lost in you

Чимин — это бросается в глаза и волнует — далеко не в порядке. Он присаживается на корточки под обшарпанной витриной круглосуточного, забивает на повсеместно валяющиеся окурки и достаёт скромную белую пачку. Чонгук переминается с ноги на ногу, наконец, опускается рядом, аккуратно ставя на асфальт пакет с продуктами. Ветер к вечеру крепчает, и у Чимина сигарета между пальцами, которая так ему не идёт — Чонгук надеется, что ее сдует. Наблюдает, как Чимин вяло затягивается, глядит куда-то в сторону, и, наверное, для самого себя внезапно начинает: — Чонгук, не стоило. — Ты о чем? — оживляется младший. Как-то неожиданно, потому что всю дорогу Чимин не сказал ни слова. Только в магазине, когда до полки просил дотянуться, посмеялся очень неловко, вроде. — Тэхен, — выдаёт Чимин, выпуская дым. И переводит взгляд на Чонгука. — Не стоит ссориться с ним. Это человек, который не знает меры во многих вещах. И… Чимин метко отправляет окурок в мусорку и натягивает рукава кофты на пальцы. — Я наболтал, когда пьяный был, знаешь… много всяких глупостей своим друзьям. Чонгук улавливает невеселую усмешку Чимина. Старший запускает пальцы в волосы и вид у него максимально неловкий. В глазах даже какой-то чувство вины, и поиск поддержки, читающийся явно. Поиск прощения за косяк такой, что ли. Поэтому Чонгук продолжает внимательно слушать. — У Намджуна стычки были с ребятами, с которыми Тэхен проводит время. Есть там один. Намджун, кажется, его просто в стельку напившегося до дома однажды тащил, а потом бортанул. Просто тот подумал, что это значит что-то, а Намджун типа: «меньше надо пить и следи за языком». С тех пор этот Намджуна и не переносит — разумеется, демонстративно так. А Намджуну все равно, ну, ты же знаешь его. — А при чем здесь ты и Тэхен? — При том, что в последнее время мы с Хосоком проводим с компанией Намджуна немало времени. Тэхену это не нравится. Хотя, я про его Сокджина ничего не говорю. — Что? — как-то вяло оживляется Чонгук. Сознание настолько затуманено и загружено, что ему уже кажется, что Чимин говорит о- — Ким Сокджин, ну, тот. Намджун его, значит, прям до самых дверей. А потом отшил. Не знаю, правильно или нет, но… Чонгук не слушает. У Чонгука сердце пропускает удар, потому что Сокджин. Сокджин где-то близко, Сокджин каким-то боком часть его жизни. Он снова увидит его. Дыхание, кажется, сбивается. — Ты чего?! — встревоженно дергается Чимин, оказываясь с Чонгуком рядом в момент и кладя ладонь ему на спину, когда младший вдруг сгибается в приступе кашля. Он старается качнуть головой, мол, ничего такого, но не получается. Организм, кажется, намерен вывернуться наизнанку, под рукой нет таблеток, а мимо туда-сюда изредка бегают (безразличные к происходящему, слава богу) люди. — Чонгук, — тихо зовёт Чимин, когда младший запрокидывает голову. Утирает слезы, рефлекторно хлынувшие из глаз. — Отойди, — хрипло просит он. Чимин не понимает сначала, но быстро ориентируется и кивает, делая шаг назад и продолжая обеспокоенность наблюдать за Чоном. Лепестки вишни — это больно. — Так ты… — изумленно шепчет Чимин, когда наблюдает обилие этих самых лепестков в дрожащих ладонях Чонгука. Младший ничего не отвечает. Избавляется от этого дела, выливая на ладони полбутылки минералки, отправляя все содержимое бронхов в сток на асфальте. Когда возвращается, ловит взгляд Чимина, испуганный и какой-то полный тревоги, и от этого, черт, от этого хочется разрыдаться — Чонгук не хотел, чтобы Чимин узнал. Не хотел, чтобы он сторонился его или считал опасным — боялся заразиться, связавшись с ним. Вообще отмотать бы назад время и не узнавать об этом чертовом Сокджине. Но Чимин подаётся вперёд и заключает Чонгука в объятия — совсем неожиданно, но как-то в тему, что ли, потому что руки Чонгука сразу ложатся на его спину, и сердце бьется менее встревоженно. Боль отступает. В жизни есть что-то хорошее. Чимин — тот, кто не задаёт лишних вопросов, когда этого действительно требует ситуация. И пахнет он сигаретным дымом и улицей, совсем немного каким-то одеколоном, и то сладким, Чонгуку бы не понравилось, но… отчего-то не противно, отчего-то нравится, потому что это Чимин. Чимин отчего-то действует, как таблетка.

