Погасший луч света

— Ана, просыпайся!       Ах этот гад ещё смеет меня трогать! Никто не смеет меня трогать! Вокруг меня неприступная стена, которую нарушить я разрешаю разве что только Себастьяну.       Я вскочила и оттолкнула руку Торена. — Что тебе надо? — угрюмо спросила я.       Мой живот спел романс во время моей короткой речи. — Что с тобой? — Что со мной?! Я ведь бездарь, чего ты притащил свой мерзкий зад? — Я чувствовала, как на глаза опять наворачиваются злые слёзы.       Последние семь лет если я и плакала, то только так — злыми слезами. Слезами, наполненными ядом. И я знаю, что всем хреново от таких слёз, потому что они вызывают страх, а не жалость. — Аночка, не злись, ты сама виновата была. — Да пошёл ты! — Я тебе завтрак принёс…       Животный инстинкт победил мою гордость. Я выхватила у него тарелку и начала с жадностью поедать жареную куру. Видать, хорошо они подзаработали, пока я тут караулила пост. Что же, тогда ему тем более никакого урона от того, что я слегка пожертвовала денег для той малолетней девчонки. По крайней мере, она не сдохнет, а значит я хоть какое-то доброе дело сделала за свою непутёвую жизнь…       Торен с какой-то умилительной улыбкой смотрел на то, как исчезает мясо в моей тарелке, но голод настолько заглушил мои чувства, что мне было откровенным образом на это наплевать. Посмотрев ещё минут пять на это сомнительное зрелище, Торен начал говорить: — Поскольку благодаря тебе мы просрали кучу денег, нам придётся восполнять наши потери… — Да судя по этому завтраку, я у тебя не так уж много и забрала! — выговорила я с набитым ртом. — Да. Но тут уж ничего не поделаешь. Надо возместить ущерб. Поэтому первым клиентом этой девки буду я. — Что?! Нет, ты не посмеешь! Да ты ведь никогда не брал себе проститутку! — А ты никогда не задумывалась, почему? — спросил Торен. Я ждала, что он мне ответит, но он переключился на рассуждения. — Хотя, девка эта не в моём вкусе… но надо же как-то ей отработать свои деньги. — Она ещё малявка! — И уже до мозга костей развратная, если ты её нашла в таком виде. Она сама выбрала такой путь. Уж тебе ли не знать, что всегда есть выбор? — Но ты ведь не окончательная мразь? — Что? Повторюсь, она сама выбрала такой путь. Впрочем, если тебе так её жалко, то я буду не против, если ты заменишь её на один раз… — Что? — я захлебнулась слюной от возмущения и закашлялась.       Торен нагло улыбался, смотря на мои мучения. — Да ты совсем охренел! — Я замахнулась на этого негодяя куриной костью. — Ты кочан свой включи, что ты несёшь вообще! Скотина ты мерзкая, козёл поганый!       Торен быстро выбежал и, видимо, ещё припёр дверь чем-то тяжёлым, потому что я ещё долго не могла выбраться. Прошло минут пять, прежде чем я сделала щель, через которую была способна пролезть.       К тому моменту, как я вернулась в зал, вся банда была в сборе. — Ана, как обстановка? — Торен вёл себя так, как будто это не он четверть часа назад отпускал в мой адрес непристойности. — Всё чисто, — пробурчала я. — Ну и отлично. Завтра отправляемся. Чин, запасись жратвой. Фред, у тебя тряпьё и маскировка. Себастьян, я рассчитываю на тебя — инвентарь.       Себастьян в шутку отдал честь этому мерзавцу. Какой же он хороший дед! — Ана…       Я подняла на Торена угрюмый взгляд. — Приведи себя в порядок и кончай этот театр. В конце концов, это ты нас обворовала, а не мы тебя. — Да пошёл ты! — Я поднялась из-за стола и направилась наружу. — Через час отбываем. Не забудь притащить сюда свой зад! — крикнул мне вдогонку Торен.       В ответ я громко хлопнула дверью. Да чтоб он подавился своим ехидством!       