Телефон в авиарежиме валяется, кажется, третий день. И Тэхену не особо важно, где именно валяется — доступ ко всему, в чем он нуждается, есть под рукой — по его желанию на экране компьютера. Мыслей о том, что, возможно, ему могли звонить и писать, не возникает практически. Кому он нужен?
Тэхен заперся. Закрылся, во всех смысла этого слова. В последний раз приходилось вставать с кровати, чтобы несколько минут постоять под душем, который ни черта не освежает. Забрать доставку еды и оставить ее всю практически нетронутой, пылящейся на столе среди тетрадей и учебников.
Темепература по ощущениям не падает ниже тридцати восьми с лишним, и, скорее всего — это нормально, когда болезнь только проявляется. Скорее всего, этого нет у
нормальных.
Иммунитет к проклятым цветкам встречается с болезнью, которая его побеждает.
Иронично, не правда ли? Неправда. Тэхену от этого ни капельки не забавно, даже от факта самоиронии. Тэхену
никак, и никто этого не заметил бы, если бы Чонгук, наконец, не вернулся.
Чон как всего не спеша разувается, не поленившись присесть и расшнуровать кроссовки. Верхнюю одежду кидает мимо крючка, но, кажется, не возвращается, чтобы поднять. Тэхену все равно — он лишь делает вид, что спит, и старается не вспоминать лица соседа. Старается вычеркнуть факт его существования, но в его присутствии это сделать гораздо сложнее.
Чонгук не здоровается. Садится за столик, принимаясь заниматься своим, личным — Тэхену все равно, по большому счету, он лишь ворочается под своим покрывалом, ни капли не согревающим.
— Тэхен? — внезапно раздается в комнате и режет привычную тишину, Тэхен старется не реагировать.
Внутри снова все болезненно сжимается.
Пусть Чонгук провалится. Пусть его не будет существовать.
Однако, он снова повторяет его имя, и Киму приходится вяло отозваться.
— Твоя радость, — продолжает Чонгук, не отрываясь от своего рабочего места, — я съезжаю в родную общагу, кажется, на неделе.
Тэхен не чувствует ничего. А в этот момент словно ледяную воду из чана принялись медленно лить ему на голову, тут же пробуждая спящий резервуар эмоций.
— Понятно, — глухо отзывается Ким. И его глаза больше не смыкаются.
— Было приятно сожительствовать эту прекрасную четверть года, — язвит Чонгук, а у Тэхена один вопрос: «зачем?» и разливающаяся внутри ярость.
— Может, ты просто решил съехать к своему новоиспеченному е-
— Тебя не касается, — нараспев откликается омерзительно-довольный младший, принявшийся носиться по комнате, суетливо что-то пытаясь найти.
— Даже если к нему? Снова сделаешь попытку завязать со мной конфликт?
— Больно ты мне нужен, — хмыкает Тэхен, — постарайся сваливать молча, Чонгук.
— Тревожу твое одиночество?
Внутри что-то болезненно сжимается, и Тэхен старается стойко переносить это ощущение, лишь сильнее стискивая челюсти.
— Тебе доставляет удовольствие, скажи мне, Чонгук?
— А с чего это ты такой вялый? Раньше не упускал возможности надо мной поиздеваться, — Чон почти искренне удивляется, но, по всей видимости, ему все равно — он тут же отвлекается от разговора с Тэхеном на что-то свое. Вскоре он исчезает из комнаты, и, скорее всего, на кухню, так что это не надолго. Но Тэхен успевает погрузиться в сон.
На самом деле, сон — это единственное состояние, которое хоть как-то скрашивает факт его болезненного и бесполезного состояния.
Во сне Тэхен ощущет себя свободным от груза всех окружающих его проблем, которые начались когда-то давно. Когда он открыл в себе дар исцеления, началась смутная канитель препятствий, мешающих ему дышать полной грудью. Когда имуннитет столкнулся с болезнью, захлестнувшей его вмиг — выражение «дышать полной грудью» приобрело иной, буквальный смысл.
Тэхену остается только ждать, что случится завтра. Хотя, сложно делать прогнозы даже на следующую минуту его жалкого на данный момент сущетсовования — ни в интернете, ни в клиниках, что он обзвонил, не знают о случае, произошедшем с ним.
