Случайность

-… И напомню напоследок, пока самые шустрые ещё не смылись, — заговорил Виктор Семёнович, учитель геометрии, под аккомпанемент школьного звонка, — на следующем уроке я устрою контрольную по пройденному материалу. И только попробуйте кто-нибудь её завалить, слышите, черномырдины? — Черномырдины поняли, Виктор Семёныч! Со всей ответственностью заявляю, что мы обязательно её завалим! — бодро отрапортовал главный весельчак класса Кирилл и, закинув рюкзак на плечо, одним из первых выскочил из класса под беззлобное «Пшёл отсюда, бездельник!» от Виктора Семёновича. — И как они только умудряются сохранять жизнерадостность к концу учебного дня? — пробормотала Света, проводив взглядом Кирилла и уставившись в спину учителя геометрии. — А Виктор Семёнович ведь ещё и вторую смену ведёт… Инна пожала плечами, складывая с сумку тетрадь и пенал. Её не интересовало, как два человека, которые определённо не родственники, так бодры во второй половине дня. По правде говоря, её сейчас вообще мало что интересовало. — Слушай, Ин, — осторожно заговорила Света, и девушка напряглась, догадываясь, о чём пойдёт речь. — Может, погулять сходим? Да, я знаю, что погода ветренная и тучи, но хоть на часик, а? Ты в последнее время что-то совсем из дома не выходишь… Инна повернулась к подруге, собираясь сослаться на дела по дому… Но увидела беспокойство и тоску в глазах лучшей подруги — и не нашла в себе сил отказать. — Не час, а два, — слабо улыбнувшись, ответила Инна, наблюдая, как беспокойство на лице Светы сменяется радостью. — Тогда чего мы ждём? Пошли! — сказала широко улыбающаяся, кажется, даже сияющая от восторга Светка и, схватив подругу за руку, потащила вон из класса. — А ты Антону нравишься, — как бы между делом заметила Света, разглядывая ярко-жёлтые, багряно-красные и апельсиново-оранжевые листья деревьев. Её светло-розовые волосы очень красиво сочетались с этой гаммой. В парке было тихо, наверное, потому, что кроме Инны со Светой там почти никого и не было — всё же сильный ветер и постепенно разрастающиеся от горизонта сизые тучи, предвещающие если не бурю, то очень сильный дождь, вносили свои коррективы. Инна, мерзнущая по поводу и без, тоже сегодня вряд ли пошла бы гулять, если бы не попытка хотя бы в собственных глазах и глазах подруги не выглядеть законченным социофобом. А ещё доказать себе, что она в порядке. Правда, в абсолютном. Всё у неё замечательно. Услышав Светину реплику, Инна замерла, судорожно придумывая, как уйти от ответа и не начать обсуждение собственной личной жизни. И не придумала ничего лучше, чем перевести стрелки. — А ты Кириллу, — сказала в итоге девушка, протягивая руку к ветке клёна, чтобы сорвать ярко-красный лист со вкраплениями оранжевого. Попробует его сегодня нарисовать, пора уже возвращаться к рисованию, в конце концов, уже месяц прошёл… — Я знаю, — без малейшего намёка на волнение, спокойным будничным тоном ответила Света. Она сорвала с дерева ярко-жёлтый листок и протянула его Инне. — Но что он сделал, чтобы меня добиться? Ничего, а значит, моего внимания он не стоит. Инна удивлённо взглянула на подругу. Раньше они подобных разговоров не вели, — считали неприличным лезть в личную жизнь друг друга, в конце концов, если человек захочет, то он сам обо всём расскажет, — поэтому такую точку зрения подруги девушка услышала впервые. Она протянула руку и приняла из рук Светы листок. — Тогда зачем ты только что рассказала мне про Антона? Света чуть заметно улыбнулась и пожала плечами. — Мне показалось, ты должна знать. Света — необъяснимый человек. Порой казалось, что она сама себе противоречит, а всё оттого, что невозможно понять, что творится у неё в голове, почему она поступает так или иначе. Но Инна и не пыталась — достаточно, что Света просто была рядом. Даже не смотря на то, что самого главного Инна ей рассказать и не может… Инна слабо улыбнулась уголками губ. Порыв ветра взметнул распущенные тёмно-русые волосы, трепля и пытаясь унести их вдаль. — Хорошо, я запомню. Дверь