Я вышла во двор и направилась к конюшенной поилке. — Они ещё не пили? — спросила я у Хромоножки. — Что, душик? — мерзко залыбился этот мелкий слизняк. — Ах ты нахал! — Я схватила веник и принялась гоняться за ним, чтобы изрядно надрать ему задницу в воспитательных целях.       Надо сказать, эту сцену можно было наблюдать нередко. Хромоножка был всего на пять лет меня младше, поэтому не стеснялся общаться со мной, как с ровесницей. И надо сказать, что у него было исключительное право.       Когда я загнала его в угол и уже замахнулась потрёпанным веником. Хромоножка отчаянно замахал руками, закрывая голову, и закричал: — Я тебе принесу воды! Свободу!!! — Сразу бы так! — с довольным видом объявила я, уткнув руки в бока.       Пацан с покорно взял ведро и пошлёпал к пруду, а я уселась на его место перед конюшней и начала кончиком жулика вычищать грязь из-под ногтей.       Торен даже толком не объяснил, куда мы пойдём. Собственно говоря, в кого мне одеваться? Я задумчиво посмотрела на выход из таверны. Торен и Чин о чём-то совещались. За что Торен так доверяет этому прохвосту? По мне, так среди нас всех у него самая неприятная рожа.       Вернулся Хромоножка с ведром и куском хозяйственного мыла. Я его в благодарность ещё минут десять погоняла по конюшне, после чего заперлась в сарае и устроила «капитальное мытьё».       Мда… капитальное — это не в луже и с мылом. Как давно я не мылась по-настоящему. Да так, чтобы никакие Торены, Хромоножки и кто бы то ни был ещё не подгонял меня. Интересно, я, наверное, уже в полной мере и не помню, какое удовольствие от этого испытываешь.       Через час мы все уже были готовы. Торен и Себастьян о чём-то договаривались с Хатабычем, ко мне подошёл Чин с нашей дорожной сумкой. Она у нас была одна на всех. — Твоя очередь, ты потащишь.       Я недовольно посмотрела на его рожу. — Давай, я не Себастьян, не собираюсь за тебя переть тяжести.       Я молча взяла у него из рук сумку. В конце концов не поспоришь: действительно была моя очередь. — Готовы? — Торен повернулся к нам. — Да что уж там, пошли, — махнул рукой Фред. — Я вернусь, проверю, в каком состоянии девчонка! — наклонившись к стойке, тихо предупредила я Хатабыча. — Ана!.. — Да иду, иду!       Мы направились к выходу из города. Я молчаливо ждала, когда меня посвятят в курс дела. Вообще, редко бывало, что я не знала о задании заранее, но если уж Торен молчит, то не стоит его кантовать хотя бы до того момента, как мы не покинем стены города. И действительно, стоило нам выйти на трассу, как Торен тут же принялся объяснять. — Я узнал, что через неделю в город должен прибыть купеческий караван из Златограда. Мы его перехватим на половине пути. Думаю, найдём много полезного. — На половине пути? Едва ли мы это сделаем без коней! — ухмыльнулся Чин. — Деньги на коней мы спустили на Индианину шлю… — Да ты задрал уже, — грубо оборвала я его. — Ана, ты ещё смеешь вякать? — Торен удивлённо приподнял брови, а Чин тут же заухмылялся во всю свою жёлтозубую пасть. — Ты собирался на те деньги арендовать лошадей, купить мне жратву и ещё, быть может, обеспечить себе красивую жизнь до конца дней? — дерзко поинтересовалась я. — Да ты в курсе, что!.. — Торен, но ты ведь взрослый мужчина, — воззвал его к благоразумию Себастьян. — Ну хватит уже мутить воду.       Я с благодарностью посмотрела на него. До чего же славный старик! И ладно мы все, но как он-то оказался с нами в одной банде?       Собственно говоря, пожалуй, настало время пояснить всё.