Если болезнь победит иммунитет, вероятно, это может привести к летальному исходу. Но Тэхену все равно. Его лишь клонит в сон после очередного скачка температуры, и сон — единственное правильное решение.
Он отталкивается ногами от земли, поднимаясь выше — качель дает вялый и скрипучий полукруг.
Пыль тяжело подлетает облаками от кросовок Тэхена, и все вокруг словно в этой самой пыли — сложно дышать, когда дыхательные проходы и рецепторы чувствуют лишь горький аромат грязи, поднимающейся столбом во влажном воздухе.
Тэхен никогда не жил на берегу моря или же на поле, полном незамысловатых цветов. Никогда не жил в маленьком городке, насыщенном лучами солнца и маленькими праздниками. Поэтому привык.
Тэхен никогда и не мечтал о чем-то таком, сколько он себя помнит — он никогда не мечтал. Ни о чем.
Сейчас же, когда он вернулся туда, где по определению — его родина, а по факту — дом,
Тэхен не чувствует того, что должен был чувствовать. Он лишь глядит сквозь столб смогга на город, находящийся в низине. На равномерно расставленные по выровненному серому пласту грунта пятиэтажки, разномастно-серые и уродливо сбитые в некоторых местах. Его взгляд мажет по улицам, насыщенным уставленными по обочинам машинами, такими же пыльными. Тэхен не видит ни одного человека. Никого, кроме…себя.
Вот он, совсем ребенок, школьник — шагает по улице, крепко ухватившись за лямку массивного рюкзака.
Вот он — подросток, с ним его, на тот момент именуемые так, товарищи — поддерживают бессмысленную беседу, которыми наполнено общение таки стаек, как их.
Вот он едет в такси в сторону перрона — с ним небольшой рюкзак вещей, а на глазах солнцезащитные очки. Интересно, это попытка к эскепизму?
Тэхен лишь делает слабый толчок и качель совсем вяло скрипит. Тэхену все тяжелее раскачиваться на детской бесполезной карусели. От его толчков все больше пыли и все меньше толку.
Пыль оседает где-то в бронхах, и далее по накатанной — Тэхен приходит в реальность.
И грудную клетку разрывает очередной спазм дыхательных путей.
Времени, скорее всего, много — он проспал весь день. Солнце давно село. Чонгука в комнате нет.
~
Ночи наступают холодные, и это несравнимо с осенними вечерами, когда вдыхая свежий воздух, дружелюбно играющий с опавшей листвой ветерок, чувствуешь себя частью происходящего вокруг. Нет, сейчас не так, потому что морозный воздух обжигает легкие, и ветер поднимается не на шутку промозглый. Тэхен радуется, искренне — добрался, и забегает в подъезд дома, как только консьерж ему открывает.
Идей и мыслей о том, что говорить и как — нет. Нет совсем.
А что ему остается сказать?
— Не ждал, — произносит Юнги, искренне, потому что и правда не ждал. Тэхен обычно такого не вытворяет — не заявляется посреди ночи. Только если что-то ну очень важное.
— Хочу кое-что сказать, — Тэхен опускает голову. Ему более нечего делать, — хен.
— Надеюсь, ты не извиняться пришел, — хмыкает Юнги, отдергивая разношенную домашнюю футболку. Хмыкает и снова поднимает взгляд на Тэхена, качая головой.
— Такого мое сердце точно не выдержит.
— Юнги, — почти теряется Ким, но старший тянет его на себя, выдергивая из дверного проема, и заключает небрежно в объятия, мазнув по его макушке ладонью.
— Чтобы без выкидонов подобных, ладно? Я это сейчас о твоих извинениях, — смеется Мин.
— А вообще, тебя где носило псоледние дня четыре?
— Осмыслял свои косяки, — откликается Тэхен, снимая промокшую куртку.
— Не верю, — откликается Юнги с кухни.
— Просто спал.
И Тэхен не врет.
Врет, возможно, о том, насколько все беспечно — нет, ни разу не так. Он планировал сказать Юнги о проблеме. И пусть это выглядит так, будто он прибежал к нему лишь для того, чтобы выплакаться и пожаловаться на нелегкую судьбу — это также не так.
«Ты же понимаешь, что этого нельзя знать Сокджину?» — и Юнги искренне изумляется.
— Ты правда считаешь, что у них что-то есть с Сокджином?
Тэхен заминается на этом вопросе.
