пасти и детей рожать, зачем сюда приехала, если не за местью?       Упрек был почти привычный, Хельга проглотила его, сжав зубы.       — Просто я не хочу, чтобы тебя убили.       — Не убьют, — отрезала мама. — Не раньше, чем я убью императора.       — Мама, у тебя не получится! — Хельге захотелось подойти и тряхнуть ее за плечи. — Он — божественный, даже отец не смог это сделать!       — Твой отец — такой же сентиментальный, как ты. Подумаешь, какой-то мальчишка под руку попал — вытри кровь и ударь снова! — мама судорожно сжала ладонью ладонь. — Если бы он не ушел, все пошло бы иначе...       — Но папа ушел, — напомнила Хельга. — Может, он понял что-то, чего не понимаешь ты? Может, достаточно мести?       — Мести не бывает достаточно, — мама улыбнулась мечтательно. — Жизнь за жизнь, скольких он у нас отнял?       — Вы у него тоже, — напомнила Хельга. — И вы первые начали.       — Дура, — повторила мама разочарованно. — Какая дура. Чему я тебя только учила?       Хельга зажмурилась, чтобы удержать слезы. И правда, не дочь, а сплошное разочарование: императору сочувствует, вместо того, чтобы мстить; тратит время на мужчину, уговаривая его стать ей хозяином. А ведь могла бы, могла бы...       — Мама, пожалуйста, — еще раз попросила она. — Давай вернемся? Пусть не в деревню, давай уедем в Крайгъель, тебе же там нравилось...       И пусть придется оставить Такеши, зато они все останутся живы.       — Хватит ныть, — отрезала мама. — Не хочешь помогать — убирайся и не мешай. Отойди с дороги!       Хельге показалось на секунду, что она говорит вообще, но мама толкнула ее, чтобы подойти к узлу с вещами. Достала из него кристаллы, внимательно посмотрела один на свет и только после этого повернулась к Хельге.       — Слышала, что я сказала? Выбирай — или помогаешь мне, или убирайся. Мне обуза не нужна.       Хельга закусила губу и помотала головой.       — Как я и думала, — презрительно вздохнула мама и исчезла в дымке телепорта.       Хельга осталась одна в опустевшей землянке. Огонек лампы подрагивал, заставляя тени причудливо изгибаться на неровных стенах, словно какие-то духи пытались выбраться из них. Хельга заторопилась. Разорвала в клочки начатое письмо, у самого выхода задула лампу и поставила ее сбоку, у стены, чтобы следующий, кто полезет, не наступил, и вышла из подземного убежища. По сравнению с ним в ночном зимнем лесу было почти уютно. По крайней мере, ни шелест веток, ни поскрипывающие на ветру стволы не пугали так, как мама только что. А еще стоило уйти подальше, пока она не решила вернуться и, скажем, обезопасить себя.       Хельга вздрогнула и ускорила шаг. Обратно по звездам было идти быстрее, чем по приметам, так что когда Хельга добралась до усадьбы, даже рассветать еще не начинало. Мысли в голове продолжали бегать, как белки в колесе, по замкнутому кругу. Маму не остановить. Пока она жива, она будет пытаться отомстить. А Кио теперь слишком близко к императору, а Такеши любит своего брата. И если уж Хельга хочет быть хорошим охранником, то ей следовало бы... Но это “следовало бы” девушка даже про себя сформулировать не решалась. Не могла же она, в самом деле, напасть на маму! А как тогда защитить Такеши?!       В дом она пробралась так же бесшумно, как и выходила. Не раздеваясь, вытянулась на матрасе рядом с Такеши, уставилась в еле видимый в темноте потолок. Взять бы всех и уехать — куда угодно, далеко-далеко, чтобы никто их никогда не нашел! Но это же императора украсть придется...       Ровное дыхание Такеши изменило ритм, и Хельга поняла, что он все-таки проснулся. Потом он приподнялся на локте, спросил тихо:       — Ты что не спишь, милая? Собираешься на прогулку?       — Уже оттуда, — объяснила Хельга, не глядя на него. — С мамой виделась.       — И как она?       Вопрос Такеши задал так мирно, что можно было подумать, что его действительно всего лишь интересуют дела будущей тещи.       — Не остановится, — глубоко вздохнула Хельга, часто заморгала, пытаясь удержать слезы. — Она... совсем странная теперь. Раньше она такой не была, я думала, она меня любит еще. А оказалось, что нет...       — А я боялся, что ты сейчас скажешь, что с ней решила уйти, — Такеши обнял Хельгу, потянул к себе, и она с готовностью подалась навстречу. Все-таки он был чудесным — все понимал и не сердился ни капельки. — И как бы я тогда без тебя?       