***

      Я оказалась в этой клоаке семь лет назад, но в сущности, история началась ещё раньше. Когда мне было пять лет, мои родители развелись из-за того, что отец начал пить. Мама этого не стала терпеть и бросила его, забрав с собой меня и двух моих старших сестёр. Я очень болезненно переживала разлуку с отцом. Когда он пил, я не могла на него смотреть, но когда он был трезв… к нему я была едва ли не ближе, чем к матери.       Пару месяцев спустя мама нашла себе любовника. Этот наглый мужлан ворвался в наш дом и с первого дня начал устанавливать свои порядки и попытался обуздать нас всех, включая маму. Они трое поддались сразу. Я не соглашалась играть по его правилам, и тогда этот гад устроил настоящий террор: он лишал меня еды, запирал в комнате, оскорблял и заставлял работать. После того, как он меня избил до полусмерти за то, что я отказалась складывать поленницу и развалила то, что он сделал до меня, я ночью выскочила из дома и побежала искать отца.       Я не знаю, каким чудом я на него наткнулась. В сущности, я ведь не знала, где отец жил после того, как они развелись. Мне было известно, что он работал в ювелирной мастерской, потому и пошла туда. Возле мастерской я встретила папиного старого знакомого, с которым он вместе работал много лет. Он-то мне и сказал, где теперь живёт отец, и даже довёл меня до его дома. Папа опять был пьяный. Он спал на диване, а вокруг него валялся всякий мусор: опилки, какие-то черепки, бумажки. Я пробралась на кухню и, забравшись на печку, уснула там.       На следующее утро, когда папа уже протрезвел, я объявила ему, что отныне буду жить с ним. Я знала, что мне будет нелегко, если он будет продолжать тяпать, но я не могла терпеть этого урода рядом с собой. Для меня это было предательством с маминой стороны. Отец сначала возразил и почти потребовал, чтобы я возвращалась к матери, но после того, как я ему всё рассказала, он обнял меня и обещал защищать.       С этого момента наступили лучшие года в моей жизни. Папа, на удивление, резко прекратил пить и принялся обустраивать нашу жизнь. Он сменил место работы, переехал в другую часть нашего города, обустроил новый дом и досконально взялся за моё воспитание. Он воспитывал меня, скорее, как сына, а не дочь, и между нами не было никаких преград. Я быстро перестала скучать по маме и сёстрам, наверное, подсознательно я их осуждала за то, что они сдались этому уроду. Мама всё равно меня отыскала и даже пыталась вернуть, но ей это не удалось. Папа просто не отдал меня ей, обосновав это тем, что я сама не хочу, и зачем мне рвать сердце? Отец меня учил всему, что сам умел, а я в свою очередь всячески помогала ему по работе и в ведении хозяйства.       Моя жизнь была почти прекрасной, но счастье длилось недолго. Спустя семь лет отец сильно заболел. Он и так был уже далеко не молод, но вдруг в одночасье постарел на десяток лет. Он старался не показывать, что чувствует себя плохо, но я видела, что он меньше стал работать, меньше ел, я слышала, как он ворочался в кровати ночью, когда не мог заснуть. Через три месяца у него случился приступ и остановилось сердце. Я думала, я умру вместе с ним.       Я отправилась к папиному приятелю — тому самому, который когда-то помог мне найти дорогу к отцу. Он приютил меня на первое время, а после похорон обещал вернуть матери. Я его умоляла оставить меня у него, обещала, что буду ему помогать, но он посчитал долгом вернуть меня матери. Я не думаю, что была бы для него обузой: они с отцом дружили много лет, и он всегда меня баловал, но, видимо, он правда считал, что должен вернуть меня матери. Когда стало ясно, что надеяться мне теперь действительно не на что, я сбежала обратно в папин дом. Двое суток я жила там взаперти, питаясь тем, что нашла в погребе. Мне было очень страшно одной, но больше идти было некуда. Потом меня нашла мама и забрала к себе.       