Он не знает. Не уверен. и последнее, о чем он хочет думать — Чонгук. Потому что от мылси о нем внутри все болезненно сжимается. И пусть Тэхен хотя бы немного понял, немного что-то осознал, он и думать не хочет о том, что Чонгук — и в правду человек, к которому легла его душа.
Тэхену страшно об этом думать. Ведь исход у этих мыслей — неминуемое одиночество в муках безответности на его слишком странное чувство.
— Ты влип, — неглубокомысленно изрекает Юнги, поднимаясь, чтобы налить вместо чая что-то более расслабляющее. Когда находит, то ставит посреди небольшого стола и выжидающе глядит на Тэхена.
— Но ты должен понимать, что это не решит твои проблемы, — Мин кивает на бутылку, — но и я тоже их не решу.
Тэхен знает. Потому что он сам себя наказал, как и выразился Чимин, будь он проклят.
Как и Чонгук.
Как и кто-либо другой.
Пробраться в общагу удается без особых сложностей — разве что, Тэхен слишком долго копался с пропуском, но, благо, комендантского часа на каникулах нет.
В комнате он один. На столе привычный беспорядок, вещи Чонгука вперемешку валяются разнородной горкой — он не съехал. Если, кончено, Тэхену вообще эти слова не померещились.
Ким стягивает с себя брюки, бросает их на стул, куда летит и кофта. Сон накрывает его, едва голова успевает упасть на подушку.
Тэхену в действительности кажется крепким его сон. Сумбурная агония его болезни, длящаяся последнюю неделю, высасывает потихоньку все силы. Но сейчас внезапно становится на удивление хорошо — Тэхен не чувствует
ничего. Он просто спит, даже не созерцая никаких как-либо эмцоионально-окрашенных сновидений. В первый раз ему настолько крепко спится. В первый раз ему настолько спокойно.
Только вот просыпается он внезапно, будто бы что-то резко прирывает его сон. Тревожный приход в реальность вызывает накатывающее чувство, смутно напоминающее панику. Спустя некоторое время, когда глаза адоптировались к темноте, Тэхену удалось разглядеть Чонгука, сидящего на противоположном краю своей кровати. Тэхен неловко обнимает себя за плечи и смотрит с немым вопросом.
Чонгук опускает голову.
— Ты кричал во сне. Уже несколько часов.
Слишком странно начинают проходить ночь за ночью. Все более крепко и сладко спится, но все Чаще Тэхен ловит на себе озадаченные взгляды соседа по комнате, когда днем они пересекаются. Тэхен не хочет интересоваться, да и вообще говорить с ним не хочется. Разве что, Чонгук объявляет, что съедет через четыре дня. Сухое «молодец» и в ответ безэмоциональный кивок. Чонгук снова уходит.
Они даже не обмениваются колкостями в стороны друг друга. Они более не контактируют.
***
На этот раз, когда Тэхен вновь просыпается от накатившего чувства тревоги, практически в этот же момент грудную клетку стискивает спазм.
Приступ накрывает с головой, и Тэхен заходится в кашле, утыкаясь лицом в сгиб локтя и отрывая корпус от поверхности постели. От невозможности вдохнуть и перекрытого доступа кислорода голова идет кругом, и Ким чувствет, что вот-вот его голова просто-напросто лопнет от давления внутри. Виски пульсируют с неимоверной болью, и Тэхен сжимает голову, что есть сил — лишь бы это скорее прошло.
Его губ касается чья-то ладонь. Тэхен без промедлений принимает капсулу, следом принимая и стакан с водой.
Ждет.
И, кажется, апокалипсис отступает спустя минуту, или около того. Тэхен утирает глаза, поднимая взгляд. Чонгук тянется к столу, аккуратно оставляя там стакан, и в ответ таранит взглядом Кима.
— Чего? — хмурится Тэхен, отводя взгляд.
— Ничего, — пожимает плечами Чон, — пятый день у тебя приступ. Ничего делать с этим не планируешь?
— Я не помню ничего, — откликается Тэхен. И он мог бы опуститься головой на подушку и вновь провалиться в беспробудный сон, но тогда больше у него не появится возможности. Никогда в жизни. Поговорить с ним. Просто поговорить.
— Поэтому перед сном пьется таблетка, Тэхен, — поясняет Чонгук, коротко выдыхает и проходясь пальцами по блистеру таблеток.