Он поцеловал ей лоб, висок, щеку, мокрую от слез, которые уже никак нельзя было сдержать, прижал к себе крепко и шепнул:       — Не плачь, милая, все будет хорошо. Пока ты со мной — все хорошо. Мы придумаем, что делать, чтобы больше никто не пострадал, — ответить не дал — закрыл рот поцелуем, заставляя в самом деле поверить, хоть ненадолго, что все будет хорошо. А потом — накрыл собой, заставляя забыть уже обо всем. Торопливо сдергивая одежду и согревая собой, горячей кожей, жалящими и совершенно бесстыжими поцелуями, прикосновениями рук, пальцев, языка, которых было слишком много, чтобы сдерживаться. Так, что пришлось кусать себе ладонь, чтобы не разбудить стонами спящего в соседней комнате господина Хизэши. Такеши отвел ее руку и подставил свою взамен, кажется, она прокусила ее до крови, когда стало слишком хорошо...       — Моя дикарка, — когда все закончилось, выдохнул Такеши, лежа щекой на ее груди. Другую все еще нежно лаская укушенной рукой, будто никак не мог успокоиться.       Хельга легонько дернула его за волосы. Такеши тихо рассмеялся, поднялся на локте и поцеловал ложбинку у ее шеи.       — Мне так это нравится, — шепнул он. — Можно выкинуть “Свиток сорока шести наслаждений” — все равно одна ночь с тобой лучше всего, что в нем описано…       Он погладил ее по щеке кончиками пальцев, шепнул совсем тихо:       — Должно быть, это потому что я так тебя люблю. Не хочу даже представлять, что чувствовал бы, если бы ты ушла сегодня…       — Я не ушла и не уйду, — пообещала Хельга.       — Очень хорошо, — серьезно прошептал Такеши. — Потому что я кое что понял и хочу тебя кое о чем попросить.       — О чем?       — Будь моей охранницей.       На мгновение Хельге показалось, что она ослышалась. Но Такеши смотрел так внимательно, что решить, будто он говорил не всерьез, никак не получалось.       Хельга села, и он поднялся тоже.       — Ты правда этого хочешь? — глядя ему в глаза, спросила она. — По-настоящему, а не чтобы меня защитить?       — Хочу, — кивнул Такеши. — Хочу, чтобы наши жизни были связаны. Защитить — тоже, но не думай, что только ради этого или потому что ты этого хотела бы. Мне кажется, я понял, что это значит…       — И что?       — Твой дар бесценен, но он не делает меня скупцом, забирающим сокровище, он дает мне возможность стать лучше. Когда кто-то готов жить ради тебя — это же показывает, что ты стоишь целой жизни. Значит, я должен быть для тебя таким человеком, принявшим этот дар с благодарностью, хранящий в заботе так, чтобы ты никогда не пожалела о своем решении.       — Я не пожалею, — выдохнула Хельга.       Такеши поймал ее руку, поцеловал в ладонь.       — Я сделаю для этого все. Я прошу тебя стать моей охранницей и клянусь, что буду ценить твой дар также, как ценю тебя. Буду заботиться о тебе и о том, чтобы ты ни в чем не чувствовала себя несчастной, даже если для счастья тебе понадобится перо Ятагарасу, — улыбнулся он, — раздобуду и положу к твоим ногам. Обещаю любить тебя до последних дней, не только как охранницу, но как жену. Я никогда не предам тебя и клянусь, что сделаю все, чтобы ты никогда не пожалела, что выбрала меня.       Хельга сжала его ладонь, проглатывая ком в горле.       — А я клянусь, что буду верно тебе служить. Что отдам за тебя жизнь, если это будет нужно, но все же буду стараться выжить, чтобы мы с тобой прожили вместе долгую-долгую жизнь. Я буду защищать всю твою семью, нашу семью, и тех, кого ты любишь и ценишь. Я всегда буду любить тебя и буду слушать, я приму твою сторону, что бы ты ни делал и кого бы ни поддерживал. — последнее далось Хельге с трудом, зная, что среди этих людей был император, но теперь от его жизни зависела безопасность Такеши. — И я всегда буду тебе верной, но не буду просить, чтобы ты изменился ради меня и отказался от тех, кто тебе нравится. И вообще не попрошу меняться — я люблю тебя таким, какой ты есть, и буду любить до самой смерти.       Такеши прижал ее к себе крепко-крепко, так, что тяжело стало дышать. Хотя, может, это было от осознания того, что случилось, наконец, то, о чем она мечтала сколько себя помнила.       — А вот про смерть не будем думать, — шепнул Такеши. — У нас с тобой впереди долгая жизнь.