Она продолжала жить с этим уродом, разрушавшим мою детскую мечту о том, что папа с мамой помирятся. В первый же вечер он опять начал унижать меня и моего отца, в первую же ночь я сделала то, что однажды уже совершала — сбежала. Только на сей раз я не стала возвращаться в папин дом, я просто искала место, где можно было бы спокойно уснуть.       Тогда-то я и наткнулась на «Свиной пятачок». Забраться в подвал ничего не стоило — у трактира есть чёрный вход, который постоянно открыт. Я даже не знаю, почему Хатабыч его до сих пор не запирает. Хотя… зачастую от ночующих бомжей он получает какую-то прибыль.       В подвале в ту ночь был только один бомж, пьяный и сонный. Сперва он заметил моё появление и даже предлагал войти в его бомжатник и помогать собирать бутылки. Я в тот момент была в таком шоке, что сперва ничего не ответила, а потом тихо пробормотала, что готова пойти на такое существование. Как мне было жутко осознавать, что из отцовского милого дома я вдруг резко попала на улицу. И ещё не поздно было вернуться к матери, но что-то не давало мне это сделать. Мне не хотелось в тот момент жить, и я не знала, куда бежать. Этот бомж мне казался ущербным, но я была ребёнком, и я не знала, как мне ещё выжить, без покровительства хоть какого-нибудь взрослого, даже такого.       Проснулась я от какого-то шума. Хатабыч пошёл проверять подвал и наткнулся на бомжа. Вместе с ним был ещё неизвестный мужик примерно одного с ним возраста. — Эй, а ну проваливай отсюда! — Хатабыч тыкал в бомжа палкой, но тот только как-то тихо стонал, ежась и прикрывая лицо руками от светника в руке Хатабыча.       Тут же прибежала его жёнушка и принялась лупить бомжа веником. Я забилась за ящики с бутылками, стараясь слиться со стеной. В скудном освещении, кажется, мне это удавалось довольно неплохо. Мне не хотелось уходить из подвала, больше спать было негде. — Ты посмотри, непробудный! — возмутился Хатабыч. — Как же мы его отсюда выгоним? — Эй, ребята, помогите выгнать оборванца! — Напарник Хатабыча высунулся на лестницу.       В тот же момент в подвал спустились ещё два мужика и какой-то пацан, и вместе они чуть ли не на руках вытащили бомжа из погреба. — Закрывал бы ты дверь на ночь, — проговорил напарник хозяина трактира.       Тот шумно засопел носом и уже собирался покинуть погреб, как его жёнушка воскликнула: — А там кто?       Я поняла, что меня заметили, и вся похолодела. Хатбыч медленно приблизился ко мне. В этот момент вернулись мужики с пацаном. — Кто это? — Хатабыч недоверчиво приближался ко мне. — Оборвыш? — предположила жёнушка. — Девчонка! — почти что радостно воскликнул пацан. — Это ребёнок! — объявил напарник Хатабыча. — Пусть убирается из моего погреба! — Подожди, ведь это ребёнок! — Старик подошёл ко мне и присел на корточки. — Привет. Я Себастьян.       Я молча выставила гляделочки на него. — Ты чья? — Ничейная, — пробурчала я. — Пойдём с нами, — предложил Себастьян. — Куда ты одна пойдёшь? — Я собиралась с тем бомжом… — Не нужен тебе бомж! А ну пошли наверх.       Себастьян взял меня за руку. Хатабыч и жёнушка отправились вслед за нами. Мужики угрюмыми взглядами провожали Себастьяна, а паренек был бодрячком — кажись, он не испытывал ко мне отвращения. В зале трактира Себастьян усадил меня за одним столом со своими мужиками и пацаном и заказал мне здоровенную порцию супа. Я так проголодалась, что набросилась на неё без всякого стеснения, а Себастьян тем временем мне говорил: — Так, слушай внимательно. Отныне ты — член нашей команды. Будешь всюду ходить с нами и выполнять наши поручения. Помни, теперь мы связаны, и ты не можешь от нас уходить, а мы в свою очередь будем тебя защищать, кормить и одевать. Поняла?       