— Тогда ты чувствуешь приступ и просыпаешься вовремя.
— У меня были приступы? — нахмурившись, переспрашивает Тэхен и отводит взгляд.
— Я думал, ты вообще не вывезешь, — невесело ухмыляется Чонгук. Но он не уходит.
— Вчера было хуже. Так что, можно сказать, идешь на поправку. Спи, Тэхен, — хмыкает младший, поднимаясь с кровати и укладываясь в своей. Кажется, что он засыпает, пару раз поворочавшись. Тэхену больше не спится.
Тэхену не спится весь остаток беспокойной ночи. Кажется, она длится вечно. Когда время близится к утру и у Чонгука работает его навязчивый будильник, ударяя по ушам бессоно валяющегося уже который час Кима, Чонгук не реагирует. Тэхну приходится терпеть акустический ад еще пару минут, прежде чем он не выдерживает и зарывается в одеяло, изолируясь от шума.
Чонгук просыпается и хрипло ругается, ворочаясь в своей постели. Когда же он встает на ноги и неспешно собирает принадлежности для похода в душ, будильник повторяет свой адски-раздражающий сигнал. Тэхен уже готов демонмтративно зашипеть и предъявить за невозможность выспаться, но Чонгук неожиданно произносит, видимо, в трубку: алло.
И Тэхен благодарен воле момента, что он не выдал того, что он не спит. Потому что предоставляется возможность подслушать — а это единствнное, чем сейчас себя возможно развлечь.
Невнятные слова механически обработанного голоса раздаются из трубки, на что Чонгук только шумно вздыхает и не пытается перебивать поток информации, кем-то непрерывно вещаемый.
— Я знаю, хен, — наконец, произносит Чон, приложив руку к губам и понижая тон.
— Просто мне не хочется, ты знаешь, ведь-
Из трубки снова доносятся нераспознаваемые слова, а Чонгук снова шумно вздыхает и, наконец, спешно перебивает:
— Просто скажи, сколько это будет стоить, хорошо?
После недолгого молчания, Чонгук прибавляет, очевидно, глядя на Тэхена, что Ким чувствует всем свом существом, изо всех сил стараясь не подавать виду того, что он не спит:
— Все нормально. Он спит.
и Тэхен приобретает непосредствеено личностный интерес к беседе, настараживаясь.
— С ним все в порядке. Просто, если это прогрессирует… Хен, ты ведь знаешь, сколько я сам мучался с этим.
Тэхен знает, что Чонгук пристально смотрит на него сейчас. И Тэхен знает, что Чонгук уверен, что тот спит.
— Хочется? — вяло усмехается в трубку младший, — дело не в прихотях. Мне все равно.
Чонгук прибавляет после недолгого молчания:
— Потому что я знаю это.
Разговор на этом обрывается и Тэхен открывает глаза лишь в тот момент, когда Чонгук исчезает из комнаты.
И если было что-то для Тэхена хуже того, чтобы остаться наедине со своими мыслями, то придется погадать — что именно.
***
— Чонгук? — дверь со скрипом отворяется, и в проеме появляется лохматая макушка. Чонгук бросает конспект и тут же его губы растягиваются в непроизвольной улыбке.
— Чимин-хен!
— Сосед твой…? — Чимин аккуратно кивает на кровать, переводя взгляд на Чонгука, но Чон лишь качает головой.
— Собрался и куда-то уехал.
— В первом часу ночи? — хмурится Чимин, проникая в комнату и не без опаски усаживаясь на кровать Тэхена.
— Я не знаю, куда чер дернул его пойти так поздно. Надеюсь, не вернется, а то он как сюда приехал после поездки к Юнги — еще не разу за эти сутки не выходил. И, кстати, тебе Намджун не говорил новость?
Чимин лишь удивленно вскидывает брови и глядит на Чонгука.
— Наконец-то мы съезжаем всем нашим табором в стены родной развалюхи, — не без нескрываемого наслаждения мыслью выдает Чонгук.
Надеюсь, это мое последнее пересечение с Тэхеном.
— Мне будет не хватать тебя, — наконец, вздыхает Чимин, но это не мешает его теплой улыбке. Чонгуку кажется, что он с ней родился.
— Но у меня тоже есть одна новость. Ты должен пообещать, что не расскажешь Намджуну.
