***
— Эй! Дирк, постой! Но тот бодро чешет вдоль трассы Гамбург-Берлин. Остроносые ботинки побелели от пыли. Солнце клонится к закату, цикады поют, какой-то заводик дымит на горизонте. Дирк сходит с ума. — Хусси нас потеряет! — кричит Ян. — Уже потерял! В эту минуту сзади появляется фура. Дирк выскакивает на дорогу и машет обеими руками, как матрос погибающего корабля. С протяжным гудком машина забирает влево на встречную полосу и проносится мимо, чудом не задев фигурку в косухе. — Ты совсем уже? — орет Ян, догоняя его, и утаскивает на обочину. Дирк весь белый, и не только от пыли. Сжатые губы дрожат. Ян смотрит на него, разрываясь между желанием поцеловать и дать подзатыльник. Тоже еще, носферату нашелся. Undead недоделанный… — Следующий точно остановится, — сдавленным голосом говорит Дирк. И припускает опять.***
Йорг раскатывает зеленую резинку, тянет, — но вдруг латекс светлеет до прозрачности и разлезается. — Уже второй! Черт. Макс смотрит на него странным оценивающим взглядом. Словно на лакомое блюдо, от которого аллергия. — А ведь ты реально большой. — Я откормленный, — хмыкает Йорг. — Или как там... — Я сейчас про твой член. Йорг невольно приосанивается — но скромно переводит тему: — Руки тоже. И кривые причем. — Ладно, — Макс невесело улыбается. — Надо будет просто смазки побольше. А то помнишь, как в фильме «Анальная трещина»? — Это где еще пришельцы полезли? — Не, то было в «Огненных недрах». По правде, у Йорга голова уже кругом. Мог ли он вчера в это время подумать, что будет сидеть с лучшим другом в шикарной квартире, полной странных картин и пыточных принадлежностей, и обсуждать технологию жопного траха? Макс надрывает зубами красную упаковку. И вдруг лицо его озаряется. — Хочешь, покажу трюк? — по-разбойничьи ухмыляется он и засовывает алый кружок себе в рот. Йорга словно обваривает. Перед глазами мигом картинка из фильма, который они смотрели зимой — там девка так делала, надевала без рук, только было видно, что склейка. Неужели Макс тоже умеет?.. Макс глубоко вдыхает через нос, наклоняется над Йоргом — и вдруг начинает кашлять. Красный латексный язык вылетает изо рта как пищалка и сматывается обратно, Макс смеется и снова кашляет с сиплым «фью! фью!». Это какой-то долбаный сюрреализм. Йорг корчится от хохота так, что сводит живот. — Фью! — Выпускай… его. Ааа! — ревет Йорг. — Ты ж подавишься! — Фью, — не соглашается Макс. Йорг тихо подвывает, глядя как Макс быстро надувает вполне приличный шарик — из таких (может, немного потоньше) в парках крутят олешков. Он раздается в метр длиной, а потом, с хрустом вырвавшись изо рта, начинает носиться по комнате, издавая неприличные звуки. Макс скулит, уткнувшись Йоргу в живот: — Фокус… не удался… — Ты уверен?.. Шарик с фырчанием делает круг почета по комнате и вылетает в окно. С полминуты они молчат и пытаются отдышаться. Наконец, Йорг говорит: — Тебе же будет больно, наверно. — Я люблю, когда мне больно, — отрезает Макс. — А я нет, — Йорг нервно берется за очередной, черный. Макс снова перевешивается через край и вытягивает большую прозрачную сумку, полную пестрых предметов. — Так-с! — А что это? — Мое приданое! Вольф отделил мне феод, — бодро заявляет Макс и переворачивает сумку. На постели образуется живописный натюрморт из полудюжины тюбиков, трех искусственных членов, большой черной груши, пачки перчаток, каких-то железок и детских волчков. С некоторым облегчением Йорг узнает среди всего этого вибромассажер для шеи — хоть что-то понятное. У мамы такой же. — Бананчик, жвачка, обезбол и привет от инквизиции — смазка с кайенским перцем! — А это зачем? — Йорг трогает стеклянную юлу. Очень непрактичная, должно быть, игрушка. — Чтобы хорошо подготовиться и принять такого большого парня как ты, — улыбается Макс и потирает стекляшку о щеку. Йорг понимает, что шутки про обморок от стояка — не такие уж шутки. — И ты… ты всё это пробовал? — «На себе? В себе?» — Пока нет, — спокойно говорит Макс. — А, только этот, — и достает из пестрой горки весьма натуралистичный