Я кивнула. — Ну вот и чудесненько. Сейчас быстренько доедай, и пойдём спать, а завтра начнём твоё воспитание.       На том и порешили. Оставшуюся половину ночи я спала на матрасе в одной комнате с командой Себастьяна, даже не подозревая, в какое русло повернула моя бедовая жизнь.       С утра я рассказала Себастьяну, что могу быть в розыске. Он не стал вдаваться в подробности, а тут же принялся советоваться со своими мужиками, каким образом меня замаскировать. Один мужик предложил нафиг меня выбросить туда же, откуда подцепили, другой — замотать меня как марокканскую девочку. Себастьян отклонил эти предложения, обосновав тем, что марокканка будет смотреться в их компании более, чем неестественно. Тогда радостный пацан предложил замаскировать меня под мальчишку. Эта идея Себастьяну жутко понравилась, и через час мне состригли волосы и надели какое-то старое мешковатое тряпьё. Меня едва ли можно было отличить от мальчишки - в двенадцать лет ещё нет никаких особо сформированных физических отличий.       Потом мы отправились в какой-то лес. Я старалась внимательно слушать все разговоры, чтобы понять их жизнь, но говорили они мало, а если уж и могли обронить редкие фразы, едва ли был понятен их смысл. Себастьян всегда держал меня возле себя и шугал пацана, когда тот становился слишком назойливым. Более менее они разговорились только вечером, когда остановились на привал и принялись разжигать костёр. Чуть позже они обратились ко мне и спросили, как меня зовут. Я не знаю, почему я скрыла от них правду. Вместо того, чтобы сказать им своё настоящее имя, я назвала имя отца. — Индиана… очень красивое имя, — заключил Себастьян.       Даже мужики как-то уважительно замолчали. — А главное хорошее, — продолжал рассуждать Себастьян. — Может быть как мужским, так и женским.       Я молчала. Это имя — чуть ли не единственное, что осталось у меня от отца. У меня не было ощущения, что оно мне чужое, как будто я носила его с самого рождения. Впрочем, ведь у нас принято второе имя давать по имени родителя противоположного пола. Так что и не врала я вовсе, просто назвала второе имя. А первое… первое я никогда не забывала, но ношу его глубже, как память о той жизни, которая была до того, как все меня кинули. — Давайте-ка на боковую, — объявил один из мужиков.       Все покорно достали ветхие одеяла и принялись устраивать себе лежаки. Тогда-то я и поняла, что Себастьян не вожак стаи. Но, тем не менее, он был авторитетом, с которым даже не брался перечить главарь. Видимо, Себастьян по собственному желанию решил уступить место молодым.       А истинный главарь у меня как-то сразу вызвал уважение, хоть он и относился ко мне с долей пренебрежения. Он был спокоен и беспристрастен, как и следует быть лидеру. Совсем не то, что тот псих, который всюду таскался за ним.       Во второй день я постаралась запомнить их имена и характеры. Лучше всего, ясное дело, я сперва запомнила Себастьяна. Он казался мне очень мудрым, опытным и, я бы сказала, смотрящим в корень человеком. Неудивительно, что его слово имело много веса в принятии общих решений. Он всё время оберегал меня и единственный помнил, что я всё-таки девочка. Потом и все последующие года он единственный опекал меня. Он стал мне почти вторым отцом, он был единственным человеком, из-за которого я потом оставалась в банде, когда едва ли не готова была бросить всё.       Главарь, в принципе, тоже оказался нормальным дядькой. Постепенно он ко мне привык и стал мне доверять. У него было заумное длинное имя, но в банде все называли его Лютиком, вскоре и я тоже удостоилась этой привилегии. Лютик был очень спокоен и силен духом, он стойко выдерживал удары судьбы и поистине был нашей головой.       