lost in you

Чонгук присаживается рядышком с Чимином, — он как-то внушает доверие и сразу к себе расположил, — опирается спиной о батарею и уныло глядит на плавающую в пластиковой упаковке лапшу. Хосок протягивает вилки, и Чонгук приступает к трапезе. Чимин утирает бульон с нижней губы, бликующий под тусклым светом кухонного освящения, и обращает лицо к Чонгуку — как-то внезапно и неожиданно близко. — Я не могу сказать, что тебе повезло с соседом, — сквозь набитые щеки изрекает Чимин. — Он своеобразный. Чонгуку, честно, нет особо дела — он привык и без чьей-то поддержки и помощи. Но общество Чимина и Хосока как-то незаметно греет. А перспектива общества блондина из его комнаты отталкивает. Кухня наполовину пустеет, и Хосок не упускает возможности забраться на освободившийся стул. — Да, кстати, — сквозь шум голосов отзывается он. — Ким Тэхен — как головоломка. — Головоломка? — переспрашивает Чонгук, слегка настораживаясь. Мало ли что имеется в виду. Вид у этого «Тэхена» такой, будто он и в прямом смысле головы ломает… — Сложный, — поясняет Чимин, снова принимаясь за лапшу. — Даже Хосок и Намджун не знают о нем достаточно информации, чтобы сделать выводы, на основе чего он такой… сложный. — Он как будто без прошлого, — немного снижает тон Хосок, наклоняясь к парням ближе. — Никогда ничего не рассказывал. Не делился особо. — Мы знаем только то, что он из Тэгу, и что он, вроде как, воспитывался в интернате. — Элитном интернате, — вклинивается Хосок, бестактно перебивая Чимина. — Парень был из богатой семьи. Ходят слухи, что его мать умерла от ханахаки. Когда отец ушёл из семьи. Ну, такая болезнь, когда- — Я знаю, — поспешно перебивает Чонгук, закивав. — Знакомое… чувство. — А как оно вообще передаётся? — как-то с опаской хмурится Чимин, едва не переходя на шёпот. Хосок наклоняется ещё ближе, уже совсем руша границы личного пространства. — При контакте с лепестками. И если тебе никто… ну, не нравится в момент твоего заражения, или у вас обоюдная любовь и вся ерунда этого типа, то ты не узнаешь о своей предрасположенности к болезни. Пока не влюбишься. Ну, не взаимно. — Понятно, — коротко кивает Чимин. Чонгук отводит взгляд, стараясь вспомнить — а как он умудрился заразиться? Но на ум лезут только воспоминания. О том, как он в первый раз испытал эту боль. Душевную и физическую. Когда по его ладоням стекающая вниз по запястьям алая жидкость и лепестки вишни, а ребра слишком болят от нескончаемых спазмов кашля. Больно. И не похоже на любовь. Всеобщий шум медленно, но стремительно утекает сквозь сознание, оставляя Чонгука наедине со своими мыслями. Глупо уставившегося в стену напротив, путая взгляд в ногах снующих туда-сюда студентов. Вдруг с какой-то болезненной яркостью приходит осознание вопроса: а вдруг это навсегда? Этот болезненный шрам от неразделенной любви, которую когда-то Чонгук испытал. Навсегда та боль, что начинает зарождаться в районе сердца каждый вечер. И скоро она спустится ниже, разгораясь в легких приближающимся приступом. Мучительным и болезненным. К которому невозможно привыкнуть. То, от чего хочется сбежать — от боли. Но от чувств и от себя так просто сбежать не выйдет. И Чонгук понимает это. Ему ничего не остаётся, как мириться с этим, потому что не бывает, как в фильмах или книгах. Чтобы раз и навсегда, чтобы взаимно, чисто и искренне. —…Да, мир полон дерьма, — как-то неожиданно и даже в тему изрекает Хосок, опуская голову на сложённые на столе руки. И Чонгук едва заметно кивает. Поднимается на ноги, и не удосуживаясь объяснить что-то, отправляется в сторону темного коридора. Дышать с каждой секундой становится чуть тяжелее, и Чонгук прекрасно знает, что его ждёт, буквально, через несколько минут. В его интересах скорее добраться до комнаты, покинув людный коридор. Дверь немного скрипит, и за его спиной закрывается. Парень на соседней кровати вскидывает голову. Белоснежные и рассыпчатые от чистоты волосы на его макушке мягко подлетают, и он тут же приглаживает их. Из-под ладони, опущенной на лоб, одаривает Чонгука хмурым взглядом. Младший отводит взгляд, отправляясь к своей кровати в полной тишине. «Ким Тэхен» возвращается к тому, чем он занимался в своём телефоне, переворачиваясь на спину и укладываясь поудобнее в том беспорядке, который учинили его друзья. Наверное, ему все равно. Чонгук мельком оглядывается. Цепляет взглядом прямой нос и бликующий под тёплым освещением комнаты лоб. Он бы ещё на него посмотрел — интересно. Но дыхание вмиг сбивается, и с губ срывается кашель. Чонгук не скучал по нему. Спешно хватая с собой первую попавшуюся под руку футболку, выуженную из сумки, он подрывается, и уже в пару шагов оказывается около двери. Тянется к ее ручке, и он почти за пределами комнаты, но дверь открывается прежде, чем Чонгук успевает среагировать и отойти. С болезненным шипением от удара одновременно звучит взволнованное: — Ой, я ударил тебя, — виновато и протяжно. Чонгук морщится от ярких вспышек под опущенными веками и растекающийся боли, прижимая ладонь к месту ушиба. Его запястья касаются чьи-то пальцы, и он чувствует на своей коже горячее и сбивчивое дыхание. — Убери руку. Дай посмотрю, больно? Чонгук убирает руку. Открывает глаза и поднимает взгляд. — Ты чего уселся, — фыркает в адрес посетителя комнаты кто-то из вошедших вслед, толкая дверь и спустя пару шагов заваливаясь на кровать к Тэхену, принимаясь о чём-то с ним оживленно болтать. — Я мальчика ударил, — озадаченно клонит голову незнакомец. Вдруг что-то изнутри бьет с новой силой. Норовит взорваться тысячей ярких красок, расцвести болью и мучением. То, что невозможно контролировать. И Чонгук больше не может. Он только сгибается пополам, опускаясь на пол. — Тебе плохо? — ещё более встревоженно звучит мягкий голос напротив. Незнакомец хватает Чонгука за плечи, и ещё пара вошедших в комнату глупо пялятся на Чона. — Все в порядке, — на одном дыхании выдаёт младший, делая усилие над собой и поднимаясь на ноги. В тот же момент он скрывается за дверью, порываясь к пустой, благо, ванной, находящейся буквально в нескольких метрах, залетает внутрь и падает у раковины, сгибаясь в очередном приступе кашля. Трясущейся рукой включает самый мощный напор воды и без разбору плещет ей себе в лицо, наконец, поднимая взгляд на собственное отражение в зеркале. Вода капает с его волос, с ресниц, бежит по щекам, мешаясь со слезами. Мешаясь с алой жидкостью на его губах. Заставляя злосчастные лепестки упасть в раковину и забиться в слив. Доброй ночи, Чонгук. Очередной доброй ночи.