***
— Раз это наша последняя встреча перед началом ваших девятидневных каникул в честь Дня Благодарения, — говорит учительница, закрывая маркер и убирая его в один из ящичков своего рабочего стола, — мы устроим кое-что необычное. Женщина отходит от доски, где большими и аккуратными прописными буквами написано: «Что для вас значит День Благодарения?». — И да, я знаю, что это довольно-таки банально, — продолжает она, слыша, как недовольно ворчит весь класс, — но я подумала и решила, что нам стоит отвлечься от прочтения «Тесс». И беседа — лучшее тому решение. Так что, скажите мне, ребята: чему вы по-настоящему благодарны в этот особенный день? И что, как раз-таки, особенного в этом празднике? — Вкусная еда! — кричит кто-то с задней парты. — Никакой школы и никакой домашки! — трубит второй. Одинокий и тихий смешок эхом раздаётся по переполненному учениками классу. Учительница неловко хохочет: — Соглашусь с данными заявлениями, но. Что же ещё кроме этого? Это ведь урок английского, солнца мои ясные. Вы любите вкусную еду потому, что сразу вспоминаете рецепт соуса для индейки от вашей бабули, и это наводит вас на воспоминания, связанные с ней? Вы любите каникулы потому, что рассказываете банальные анекдоты, сидя за праздничным столом в окружении родных? Я хочу, чтобы вы обсудили это с вашим соседом. О, и чтобы вы меня не обманывали, вы должны будете написать о вашем Дне Благодарения, кратко в конце урока. Дженни, сидящая рядом с Лисой, гордо поднимает руку, но учительница отмахивается, дополняя: — И это вы сдадите мне, чтобы я проверила и выставила оценки, — заканчивает женщина и Дженни тут же опускает руку обратно на парту. — Итак, — Лиса поворачивается к своей соседке, когда все её одноклассники делают абсолютно то же самое; голос звучит слегка наигранно, будто Лалиса — актриса, снимающаяся в рекламе, которую обычно крутят по телевизору, — вы, мисс Дженни Ким, любите вкусную еду потому, что сразу вспоминаете рецепт соуса для индейки от вашей бабули, и это наводит вас на воспоминания, связанные с ней? Вы любите каникулы потому, что рассказываете банальные анекдоты, сидя за праздничным столом в окружении родных? Если да, то День Благодарения — праздник вашей мечты! — Ха-ха, как смешно, — монотонно говорит Дженни. — И, нет. Я не праздную День Благодарения. — И я, — говорит Лиса, — но только потому, что у нас в Таиланде нет такого праздника. А ты почему? Дженни водит ногтями по столу, пальцы расслаблены и полусогнуты: — В Корее, откуда родом мои родители, тоже нет такого праздника. Так что у нас в семье не заведено справлять День Благодарения. — О, так вот оно что, — Лиса, вероятно, вообще ничего не должна была спрашивать, но, без понятия, какова причина, Манобан хочет узнать о Дженни больше. Не от её друзей и знакомых, а лично, говоря с девушкой наедине. — А почему они решили переехать в Америку? — Что? — губы Дженни вытягиваются в напряжённой улыбке; она будто надевает защитную маску, меняясь в лице. — Это тебя не касается. — Извини, — тихо произносит Лиса, ибо «это её не касается». На самом деле, грубая реакция Дженни только усилила любопытство Манобан. И она всегда слышала от родителей: «лучший способ заставить собеседника открыться тебе — сделать первый шаг самому и открыться им». — Мне просто стало интересно. Просто, знаешь, мои родители решили переехать потому, что отцу сделали повышение на работе и предложили должность здесь. А для меня это… новая жизнь, типа с чистого листа. Я хотела этого, очень сильно. На самом деле, эта «причина» урезана до неузнаваемости. Лиса готова открыться Дженни только на таком, базовом уровне. Дженни внимательно смотрит на неё на протяжении безумно долгих пары секунд, а затем заметно расслабляется, спокойно облокачиваясь о спинку стула. Агрессивная и резкая Дженни будто мигом испарилась: — Ты же знаешь, что моя мама была моделью, да? Ага, ну, как ты понимаешь, это не тот тип работы, которой стоит заниматься в свои тридцать с лишним лет. А как говорят многие: «США — страна возможностей». Поэтому она переехала сюда, как я считаю, по тем же причинам, что и ты со своими родителями. Из-за работы, в первую очередь и, конечно, ради новой жизни. И что-то внутри Лисы подсказывает ей, что Дженни очень многое недоговаривает (опять-таки, стоит вспомнить, что она совершенно не умеет врать), но Манобан не лицемерна, чтоб кого-то судить. Лисе