муляж. «Покажи, как», — хочет сказать Йорг, но нет, это слишком, он никогда так не сможет; а Макс подносит искусственный член к губам наподобие микрофона и как ни в чем ни бывало вещает: — С вами передача «Молодые мозги»! Сегодня мы учимся взаимодействию с потенциальным работодателем... — Черт, я придумал сейчас, как можно снять ампутацию, — перебивает Йорг. — И кровь такая пышь! Пыщь! — Да! — мигом загорается Макс и хватает черную спринцовку. — Каннибальская кастрация! В одну минуту у них рождается план, как снять эпичную сцену: — Надо немного подрезать, чтобы легче кусать! — Да. А девка зубами дорвёт. — И сзади я фых-фых-фых такой кетчупом! — Мы должны это сделать! — Йорг бьет себя по коленке. — Давай… Он хочет сказать «завтра же», но отец… Но завод… — Да. Давай уже, наконец! — улыбается Макс и откладывает будущий реквизит. — Ну где черный? — стонет Йорг. — Я его потерял! — И первый тоже... — О нет. — Ладно, — говорит Макс. — К черту их. Хочу тебя так.***
Николаус вытирает кисть и снимает фартук. Давно так хорошо не работал. Баварский пейзаж переливается золотом и киноварью — словно окошко в родные края. Даже продавать жалко. — Что, конфетоед косолапый? — Николаус треплет медведя по холке. — Пошли культурно просвещаться? Но вместо «Молодых мозгов» сегодня как назло поставили новости. «По не зависящим от руководства канала причинам специальный выпуск молодежной викторины переносится на неопределенный срок, — гнусавит диктор с большими бровями. — А пока: странное бешенство коз поразило уже третье фермерское хозяйство на Ванзе…»***
Макс вытягивается на спине, и Йорг ложится сверху, опираясь на локти. Сердце, кажется, вот-вот проломит ребра. Он вообще впервые в жизни — сверху. С девушками так никогда не было. Наверно, они просто боялись, что он их раздавит. Макс поплыл. Он как будто здесь и не здесь одновременно, глаза потемнели и влажно блестят. Ну Йорг же точно его не раздавит?.. — Давай. — Я… правда не знаю, как надо, — признается Йорг. Он ждет, что Макс сейчас рассмеется, выдаст что-нибудь в духе: «Ты два года учишься на дизайнера, и ни разу не был с парнем?!» Или: «Смотрел кучу порнухи и не знаешь — как?..» Но Макс коротко говорит: — Я покажу. Он раздвигает колени. Йорг немного приподнимается, и Макс, смеясь, обхватывает его бока, скрещивает щиколотки на пояснице… Йорга словно прошивает быстрой электрической судорогой. Он понимает, какой Макс сейчас раскрытый под ним. Какой беззащитный. И насколько далеко он может зайти. Йорг косится на желтый тюбик, а потом осторожно выпрямляется. Макс лежит с абсолютно неповторимым выражением, средним между «делай со мной что угодно» и «хорошая погода, не так ли?». Его член стоит каменно, так, что прилегает уже к животу. Красивый, темный, чуть клонится вправо. Хорошая погода, не так ли?.. Чтобы еще раз почувствовать этот судорожный электровосторг, Йорг берет Макса под колени, разводит чуть шире. Быстро целует с внутренней стороны бедер: пара синяков, вчерашний порез (тихий смешок), но Йоргу хочется больше, и он сгибает его пополам, закинув лодыжки себе на плечи, ложится… — Чёрт, как больно, — быстро говорит Макс. Йорг застывает. Но он ведь даже не начал… — Прости, — стонет Макс, и Йорг скатывается с него. — Что такое? — Спина! — Макс опускает ноги, и вправду, в пояснице у него громко щелкает. — Это потому что я толкнул тебя, да? Весной? Помнишь, на тумбочку? — Не знаю. Ай, — Макс кривится. — Ну я и дед старый, конечно… — И ты еще меня таскал! — Да у меня… бывает иногда, — усмехается Макс и снова шипит: — Чёрт! Щас вправлю. Он становится на четвереньки и по-кошачьи выгибается, пока в позвоночнике что-то не хрустит. — Продолжаем веселье. — Но… — Всё равно, хочу тебя, хочу твои пальцы. Смажь меня, — Макс вытаскивает из пёстрой кучи пачку с зигующей квадратной ладонью. Йорг медленно натягивает перчатку на правую руку. Черный латекс приятно охватывает кожу, и вот он-то не рвется. Макс стоит, упершись лбом в скрещенные запястья, и немного подрагивает. И тут у Йорга возникает идея. Он находит среди