Тем не менее, вторым после Себастьяна, с кем я нашла общий язык в первое время, оказался Фред. Он всего на три года старше меня, а значит, ему было пятнадцать, когда я появилась в банде. Фред сам туда попал всего за полгода до меня. Моя судьба чем-то была схожа с его, мы оба были выходцами из нормальных семей, мы оба оказались брошенными. Жалкие, ненужные дети жизни. Фред стал мне братом, но он редко брался противоречить главарям, даже если они ущемляли меня.       Дольше всего я сходилась с Тореном. Он был очень циничным, считал меня ненужным грузом, и я боялась к нему приближаться, дабы не терпеть лишних насмешек. Торен и сам делал вид, что я пустое место. Он в основном общался с Лютиком, постоянно с ним советуясь. Он был его учеником, как в прямом, так и в переносном смысле. Эта парочка долгое время оставалась для меня загадкой. Только живя бок о бок семь лет мы всё-таки в каком-то роде стали лучше друг друга знать, и не могли уже друг друга выдать, потому что слишком много знали грехов друг за другом.       Вечером мы опять остановились на привал в очередном лесу. На этот раз мне было трудно заснуть. Я долго ворочалась, после чего выбралась из-под ветхого одеяла и пошла прогуляться по ближайшим окрестностям. Помню холод, пробирающий по всему телу. Я не знала, куда иду, не знала, куда попала. Я села на траву и задумалась: почему мне не попалась мирная старушка, или почему меня не приручил тот же Хатабыч в качестве служанки? Я попала в команду сомнительных мужиков с непонятными намерениями. Почему меня не подобрал Себастьян — одинокий, а подобрал Себастьян — старожил банды? Интересно, мама меня ищет? Я села на траву под приглянувшимся мне кустом и начала тупо пялиться в даль между деревьями. В этот момент рядом со мной очутился Фред. — Ты что не спишь? — обратился он ко мне.       Я помолчала полминуты, после чего внезапно спросила: — Куда я попала? — А ты точно не сбежишь опять? — Опять? — Ну ты ведь уже сбегала от родителей? — пояснил Фред. — Я сбегала не от родителей, а от того придурка, который сейчас на месте моего отца… Мне кажется, что вместе с ним умерла и я.       Фред печально засопел. — Знаешь, я тоже не сразу оказался на улице, — рассказал он. — А потом так же случайно меня подобрали, и тоже по инициативе Себастьяна. Мы, банда грабителей, этим и живём. Ты только не говори, что я тебе рассказал, а то мне уши надерут. Только если ты надеешься избежать такой участи, беги сегодня, пока не поздно. Лютик не будет тебя искать, потому что ещё не знает, что ты знаешь.       Я в глубоком шоке смотрела на Фреда. А, собственно, что я ещё могла ожидать? — Давай сбежим вместе? — повинуясь внезапному порыву, предложила я. — Не, я не могу, — чуть медля, ответил Фред. — Меня-то точно будут искать. Да и как ты собираешься просуществовать? Чего мы умеем? И никому мы теперь даром не нужны. Но ты ещё можешь вернуться домой. — Не могу… у меня теперь нет дома.       В тот вечер я не убежала. Не убежала и после. В тот же вечер Фред мне подробно рассказал свою историю о том, как он очутился на улице, и я ему поведала практически всё о себе. Оставшееся время он рассказал мне о том, какой образ жизни ведёт банда. Я слушала с каким-то ужасом и равнодушием одновременно. Я ведь ещё не видела ничего. Я оказалась в глубокой клоаке, но уже и тогда была не настолько наивна, чтобы ожидать чего-то значительно лучшего.       