кажется, что она играет с огнём, когда задаёт Дженни вопросы: — А твой папа? Дженни поджимает губы, косясь на парту, избегая взгляда любопытной Лалисы: — Он всё ещё в Корее. Такое расположение дел довольно типично для семей-иммигрантов; родители Лисы тоже обдумывали такую идею, но позже решили переезжать вместе: — А ты созваниваешься с ним? Ибо День Благодарения, очевидно, семейный праздник. — Я же тебе сказала, что мы не празднуем День Благодарения, — раздражённо говорит Дженни. — Никто из родственников не приезжает к нам, потому что половины из них я ни разу в лицо не видела, и вообще, все они живут в Корее. Мы не благодарим Бога за то, что он для нас сделал, ибо все в нашей семье — атеисты. И никакого пышного стола со всякого рода блюдами, я не могу себе позволить набрать лишнего веса в это время года. — Оу, — неуверенно мычит Лиса, прочищая горло, — это… удручает. А о чём ты тогда напишешь? — Я что-нибудь придумаю; возьму из головы, — говорит Дженни. — Плевать вообще. Это не имеет никакого значения. — Ты уверена в этом? — Лиса смотрит на девушку с неким подозрением. — И что ты планируешь написать? «Я, как староста класса, отмечаю День Благодарения каждый год в кругу семьи, потому что это одна из моих многочисленных обязанностей. Потому что я староста. Я ответственна за то, что делаю.». Щёки Дженни заливаются забавным и в то же время немного неожиданным румянцем: — Хватит надо мной прикалываться; ведь я не так уж и плохо тогда соврала, — настаивает Дженни, но больше это похоже на вопрос, где чуется нотка заинтересованности: согласна ли Лиса с этим? — Ага, конечно, — саркастично заверяет Лалиса; она кусает губу, чтобы не начать улыбаться. — В конце концов, ты всё же сумела надурить Скотта. А он, как мы знаем, воплощение интеллектуала- — Так, проехали, — быстро меняет тему Ким. — О чём тогда будешь писать ты, а? Лиса хорошенько обдумывает это, осторожно наблюдая за маленьким американским флажком на столе учительницы, развивающемся из-за включённого кондиционера: — Даже не знаю. Думаю, что Миссис Дэшоу будет только «за» то, что я напишу о каком-нибудь национальном празднике Таиланда. — Так спроси её, — Дженни кивает в сторону учителя. Мисс Дэшоу поворачивается к девушкам, положительно кивая головой: — Да, конечно. Я не против, если это будет другой праздник. Я уверена, что ребятам будет интересно узнать о культуре Таиланда. Да и мне тоже. (Лисе кажется, что и сама учительница уже устала от однообразных уроков, анализов текста, ответов на вопросы, скучных и длинных глав «Тесс», которые просто невозможно дочитать, ни разу при этом не заснув.) Карандаш сильно давит на руку, будто утяжеляя её вес, когда Лиса дописывает первый абзац на своем листочке. «Итак: что же я помню о своём первом праздновании Сонгкрана, а иначе — Тайского Нового Года? Я помню то, как сильно я смеялась, чуть ли не задыхаясь от попавшей в рот струйки воды из водяного пистолета какого-то весёлого мальчика, стоящего напротив; помню счастливую и широкую улыбку моей бабушки, её морщинки у глаз, ямочки на щеках и тихий смех, когда она наклонилась ко мне, подавая розовое махровое полотенце.» Лиса смотрит на слова, написанные корявым почерком, и чувствует странное чувство внутри себя, предательски сжимающее грудь и выворачивающее внутренности наизнанку. Улыбка её бабушки, которая озаряла буквально каждый новогодний праздник — сладко щекочущее воспоминание, которое где-то глубоко зарылось в голове. Рядом сидит Дженни, чье остриё карандаша яростно бегает по клетчатой бумаге, и Лиса успокаивается, понимая, что кто-то в этом классе наполняет своё сочинение полной ложью. Да, Лиса определённо не продумала то, о чём будет писать, до конца. Она внимательно читает абзац ещё десять раз, прежде чем стереть его.***