тюбиков синий с серебряной молнией, и щедро выдавливает на ладонь. Это будет самая тупая шутка в его жизни. Но иначе он просто не может. — Не больше д-двух, хорошо? — Зубы у Макса тихонько стучат. Йорг согласно угукает. И начинает кругами втирать охлаждающую смазку ему в поясницу. Но он взял слишком много, и поэтому разгоняет прозрачный гель от крестца до самых лопаток, по всей неровной, как стиральная доска, дрожащей спине. Пахнет лыжным курортом. — Эмм… Ну как? — Йорг скатывает перчатку. — А знаешь, помогло! — восхищается Макс. — Теперь не болит. Ёж, ты гений. Йорг скромно принимает похвалу. Он до последнего не был уверен, может, стоило использовать с перцем? — …Вообще отнялась, я профессор Ксавье нахрен! А сейчас не смотри, пожалуйста, — просит Макс и берет тюбик с агрессивным бананом. Йорг послушно закрывает глаза и отворачивается. Звук выдавливаемой смазки, короткий вздох сквозь зубы. — Спасибо. И ляг на спину, ладно?.. — Конечно. Макс садится на Йорга, словно осенью, когда они в шутку дрались, костлявый и колкий. (И как в человеке может быть столько костей?..) Надо подвинуться совсем немного назад, но отчего-то он медлит. — Ты такой красивый, — шепчет Йорг. Сердце снова заходится. Он кладет ладони Максу на бедра, поглаживает и сжимает. Макс ухмыляется и одной рукой прикрывает свой член, а другую вычурно-стыдливым жестом, как испуганная нимфа, подносит к костлявой груди. — Красивей её? — Несравнимо, — отвечает дипломатичный Йорг. Хотя сейчас он уверен, что Макс — самый прекрасный на свете. Губы припухли от поцелуев, а шею и плечи заливает пунцовый на смуглой коже румянец. Потемневшие глаза лукаво блестят. — Почеши мне между лопаток? — И снова смех. Он ерзает и чуть приподнимается, дразня — или просто пока не решаясь. Йорг передвигает руки Максу на пояс, чтобы помочь наконец опуститься на него по-настоящему: очень медленно и постепенно, миллиметр за миллиметром. И больно не будет. Он уже представляет, какой Макс горячий внутри, как он сожмет губы, принимая его, и как сам сожмется… — Сейчас, — шепчет Йорг. Ладони соскальзывают к самым подмышкам. Макс взвивается с громким визгом, а потом валится навзничь и бьется в смешливой истерике. — Ой… прости… — стонет он. — О-ох… И Йорг тоже стонет. От горя. — Я боюсь… ох… щекотки… — Я понял, — мрачно говорит Йорг. — Почему мы не можем просто потрахаться?.. — Макс бьет себя кулаком в живот. — Почему?! — Тихо, тихо, — Йорг ловит его руку. — Хочешь, не будем сегодня? — Нет, будем, — глаза Макса горят мрачной решимостью.***
Вольфганг никогда не чувствовал себя таким уверенным и спокойным, как за рулем угнанного шевроле по дороге к бельгийской границе. «…Питера Фалька оказался похищен фонарик. Ущерб оценивается примерно в тысячу марок…» — бормочет радио, прерываясь через слово на какой-то картавый шансон. Машину они взяли в прокате, но явно не успеют вернуть до полуночи. Вольфганг ведёт, Бойс — на месте смертника, рядом, и его поврежденная левая кисть спокойно лежит на приборной панели. Вольфганг со светлой завистью думает, как в человеке может быть столько античной, бессмертной красоты. А что если в нем теперь тоже есть, хоть самую капельку?..***
Йорг смачивает пальцы слюной и проводит влажную линию по бедру Макса, гладит чуть припухший порез. — Я начну? — Да, — кивает Макс и глухо покашливает. Он лежит на правом боку, мелко подрагивая, несмотря на жару и накинутое покрывало. Йорг целует Макса в затылок, а потом прижимается к спине и скользит членом между сдвинутых бедер. Промежуток там такой узкий, а кожа потрясающе нежная; и Макс, доверившийся, тихий, его, — от всего это голова идет кругом, и Йорг целует Макса в шею, прихватывая губами выступающие позвонки, и толкается ему между ног. И вполне возможно, что именно так и ведут себя лучшие друзья. Хочется быть ближе, хочется больше, хочется сделать Максу тоже приятно. Йорг вытягивает руку, чтобы просунуть её Максу под головой — и вскрикивает от боли. — Что такое? — Макс испуганно оборачивается. Но Йорг в ответ только смеется сквозь слезы. Теперь