lost in you

— Ты нервничаешь? — он это говорит со спины и шёпот до мозга пробирает, даже этот проклятый шёпот кажется слишком громким и отчетливым сейчас. Хотя, Тэхен благодарен — он едва не уснул здесь, в тишине, нарушаемой лишь редкими перешёптываниями. — Нисколько, — глухо откликается он, усилием отводя взгляд с точки на стене напротив, в которую он залип минуту назад. — Я просто не выспался. — Ложиться надо раньше, — Юнги опускается обратно на свой стул, а взгляд устремляет, видимо, в тест, потому что замолкает. И Тэхен поспорить готов, что там все расписано до невозможности правильно, но в записях Юнги черт ногу сломит, и списать не выходит. Даже если очень постараться. Поэтому практически пустая матрица на слегка помятом клетчатом листочке спешно кладётся на стол педагога, и мыслями Тэхен далеко от проверки этой работы.

***

— Написал хреново, — констатирует Юнги, поравнявшись с Тэ и шагая рядышком, стуча по полу тяжелой подошвой ботинок. Тэхен только закатывает глаза. — Ты всегда так говоришь. В итоге пишешь все на максимальный. И не отрицай, хен. Потому что ты старше и опытнее, — нахмурившись, добавляет Тэхен. — Историю современного искусства мы начали изучать одновременно, — отмахивается Юнги, и по губам скользит тень самодовольной ухмылки, Тэхен не заметить этого не может. И не то, что бы злит — все равно. Просто Юнги иногда раздражает. А сейчас… Раздражает все. Лёгким таким налетом это раздражение ложится на пофигизм, и Тэхен привык. У него, вроде как, совсем обычная жизнь — как у всех, о которой нечего рассказывать. Которая не особо насыщенна яркими моментами, а если в последнее время такие имеются — разве что затуманены пьяной пеленой мнимого счастья. И с запахом дешевого алкоголя, который продают в круглосуточном около общежития. Тэхен запускает пальцы в белобрысую чёлку, снова поймав себя на том, что засыпает под монотонный монолог Юнги о чём-то будничном. Потому что Тэхен сегодня не выспался. Тэхен не помнит, когда именно открыл в себе это — может, в юношестве. Может, когда в очередной раз, после неаккуратного обращения с больными, ежесекундно концентрировал своё внимание на любом изменении самочувствия, с ужасом предвкушая: оно. Он точно заражён. Но он либо не заражён. Либо не влюблен. И Тэхен всегда знает, что первое. Потому что Тэхен был влюблён. Но из этих отношений, туманно растворившихся в понятии «юность», он вынес лишь одно: даже после измены, которую он перенёс, в его легких не зародилось ни одного лепестка. Он имеет иммунитет. Своей бывшей влюбленности он, может, даже благодарен: ведь именно из-за этого человека он узнал о своей возможности исцелять. Потому что все это время, когда он помогал своей второй половинке физически чувствовать себя в порядке и исцелял от болезни, пусть лишь ненадолго заглушая боль — Тэхен и не догадывался, что ханахаки у его партнера проявляется потому, что он влюблён в другого человека. Не в Тэхена вовсе. Зато теперь имеется бесценный и жизненно-важный опыт. Не давать людям пользоваться собой, например. — Представь, скольких ты бы мог вылечить? — восторженно иногда восклицает кто-то из приятелей, но Тэхен тему переводит в нейтральное русло с молниеносной скоростью, потому что нервничать бесполезно, а развивать мысль — попросту глупое занятие. Но Тэхен отчего-то заинтересованно разглядывает нового соседа по комнате, присев на краешек его постели. По губам скользит насмешливая ухмылка: неужели он думает, что все время он сможет прятать симптомы, нейтрализуя их таблетками или строго контролируя свой неподвластный разуму организм? Тэхен мягко и невесомо, почти не касаясь, ведёт пальцами по беспокойно вздымающейся груди Чонгука, дотрагиваясь до жесткой ткани футболки. У Тэхена сердце бьется чуть быстрее в следующую секунду, потому что Чонгук замирает. Как будто бы замирает у него все внутри. И отчего-то Тэхену… хочется забыться. Забыть о том, кем он является и являлся всегда. Закутаться в одеяло на соседней кровати, зажмуриться и заткнуть уши, выключить разум. Выключить сердце. Но он не может. У Чонгука от аккуратного прикосновения Тэхена дыхание сбивается совсем. Тэхен знает, как это работает. Смутная память, волна сомнений и резкого отторжения желания помочь — все эти чертовы воспоминания. Но Чонгуку нужна помощь. — Терпи, — вздыхает Тэхен, когда он кладёт разгоряченные ладони на беспокойно вздымающуюся грудь. Тэхену хочется отречься от того, кем он является. Хотя бы на миг этого касания, смазанного, неуверенного. Какого-то чуждого для самого Тэхена. Совершенного под непонятно откуда взявшимся желанием, потому что помогать Тэхену не хотелось никому, спустя промежуток времени после болезненного удара судьбы. Но все-таки совершенного. Чонгук, кажется, возвращается откуда-то в реальность, вновь обретая спокойствие — рваное, непостоянное такое. Эфемерное ещё, потому что дышит он тяжело и слишком горит. Цветы иногда прорастают внутрь. — Потерпи, — куда-то в пустоту шепчет Тэхен. Интересно, сколько придётся терпеть Чонгуку? Пару месяцев, десяток лет? Или всю жизнь мучаться вот так вот? Тэхен не хочет знать. Просто Тэхену не хочется, чтобы соседу, которого подкинули к нему в номер, было больно сейчас, в этот момент. Поэтому он ведёт пальцами по шее. Стыдно, почему-то, перед собой. Тэхен клялся не помогать, забыть навсегда о том, что он умеет. Не пользоваться, и не позволять другим больше пользоваться этой способностью. Но Тэхену легче, капельку совсем, на душе, от того, что Чонгук, наконец, ровно выдыхает, и снова проваливается в бессознательный сон. Тэхену легче хотя бы от этого. И он не может понять, почему.