***

— Значит, Сокджин, — итожит он, когда пора открывать входную дверь. Смотрит испытывающе. Чонгуку не нравится. — Это было в детстве. Сейчас просто какой-то осадок, но… ханахаки не пройдёт, если не случится взаимного чувства с кем-то. А я, честно, не хочу ни о ком думать. — Ни о ком, кроме… — Нет-нет, — поспешно перебивает Чонгук, неловко улыбаясь. — В принципе ни о ком. И очень надеется на то, что эти слова превратятся в правду каким-то магическим образом. Вечер субботы означает практически пустое общежитие — весь народ куда-то испаряется. Чонгук бы и сам рад не сидеть здесь или хотя бы занять себя чем-нибудь, но смены нет, компании, чтобы провести время — тоже, да и зубрить конспекты слишком лень. Чимин провожает до двери и останавливается возле. — Чонгук, если хочешь, можешь с нами посидеть. Мы поедем, скорее всего, к Хосоку, и- — Устал, — коротко улыбается Чонгук. — останусь у себя сегодня. Но завтра, если позовёшь, я весь ваш. — Отлично! — Чимин растягивает губы в улыбке и кутается в худи. — думаю, ещё увидимся сегодня? Чонгук как-то смазано кивает и утомленно улыбается. В глазах Чимина читается участие и энтузиазм, желание того, чтобы Чонгук чувствовал себя комфортно. Такие живые, и от этого даже чуть теплее. Но Чонгуку предстоит ночь подготовки себя к той мысли, что Сокджин может наведаться в собственную комнату в любой момент. Ночь мыслей о Сокджине. Не хочется. Но неизбежно. Чимин сливается с темнотой коридора, кажется, куда-то свернув. Чонгук недолго топчется у двери, потому что-то, как поведёт себя Тэхен совершенно непонятно. Мысленно вернувшись в сегодняшний день и неприятное происшествие хочется время отмотать назад. Потому что негативная энергетика каким-то тяжелым прессом давит, и усталость. Его белобрысая макушка дергается, и он с весьма простым (даже слишком, для него) выражением лица поворачивает голову, отрываясь от конспекта. Молча возвращается к своему делу, подбирая под себя одеяло, на котором разлегся. Чонгук тихо закрывает дверь и проходит к постели. Странно, что Тэхен сегодня здесь. Клонит в сон, и обещание, данное себе: «проснуться к ужину» — не сдержано. Чонгук приходит в сознание от того, что грудную клетку стискивает мощно и невыносимо болезненно. С его губ срывается непроизвольный кашель, но попытка подняться заканчивается лишь тем, что перед глазами все плывёт. В один миг болезненно-цветастые круги и вспышка перед беспроглядной темнотой. Сдавливает невыносимо. Будто бы в легких стокилограммовые гири. Становится невозможно сделать и вдоха. Чонгуку кажется, что его парализовало, когда он осознает — приступ не рвётся наружу кашлем. Он развивается где-то внутри. Невыносимо тяжело. На его грудь ложатся ладони — горячие, кажется, что это почти реально. Чонгук вглядывается в темноту, делая попытку сфокусировать взгляд на том, что происходит. Разглядеть хоть что-то. Но новая внезапная вспышка боли вмиг отключает все способности к восприятию. Чонгука отключает. — Потерпи, — сквозь вакуум бессознательности. Горячие ладони на груди, успокаивающе устроившиеся там и каким-то образом облегчающие боль. Невесомое ощущение чужого тепла. Становится легче. Вдох. — Потерпи, — сквозь вакуум бессознательности. И касание где-то в районе шеи. Или все это лишь сонный бред?..