у него закололо в боку. Нижнее правое ребро нехорошо прогибается. Наверно, треснуло от вчерашнего падения во двор. Или только показалось?.. — Я тоже дед. Мои кости… — Господи! И если есть на свете страдание, то это оно. Закрыв лица руками, они расползаются по разным углам кровати, вздрагивая от стыда и тоски. Тикают на стенке часы, по улице проходит с веселым шумом компания. Йорг спрашивает: — А ты хочешь этого? — Не знаю, — тихо говорит Макс. — И я не хочу. Как-то стремно, прости. — А я думал… Чёрт! — Макс вскидывается и смотрит с улыбкой: — Весь год!.. Почти год ты меня зажимал… — Да я так, — Йорг дергает плечом. — Как бы не очень по этой части. — А то может, ты спишь и видишь, как меня натянуть! — Ну, я типа шутил. — А зачем ты тогда сейчас… — Так я думал, тебе это нужно! Я думал, ты хочешь! — Ну нахер, — Макс брезгливо отмахивается. — Я, вообще-то, не жопошник. — Да. И я, — подтверждает Йорг. — К черту. — Да. — Да. — И если честно, это пиздец как больно, — говорит Макс. — Давай как обычно? — Давай! И они с облегчением берут друг друга за члены.***
Темпельхоф откладывает недочищенную картофелину и тревожно смотрит в окно, на багровую стену соседнего дома. — У Макса с Йоргом всё хорошо, — уверяет Николаус. — А ну не сачкуй! Медвежонок с недовольным ворчанием продолжает срезать когтем спираль кожуры.***
Йорг стискивает зубы — прикосновение Макса в первую секунду отзывается болью. — Ахах, ты вообще пересох, — ржет Макс и выдавливает на руку пригоршню смазки: — Никто не ждал испанскую инквизицию! Но гель пахнет вовсе не перцем, а жвачкой, приятно прохладный и плотный. Они лежат друг напротив друга, только теперь Йорг на левом боку — там вроде нет переломов. Макс ласкает его, умело и быстро, и Йорг запрокидывает голову, ловит ртом воздух, — всё тело как под током, и мыслей нет, остались только знакомое чувство натянутой струны и гул сердца в ушах. Он хочет двигать ладонью в том же ритме, что Макс, но руки слабеют, пальцы на ногах поджимаются, а потом его прошивает быстрым, болезненным удовольствием. — Ебать… — стонет Йорг. — Ты… как ты это делаешь… Макс только улыбается, и Йорг улыбается тоже, тяжело привалившись к его липкой от пота груди. — А ты… — Ничего, — кивает Макс. Но Йорг должен совершить ответный жест, так сказать. Собравшись с силами, он начинает ритмично двигать кулаком. Хочется говорить Максу самые нежные вещи, но все слова снова куда-то девались, и Йорг спрашивает просто: — Так норм? — Мм... почти... — Что мне сделать? Быстрее? — Придуши меня, — вдруг просит Макс. — Что?.. — Йорг застывает. — Зачем? — Сожми мою шею, — и глаза у Макса серьезные как никогда. «Это что, одна из ваших… игр?» — но Йорг послушно обхватывает горло Макса левой ладонью, а правой продолжает быстрые, грубоватые, должно быть, движения. В первую секунду Макс бледнеет, даже сквозь загар, а потом его лицо и грудь густо заливает красным. Йоргу страшно, он ослабляет захват. Выдох. Вдох. — Давай! — И он сжимает опять. Кажется, Максу всё нравится. По-своему нравится. Он выгибается и беззвучно хрипит, хватается за простыню, — и вдруг Йорг видит в его глазах ту же радость и торжество, что и в апреле. В прихожей, когда Йорг душил его. Выдох-вдох. Йорг стискивает пальцы — а потом не выдерживает: — Извини, я так не могу! — и начинает покрывать шею Макса торопливыми поцелуями. Он действительно так не может, он ведь, наверно, шутил, когда прижимал его к входной двери в квартире родителей, не знал что творит, он не хотел и не хочет — так. Йорг спускается ниже, быстро целует грудь в неровных пятнах румянца, чмокает зачем-то пупок… — Ты что, больной?! — сипит Макс. Йорг касается его члена губами, как можно нежнее, трется щекой — а потом берет в рот. Солоноватый вкус чужой смазки на удивление не кажется отвратительным, и Йорг мелко, щекотно сглатывает несколько раз. Макс шумно выдыхает и стонет, говорит что-то, но Йорг не слышит. Он вылизывает его, проводит языком вдоль выступающих вен и неглубоко, быстро заглатывает («Каннибальская кастрация!»), поглаживает