— Можно я пойду на вечеринку? — спрашивает Лиса за ужином. Ложка мамы громко стучит по краешкам миски, в которой она мешает салат: — На вечеринку? Что за вечеринка? Реакция уже знакома Лисе, поэтому она спешит поправить все возможные предположения мамы: — Нет-нет, мамуль, это как… сходить домой к другу, чтобы посидеть вместе. Поболтать. Там будет ещё пара моих друзей и знакомых. — Домой к другу? К какому? К Джису? Или к Чеён? — На самом деле, к Чимину. Я, вроде, уже говорила о нём раньше. Но да, Джису и Чеён там тоже будут. Большинство родителей сразу морщат лоб и хмурят брови, интересуясь: «домой к мальчику?», но не родители Лисы. Они просто переглядываются на мгновение, и отец говорит: — Хорошо, но только веди себя там прилично. Ведь ты в первый раз за два месяца будешь у кого-то в гостях. Лиса быстро кивает, улыбаясь. Её мама глубоко вздыхает, прежде чем начать говорить: — Лиса, солнышко, мы тоже хотели у тебя кое-что спросить. Обещай, что выслушаешь и хорошенько всё обдумаешь, ладно? — Ладно… — соглашается Лалиса. — Что вы хотели спросить? — Скоро наступит День Благодарения, — осторожно начинает отец, — а это, как ты знаешь, семейный праздник. — Мы хотим сказать, что, может быть, уже пора позвонить бабушке и дедушке, — тараторит мама, облокотившись о стол, взяв руку дочери в свои две. — Прошло уже почти- — Нет, — немедленно отвечает блондинка, одергивая свою руку. — Вы шутите? Папа строго смотрит на дочь: — Лиса, я считаю, что пора оставить прошлое в прошлом. Я уверен, что они тоже скучают по тебе. — Скучают по мне? — недоверчиво повторяет Лиса, издавая нервный смешок. — Скучают они по мне, конечно! Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы вдвоем присутствовали во время моего с ними последнего разговора, не так ли? — Им просто нужно было время, — мать огорчённо отворачивает голову, оставаясь в том же положении, облокотившись о стол. — Они были расстроены, все слова уже были сказаны- — Бред всё это. Полная чушь. — Лалиса! — срывается отец; голос тверд, но не груб. — Я не поддерживаю такого отношения к матери. — Похоже, наша семья много чего не поддерживает! — горячо кричит Лиса, вскакивая со стула. — Я не могу поверить, что вы, мам и пап, предлагаете мне такое, когда прекрасно знаете, как я к этому отношусь. Используете праздник, который мы даже не празднуем, как оправдание, да? И для чего же? Не будет никакого семейного воссоединения. Я не собираюсь им звонить. — Лиса, — вздыхает отец девушки, садясь обратно на стул, огорчённо поджимая пересохшие губы, — это же мои родители. Они часть семьи. — Ага. И именно поэтому они должны были это принять, — говорит Лиса, а голос срывается; девушка дрожит, но старается не заплакать, не сейчас, не при них. — Семья должна любить тебя такой, какая ты есть. Она делает два шага назад, выходя из кухни. Её папа хочет пойти за ней, но мама молча кладет руку ему на плечо и отрицательно качает головой. — Я пойду переоденусь на танцы, — бормочет Лиса, а затем поворачивается и бежит на второй этаж, закрываясь в комнате.***
Прошло два месяца. Но двух месяцев недостаточно для того, чтобы забыть. Лиса была глупа, думая, что переезд в Америку сотрет всё, что произошло в Таиланде. Такие вещи просто так не испаряются, даже если ты решаешь уехать и начать всё с чистого листа. Её бабушка и дедушка не скучают по ней. Они просто не могут. Потому что Лиса… она… «Это отвратительно. Она больна. Мы не одобряем такой образ жизни.» Никто в Таиланде не скучает по Лисе. Ни её одноклассники, ни бабушка с дедушкой, и, особенно, ни- Лиса зарывается лицом в подушку и громко всхлипывает; потолочный вентилятор громко трещит, давя на мозг. Прошло два месяца. Но двух месяцев Лисе недостаточно для того, чтобы забыть. Но то, что она отчетливо помнит, является главной причиной её переезда сюда. Сон уже давно забыла её.***
Дорога до зала кажется ужасно длинной и неловкой. Отец всё время косится на дочку, стараясь в это же время аккуратно рулить. Мужчина будто хочет что-то сказать, но Лиса даже не удосуживается узнать что, выходя у танцевальной студии и громко захлопывая за собой пассажирскую дверь. Тренер, скорее всего, замечает красные глаза девушки, но молчит, как и все ребята из её команды. Кто-то нерешительно и немного ободряюще приобнимает Лалису за плечи, но большинство девушек просто игнорируют её, сидя в углу просторного зала. Позже ребята заполняют всё помещение, начиная разминаться. В Таиланде всё было иначе. Там её сокомандники были её лучшими друзьями, нет, они были её семьей. И если бы Лиса зашла в танцевальный зал Таиланда с опухшими и заплаканными глазами, красными щеками и искусанными губами, вокруг неё бы собралась целая дюжина девочек, предлагающая свою помощь; девчонки бы сильно обнимали, шептали на ухо поддерживающие слова и подавали салфетки. И, честно сказать, Лиса никак не может обвинять свою новую команду; Лиса только что пришла к ним, в середине танцевального сезона. Трудно поддержать того, кого ты