Банда меня просветила насчёт своей деятельности непосредственно перед тем, как напасть на спящий караван. На тот момент Фред достаточно мне рассказал, и поэтому «новость» я восприняла с видимым спокойствием. Лютик после этого меня зауважал и проникся доверием, и только Торен продолжал относиться с некой подозрительностью.       За семь лет мы пережили многое. Я поняла, что даже в нашей жизни есть определённые законы. В первую очередь, «свои» всегда видят «своих» по определённым знакам. В этом была моя первая задача — научиться видеть этих своих и самой влиться в это общество. Первое время я только этим и занималась, не принимая непосредственного участия в операциях и только сопровождая свою банду. Позже меня приобщили к хозяйственным заботам, Себастьян и Лютик обучали меня своему «ремеслу». Лютик в свободное время с долей издевательства тренировал меня — это был его любимый отдых. Поэтому у меня у самой отдыха не было — либо я занималась бытовухой, либо тренировалась. Если же Лютик слишком сильно уставал, то со мной беседовали Себастьян и Фред.       Наше существование обеспечивалось двумя видами «деятельности». Первый — это Лютик или Торен каким-то невероятным образом находили заказчиков, которые просили нас слямзить плохо лежащие ценности, артефакты или любые другие трофеи. За это нам немало платили. Иногда столько, что хватало на целую неделю. Второй — это непосредственное ограбление на улице, когда денег нет. Иногда мы узнавали через свои каналы о богатых купцах, идущих в наш город или мимо, и не брезговали и у них кое-чем поживиться. Я быстро к этому привыкла — не прошло и месяца, но каждый раз потом на душе было очень гадко. А что поделать, ничего другого я всё равно не умела. У нас не было дома, «Свиной пятачок» был некой базой, на которой мы дрыхли в то время, когда у нас было достаточно денег и не было заказов. Там же мы и жрали, и отдыхали. Иногда мы разбивались на более мелкие группировки, но всё время продолжали существовать сообща, разделяя друг с другом добычу. Когда нам надо было прикупить вещей или одежду, мы одевались, как порядочные люди, насколько это было возможно, и прикидывались обычными горожанами, либо путешественниками.       В те промежутки времени, когда у нас было много денег, Лютик иногда устраивал загулы и пьянки. Однажды они попробовали меня напоить. Я не знаю, чего они хотели этим добиться, чтобы я потеряла бдительность и рассказала им всю свою историю или тупо посмотреть, сколько я могу выжрать. Но у них это не получилось. Я смогла вылить себе в глотку только две кружки дешевого поганого пойла, от третьей я сильно блеванула, и ребята больше меня не мучили. Когда они устраивали попойки, я от силы выпивала одну кружку, и этого было недостаточно, чтобы потерять рассудок. Зачастую именно мне приходилось успокаивать ребят, когда они в своём пьяном бреду заходили слишком далеко.       Любимым развлечением банды было наблюдение за пьяными драками и непосредственное участие в них. Мне это дело быстро наскучило, и я чаще всего была сторонним наблюдателем, либо вовсе шла дрыхнуть. На это у нас всегда было немного времени. Кто ещё у нас не любил драки, так это Себастьян. Он предпочитал взять первую попавшуюся под руку деревяшку и вырезать ножичком из неё фигурки. Несколько штук он подарил мне, а куда девал всё остальное — не знаю. Однажды я спросила у него, почему он не сменит свой образ жизни, не начнёт продавать свои фигурки на той же ярмарке. Но Себастьян только улыбнулся и ответил, что никому не нужны изделия грязного скокаря. Мне показалось это слабой отговоркой. У Себастьяна что-то было за душой. Впрочем, как и у всех нас.       