яйца и слегка нажимает за ними, и черт побери, никогда еще он не чувствовал себя так спокойно и правильно, как на четвереньках и с членом Макса во рту. Макс мотает головой, прижимает запястье к губам... Рот наполняется соленым, горячим, и Йорг в первую секунду думает почему-то про кровь, и только потом понимает, что именно произошло. Макс дрожащей рукой тянется к пачке салфеток, вытаскивает сразу три, и Йорг сплевывает в белый ком. Но не успевает он вытереть рот, Макс притягивает его к себе и целует. И это и есть счастье. А потом Макс утыкается ему в грудь, и мокрые ресницы щекочут кожу. Йорг гладит его по волосам, по тугим забавным кудрям, но дразнить Макса совершенно не хочется, пусть бы он украл хоть целый табун. И выводок белых детишек в придачу. Наверно, проходит минут пять, Йорг не очень сейчас в ладах с земным временем. Так и лежать бы целую вечность, но становится холодновато. Йорг накидывает на них покрывало, и Макс кивает: — Спасибо. Йорг целует его в макушку. — Я люблю тебя, — и он готов сказать это еще сотню раз; зря раньше он думал, что такие слова очень быстро истрепываются: — Я люблю тебя, — и вот Йорг это повторил, а его любовь сделалась только сильнее. Макс крепко обнимает его, и забавно боднув, вылезает из постели: — Я скоро вернусь. Йорг успевает поймать его за руку, целует горячие пальцы — так бы и не отпускал, но Макс смеется и уходит, перепрыгивая через холсты. Из ванной доносится звук текущей воды, гудит кран. Потом шуршит душ. Йорг смотрит на узкую багровую полосу у самого шкафа. На часы как-то лень. Всё равно, времени больше не будет. В библейском смысле. «И ты больше не станешь играть с братом, — думает он. — А твои… пределы постигать будем вместе». На кухне коротко брякает стекло, и вскоре в дверях появляется Макс — в каплях воды и с чем-то, зажатым в обоих кулаках. — В правом или левом? Йорг смеется: — В левом, — всегда почему-то любил эту сторону. Хотя и не всегда различал. Макс, скорчив коварную гримасу, исчезает. Йорг лениво думает, что же он там заготовил. Немного стыдно — но что, если Макс решил попробовать… ну, то, что у них сегодня не получилось. И сейчас подготавливает себя с каким-нибудь гелем из ванного шкафчика. Чёрт… От подобных картинок сердце болезненно вздрагивает (и что уж говорить про слегка натертый член). — Лови, — Макс плюхается на кровать и вручает Йоргу стакан. В нем вина на треть, а у Макса еще меньше — наверно, на четверть. Это нечестно, Йорг хочет поменяться и уже тянет руку, но Макс ловко отстраняется. — За тебя, — и в два глотка выпивает свой. Йорг тоже пригубливает. Наверно, не надо было оставлять «подышать», потому что вино явно испортилось — теперь горчит, что ли, и на языке странный вяжущий привкус. Но это неважно. И он залпом допивает стакан. С Максом любое вино — самое прекрасное в мире. — Да ты мокрый весь, — смеется Йорг и пытается коснуться его плеча, но рука почему-то не слушается, падает на покрывало. Макс грустно улыбается. Йорг никогда еще не видел его таким грустным — и таким спокойным. Он забирается на постель и сворачивается у Йорга в ногах, подтянув коленки к животу. — Что… происходит? — Голова кружится, решетка кровати вдруг больно бьет по затылку. — Сейчас ты крепко уснешь, — улыбается Макс. — А я умру. Правда, здорово?***
— Угомонись уже! — рявкает Николаус, но Темпельхоф продолжает кругами носиться по кухне, сбивая кастрюли и чашки. Со стола на мойку, как серая молния, потом на буфет, запрыгивает на подоконник и тревожно смотрит в окно. — Стой! Темпельхоф подбегает, заглядывает в лицо, снизу вверх, но Николаус отворачивается. Тогда медвежонок хватает его за штанину и тянет к дверям. «Выпусти меня! Пойдем! Открой! Они правда в беде! Надо поторопиться!» — кричат испуганные рваные мысли. — Ах ты мелкий паршивец! — Николаус быстро наклоняется к оцарапанной голени. Домашние штаны вспороты, словно бритвой. Он замахивается, чтобы шлепнуть наглую мохнатую задницу, Темпельхоф отскакивает в коридор... А потом, взяв разбег, выбрасывается в открытое окно.