едва знаешь. Тем не менее, Лиса часто думает о тех беззаботных и искренних деньках в Таиланде, безо всякой на то причины. Сейчас она обрела новых друзей — лучших друзей, Чеён и Джису. И она уверена в них, ведь они не бросят её в мгновение ока, и она уверена в них, ведь они не смогут отказаться от неё, как отказались от неё те друзья; это было бы лицемерно, по крайней мере со стороны влюблённой в Чеён Джису. Но, самая главная причина, почему она в них уверена — это то, что она не влюблена ни в одну из них. То, что тогда случилось с Сон, больше никогда не повторится. В эту ночь Лиса танцует так, будто ей нечего терять. И это так не похоже на неё в Таиланде, ведь тогда ей действительно было что терять (абсолютно всё).***
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает папа Лисы, отводя взгляд от дороги только для того, чтобы посмотреть на измотанную после вечерней тренировки дочь. Мышцы Лисы болят, ноги тоже; и, возможно, болит и её сердце, когда Лиса осознаёт, сколько всего она потеряла; но она не лжёт, когда отвечает: — Получше. — Насколько получше? — задаётся вопросом отец, сжимая вспотевшие руки на руле. И они оба знают, о чём идёт речь. — «Получше» не значит, что всё вдруг испарилось, а моя жизнь стала прекрасна, пап, — Лиса смотрит на дорогу. — Ты же прекрасно понимаешь, что я не буду им звонить. Мужчина вздыхает: — Солнышко, прости нас с мамой. Мы не должны были давить на тебя, если ты не готова. И в этом нет твоей вины, Лиса, ты ведь это прекрасно знаешь. — Да, — говорит Манобан, но действительно ли она это прекрасно знает? Почему она вообще сейчас на что-то отвечает? Лиса не должна была всё портить, а вообще открывать свой поганый большой рот, но девушка всё равно до сих пор отвечает на все вопросы в свой адрес. — В этом нет твоей вины, — твёрдо повторяет мужчина, словно читая мысли дочки. — Мама и я полностью на твоей стороне, и нам очень жаль, что мы поругались с тобой за ужином. «На самом деле, в такой ситуации даже не должно быть никаких сторон» — думает Лиса, но говорит следующее: — Я знаю. Тишина повисает в машине на несколько минут; даже музыка не играет в салоне, радио выключено. Только изредка слышен сигнал поворотника. И после, когда они подъезжают к дому, отец поворачивается к дочери и, вероятно, фальшиво натягивает на лицо слабую улыбку: — Так что насчёт предстоящей вечеринки? Ты всё еще планируешь идти на неё? — Да, — честно, Лиса рада смене темы, какой бы наигранной она не была. Теперь они будут делать вид, что всё в порядке, потому что иногда лучшим способом излечить раны является полное и намеренное игнорирование проблемы. — А когда она? Надеюсь, что не в четверг; твоя мама уже купила гигантскую индейку. Я боюсь за нашу морозилку, потому что эта индюшка еле туда влезла. — Вечеринка в пятницу. И мы, вообще, втроём, сможем столько много съесть? Не умрём от переизбытка белка? И не попадём в ад из-за чревоугодия? — Лиса, мы все выживем; особенно ты. Ты такая худенькая. Одна кожа, кости, да мышцы. Одно застолье не прикончит тебя. Комплимент воспринимается иначе, потому что в голове Лисы сразу всплывает образ другой очень стройной девушки: «и никакого пышного стола со всякого рода блюдами; я не могу себе позволить набрать вес в это время года». На улице уже темно, только лунный свет освещает уже такой родной для Лисы квартал. Манобан, на самом деле, благодарна тому, что папа подвозит её до дома, ибо сама бы пешком до сюда она не добралась. И именно в этот момент девушка понимает, насколько она благодарна родителям, благодарна тому, что она жива, даже несмотря на то, что два часа назад она ревела навзрыд в своей комнате, а после убивалась на тренировке. Отец Лисы вновь поворачивается к дочке: — Ты всё ещё выглядишь так, будто тебя что-то беспокоит. Ты уверена, что- — Пап, всё нормально, — говорит Лиса, прежде чем мужчина договорит; это кажется немного категоричным. — Просто я тут подумала; я так люблю тебя и маму. Мне так повезло, что вы мои родители. Она думает, что от смущения у отца порозовели даже кончики ушей, но в машине слишком темно, поэтому она не может убедиться в этом: — Лиса, ты чего это? — Да я просто так! Мужчина вытаскивает ключи, отстёгивает ремень и, прежде чем выйти из машины, говорит: — А нам повезло, что ты наша дочка. И мы любим тебя такой, какая ты есть, Лиса. Конечно любят. Потому что они её настоящая семья.