Каждому своё

      — Привет, — поздоровался Рамиро, когда Ям уже готовилась постучать в дверь его комнаты, но не успела, и так и замерла с поднятой рукой с сжатой в кулаке ладонью.       — Привет, Рамиро, — ответила она с очень странной интонацией в голосе, как будто чего-то не договаривала, и неловко улыбнулась.       По этой интонации и по улыбке Рамиро понял, что не один чувствует себя неловко после того, что произошло. Теперь она приходила не только по средам и пятницам, но и по понедельникам. Отец Рамиро, конечно, ужасно разозлился, когда узнал, что его машина разбита, а Рамиро попал в полицию. Он знал о том, что занятия обществознанием Рамиро не нравятся (ещё бы они ему нравились), поэтому договорился с Ям и её родителями, и вот, теперь вместо двух дней в неделю его ждали три, а это значит — на два часа больше.       Рамиро не рассказывал родителям о том, что вместе с ним в полицию попал не только Бенисио (Рамиро забрали третьим, поэтому его отцу не удалось увидеть Ям и Эмилию). Во-первых, репутация Ям могла быть сильно испорчена, а портить кому-то репутацию Рамиро не то чтобы хотелось. Во-вторых, она была не виновата, но объяснить это кому-либо было бы сложно. Так что, если никто не знает, пусть и продолжает не знать, это уже не имеет значения.       Всё происходило также, как и всегда, Рамиро уже успел привыкнуть. Обществознание интересней не стало, конечно же. Всё становилось только хуже с каждым днём, но теперь они хотя бы не ненавидели друг друга, прогресс уже есть.       Она вновь дала ему какие-то листки с заданиями, в которых он ни слова не понимал, он вновь начал делать вид, что их выполняет, попутно вздыхая и возводя глаза к небу. Ям на такие его жесты только губы поджимала и отводила глаза.       — Так, значит, ты собираешься быть учителем? — подняв глаза на неё, спросил Рамиро, положив карандаш на листок в клеточку с кучей зачёркиваний.       Ям кивнула, не понимая, почему он спрашивает. Раньше они не разговаривали на темы, не касающиеся обществознания.       — Ну, а ты?       — Что?       — Ты кем планируешь стать? — вряд ли ей было действительно интересно, но Рамиро снова отложил карандаш в сторону.       — Эм-м… ну я… ещё не думал над этим… — она сделал непонятный жест рукой, бегая глазами по комнате. — У нас ведь ещё целый год впереди. Не вижу смысла думать над этим сейчас, если потом ещё раз сто передумаю.       — Ты вообще когда-нибудь задумываешься о своём будущем? — подняла брови Ям, подперев подбородок рукой. — Всего год остался на то, чтобы решить, что ты будешь делать всю оставшуюся жизнь.       — Ну, мы ведь всегда можем передумать. И вообще-то получать образование два или больше раз никто не запрещал.       Ям на его слова только фыркнула и отвернулась, явно показывая своё отношение к его словам. Рамиро вернулся к выполнению задания, не особо задумываясь над правильностью ответов, в большинстве своём отвечая наугад. Они молчали ещё несколько минут, но Рамиро застрял на одном из вопросов, а все остальные были ещё более сложными, на его взгляд, так что он вновь поднял глаза на Ям.       — То есть, ты действительно хочешь стать учителем?       — Да, — снисходительно ответила Ям. Она почти всегда разговаривала с ним снисходительно. — А что? Тебе что-то не нравится?       — Ну, просто, по-моему, быть учителем — неблагодарный труд, — Рамиро сам не понял, как эта мысль пришла ему в голову, но как-то пришла, и он нисколько не жалел, что спросил. Хотя бы потому что можно снова поговорить, а не выполнять дурацкие задания по дурацкому обществознанию.       — Почему? — засмеялась Ям. Возможно, ей тоже разговаривать с Рамиро было интересно.       — Ну… Ну, взять хотя бы меня. Ты вроде пытаешься меня научить чему-то, но я ни черта не запоминаю. Я отвечаю наугад. И не запомнил вообще ничего из того, что ты мне говорила за всё это время. И я не читал те листки, которые ты дала мне в прошлый раз. В смысле, ты пытаешься что-то сделать, но я это никак не ценю. Соответственно, неблагодарный труд.       