Так мы и влачили своё существование. Довольно быстро я поняла, что меня ждут не захватывающие приключения, хоть и в такой компании, а тупое однообразное прозябание. Грабёж, еда, сон, грабёж, еда, сон, и так по кругу, из года в год. Я перестала бояться быть пойманной за руку, я перестала бояться машущих железяками мужиков, которые быстро опускали ручки под напором нашей банды.       Три года спустя после моего появления в банде нам впервые попался сильный противник. Мы напали на отряд путешественников, которые везли какую-то драгоценную чашу некой важной шишке. Тогда-то они и остудили Лютика, воткнув в него чингал. Помню, как Себастьян оттащил меня за шиворот в кусты и заткнул мне тряпкой рот, чтобы не орала, Торен готов был сам их всех чикнуть, но от потрясения только беспорядочно махал жуликом. Фред спрятался вместе с нами. Разумеется, ничего отхватить нам не удалось. Эти гады не позвали полицию исключительно потому, что сами были маркушниками и громщиками, в этом я была уверена с самого начала. Они смылись, а мы остались возле нашего главаря, истекающего вишнёвым соком.       Он ещё был жив, и смотрел на нас с земли практически не моргая, словно боялся истратить последние жизненные силы на это простое действие. — Торен…       Тот кинулся в Лютику, готовый исполнить любое пожелание главаря. — На тебе банда…       Лютик замолк навсегда. Я в ужасе смотрела на то, как погасла в его серых глазах жизнь. Что было у него на уме? Какая у него судьба? Я так уже никогда не узнаю историю этого человека, так же, как никогда полностью не узнаю, как на улице оказались Торен, Себастьян и Фред, так же, как и они не узнают мою судьбу. Лютик мне нравился, а теперь вместо него будет этот псих. Всё должно было теперь поменяться.       Но Торен резко переменился после этого события. Он стал более уравновешенным, в нём появились мудрость и опытность, присущие взрослому человеку, словно он перенял часть качеств у Лютика. Долгое время он фанател от него, а после того, как его не стало, словно сам стал Лютиком. У меня росло к нему уважение, казалось, ему действительно было не плевать на судьбу банды, и в то же время я всё равно помнила прошлое. Где-то в глубине души жил тот псих Торен, который мечтал прибить девочку Ану, как букашку.       Через полгода Торен привёл к нам Чина. Чин стал таким же фанатиком Торена, как тот в своё время — фанатиком Лютика. Только Чин был куда хуже. Он и не пытался скрыть своей циничности и злобы по отношению ко мне, Фреду и даже Себастьяну. Он всё время таскался, как жалкая собачонка, за Тореном, вечно пытался содействовать ему, зачастую только мешаясь, и всячески своим поведением пытался доказать оставшейся части банды, что мы — говно. Торен умело делал вид, что просто этого не замечает, но мы с Фредом однажды подслушали, как Торен читал нотации Чину за его подхалимство, и потом ещё долго беззвучно ржали, опасаясь, как бы нас не спалили.       Торену удалось воспитать Чина — он стал более сдержанным, и всё-таки я чувствовала его неприязнь. Если Торен выражал свою благосклонность по отношению к другим членам банды, то Чин, как ревнивец, долго исходил ядом. Будь его воля, он бы нас с Фредом выкинул из банды при первой возможности, но кого он реально боялся, так это Себастьяна, а тот по-прежнему был нашим заступником.       Так мы и существовали. Ради чего мы жили? У нас не было надежды на прекрасную жизнь, даже на нормальную. У нас не было будущего, и всё-таки мы продолжали выживать, совершая с каждым днём всё больше и больше грехов, оставляя на душе всё больше и больше тёмных пятен. Я не знаю, как остальные, но я ненавидела эту жизнь, и я не знала, для чего ещё существую. Быть может, чтобы вспоминать те года, когда жила с отцом?       Всё-таки радостные эмоции меня посещали очень редко...