Ям смотрела на него молча несколько секунд со скрытой улыбкой на лице, и выглядело это достаточно мило.       — Пока что, Рамиро, это только пока что, — она снова снисходительно улыбнулась. — Тем более не все такие, как ты.       Рамиро лишь неопределённо пожал плечами и снова продолжил мучить бумагу и свои мозги. Он поклялся себе, что всё-таки прочитает те несчастные листки, которые дала ему Ям, потому что уж лучше до чего-то додуматься самому, чем пытаться найти в этих заданиях какую-либо логику. ***       Эмилия плюхнулась за стол, выпустив воздух сквозь зубы. Её родители тоже сидели за столом, но вели себя нарочито тихо. Тишина прерывалась только стуканьем вилок о тарелки. Эмилия пожала плечами и тоже принялась за еду. Вполне можно было ожидать того, что родители не станут с ней разговаривать. Она попала в полицию. Ночью. Пыталась проникнуть в чужой дом. Вернее, это они считают, что она «пыталась». К счастью, никто не знает, что у неё всё-таки получилось залезть в два дома своих бывших друзей. Был ещё один дом, но Рамиро разбил машину быстрее, чем они успели доехать до третьего пункта назначения.       Эмилия знала, что теперь её родители не будут ей доверять. Конечно, ей это не нравилось. Но вообще-то она была почти уверена, что совсем скоро всё придёт в норму. Во-первых, её родители никогда не злились всерьёз, даже если она попала в полицию. Во-вторых, они очень многого не знают и пусть не знают и в дальнейшем. Потому что если узнают — наверняка научатся злиться всерьёз.       Поэтому Эмилия просто молчала, не особенно переживая насчёт происходящего. Ей было стыдно перед родителями, но только потому что они узнали. Она уже много раз убегала из дома ночью, и угрызения совести её совсем не мучили, так что если бы вчера всё обошлось, то ей бы не было стыдно.       — Ты не хочешь ничего сказать, Эмилия? — подала голос сеньора Мэнсфилд. Она ожидающе смотрела на Эмилию, и та опустила глаза в тарелку. Она ничего не хотела сказать.       За весь этот день они не разговаривали. Её родители молчали, она молчала тоже, хотя бы потому что не могла придумать, что же сказать. Сказать было и правда нечего. «Мне действительно жаль, что я попала в полицию», «Я не хотела, чтобы вы узнали», «На самом деле всё не так плохо, как может показаться» — это все, что приходило ей в голову.       — Извините? — скорее с вопрошающей, чем с извиняющейся интонацией произнесла Эмилия, вжимая голову в плечи.       — Эмилия, ты попала в полицию, — строго сказал ей отец, смотря себе в тарелку. — Ты понимаешь, чем это могло для тебя кончиться?       — Но ведь всё обошлось.       — «Обошлось»? Эмилия! — воскликнула сеньора Мэнсфилд, бросив свою вилку на стол. — Зачем ты пыталась залезть в чужой дом?! Почему ты ушла из дома ночью?! Как ты вообще оказалась в компании Бенисио Бандербилда?!       — Ничего страшного не произошло, мам, — устало произнесла Эмилия, вознеся глаза к небу. — Меня же отпустили. И никто не доказал, что я была в чужом доме.       — Какая разница, Эмилия? Я не понимаю, когда ты успела стать такой?       — Какой?       — Такой… какой ты стала! — всплеснула руками сеньора Мэнсфилд. — Тебе повезло, что никто ничего не сказал насчёт твоего проникновения на чужой участок. Я нормально восприняла то, что ты стала так экстравагантно одеваться, — на слове «экстравагантно» Эмилия закатила глаза. — Твоих странных друзей тоже… Но то, что нам звонят ночью из полицейского участка и просят приехать, чтобы забрать тебя домой — это уже слишком! И я повторю: почему с тобой был сын наших соседей? И откуда у вас взялась машина?       — Я сама попросила Бенисио мне помочь, он не виноват, — к сожалению, часть плана с Бенисио осуществить не удалось, потому что в третий дом они так и не приехали. Поэтому он зря выходил из дома ночью. — Мне просто была нужна машина, я же не могла взять вашу? У Бенисио был друг, у которого есть машина… была машина, то есть. И я попросила их помочь мне, вот и всё.       — Но зачем тебе вообще понадобилось лезть в эти дома? — всё ещё не понимал сеньор Мэнсфилд. Эмилия не собиралась говорить им всей правды.       — Это дома моих друзей, — опустив глаза, говорила Эмилия. Её мама по глазам понимала, когда она врала, так что лучше строить невинность. — Мы поссорились, и я хотела… — она быстро пробежалась глазами по столу. Сегодня на ужин рыба. — Хотела подложить им в шкаф тухлой рыбы или типа того.       — Что ещё за ребячество? И ради того, чтобы отомстить своим друзьям, ты полезла в чужие дома?       Звучало и правда бредово, но Эмилия знала правду. Говорить её родителям ей не хотелось, потому что они назвали бы это ещё более глупой причиной для того, чтобы лезть к кому-то в дом. И куда более криминальной.       — Ну… да, — она снова пожала плечами. В конце концов, что с неё взять? Она всего лишь глупый подросток, который увидел возможность насолить людям, с которыми он поссорился, и, конечно же, воспользовался ей. И родители должны это понимать.       — Просто великолепно, Эмилия, просто великолепно, — покачала головой её мама. — Из-за твоих прихотей ты будешь страдать сама, заруби это себе на носу. Во-первых, тебя могут не принять в колледж из-за того, что ты попала в полицию. Во-вторых, — её родители переглянулись и кивнули друг другу. — мы отменяем вечеринку на твой день рождения.       — Что?! — возмущённо воскликнула Эмилия. — Вы не посмеете сделать это.       — Уже посмели. Ты сама виновата в этом, учись отвечать за свои ошибки.       Эмилия обречённо застонала, закрывая лицо руками.       Вообще-то, за неимением друзей, она бы, наверное, хотела отменить эту вечеринку сама. Но первое: она ещё не до конца решила; второе: если родители отменяют твою вечеринку, которую ты планируешь два года, ни в коем случае нельзя спокойно на это реагировать.       Эмилии исполняется восемнадцать через неделю. Она планировала то, как будет праздновать своё восемнадцатилетие с того момента, когда ей исполнилось шестнадцать. Варианты постоянно менялись, особенно в последний год, потому что в её жизни произошла кардинальная смена стиля и в целом взглядов на свою жизнь. Но полтора месяца назад в её голове сформировался план идеальной вечеринки, и она практически ни о чём другом не думала, кроме этого. И вот. Что ей говорят? «Учись отвечать за свои ошибки».       — Но ведь… восемнадцатилетие! Это должен быть лучший день в моей жизни!       Эмилия не хотела говорить последнюю фразу, потому что звучало так, как будто её вырезали из какого-то дешёвого сериала для подростков, но пришлось, потому что это действительно было так. Планировать вечеринку два года, чтобы за неделю до праздника её отменили, потому что «нужно отвечать за свои ошибки»?! Верх тупости.       — Эмилия, всё лежит на твоей совести, обвинять ты можешь только себя, — отрезала сеньора Мэнсфилд и удалилась из столовой.       Эмилия сидела в полном шоке, смотря прямо перед собой, но ничего не видя. Всё у неё внутри устремилось куда-то вниз, вызывая тяжесть в ногах и оставляя пустоту в районе живота. Её предали собственные родители.       Она даже не сразу заметила, что сеньор Мэнсфилд остался тоже, и ему пришлось повторить свою фразу ещё раз, чтобы Эмилия очнулась от своего небольшого погружения в мысли.       — Я только хочу сказать, что мы понимаем, насколько это для тебя важно, — Эмилия хотела как-то возразить, потому что они явно не понимают, но всё ещё находилась в шоке. — И ты можешь устроить вечеринку, если пригласишь кого-то нормального, а не тех своих друзей. Тем более ты сама сказала, что поссорилась с ними. Если найдёшь, кого пригласить, за эту неделю, которая осталась до дня рождения, можешь устраивать свою вечеринку.       Он вряд ли понимает, что этим только усугубил отчаяние дочери и, даже не заметив, что взгляд её стал ещё более отчаявшимся, покидает помещение.