в квартиру была, как всегда, заперта на два оборота. Инна зашла в прихожую, закрыла за собой дверь и, сняв с плеча сумку, опустила её на пол. Взгляд метнулся к висящим на стене часам. Десять минут шестого. Мама на смене, отец на работе, у брата сегодня четыре пары. Инна облегчённо выдохнула. Она сейчас дома одна. Хотя они с братом и решили забыть о случившемся теперь уже месяц назад, Инне до сих пор тяжело было переносить присутствие брата. Когда рядом были родители, она старалась держать себя в руках, но стоило им остаться наедине, и Инна не могла даже смотреть Олегу в глаза, а малейшее соприкосновение вызвало по всему телу волнительную дрожь. Она ругала себя, но тело отказывалось слушать доводы разума. Было стыдно и больно, но ничего сделать с этим она решительно не могла. Как же хорошо, что наедине они оставались редко. Брат нечасто возвращался домой раньше девяти, а к тому моменту Инну в кровать пинками загоняла мама. По выходным же и у Инны, и у Олега обязательно находились или друзья, пригласившие куда-нибудь, или куча домашки, или просто появлялась крайняя необходимость не вылезать из собственной комнаты целый день. Теперь их общение сводилось к обычному «привет-пока» от случая к случаю, и не сказать, что кто-то из них страдал от этого. Вешая пальто на крючок, Инна вдруг замерла, невидяще смотря перед собой. Ей в голову пришла одна безумная мысль. «Я извращенка» Разувшись и поставив ботинки на полку, Инна крадучись, словно она воришка, пробравшийся в чужой дом, пошла по коридору, миновала свою спальню, спальню родителей и остановилась напротив ещё одной двери. Которая вела в спальню брата. Долгие минуты Инна колебалась: протягивала руку и тут же одёргивала, борясь с одновременным желанием зайти внутрь и бежать без оглядки. Ведь нельзя, нельзя! Это однозначно было слишком: слишком рискованно, слишком волнительно, слишком неправильно. Но ведь ничего страшного не случится? Она ведь ненадолго. Только посмотреть… В конце концов, шумно выдохнув, она протянула руку и открыла дверь. Инна вошла в комнату, осторожно прикрыв за собой дверь — даже несмотря на то, что она была в доме одна, ей по-прежнему казалось, что кто-то может уличить её в этом проступке, поэтому нужно вести себя тихо. До сих пор она ни разу не была в комнате брата. Наверное, поэтому Инна разглядывала обстановку с чувством, похожим на то, что испытывает человек, найдя в доме, в котором живёт уже многие годы, настоящую сокровищницу. Она медленно подошла к простому белому шкафу, стоящему в левом углу, почти у самого входа. Бесшумно распахнула дверцы. Джинсы, футболки, рубашки на вешалках и даже один костюм, купленный для особых случаев, абсолютно бесполезный, — Инна никогда не видела, чтобы брат его носил. Плавно проведя рукой стройному ряду рубашек, Инна закрыла шкаф и подошла к столу. Нигде — ни на панели компьютера, ни на самом столе, ни на полках с дисками — не было прикреплено ни одной напоминалки, ни висело ни одной бумажки. Стол был чист, на полках покоились диски с различным софтом. Рядом стоял стеллаж с книгами, часть из которых была медицинская литература и учебники, — Олег учился в медицинском ВУЗе, — а часть — художественная. Инна рассмотрела «Графа Монте-Кристо» Дюма, «Идиота» Достоевского, «Мастера и Маргариту» Булгакова. Девушка внимательно всматривались в корешки книг, в названия дискет. Чувствуя, словно познаёт мир брата, проникает в его жизнь, она проводила рукой по книгам, дотрагивалась до полок, словно пытаясь впитать в себя всё, что хоть как-то показывало, какой брат. Как странно. Когда они были просто братом и сестрой, ей это было совершенно неинтересно. На полу был расстелен пушистый махровый ковёр, Инна ощущала его мягкость даже через колготки. Она пошевелила пальцами на ногах, чувствуя, как приятно ноги погружаются в ворс, и шагнула к широкой кровати. Вопреки ожиданиям, она была застелена — пусть и не слишком аккуратно, но всё же прилично. Инна сразу же вспомнила свою кровать, которую не застилала по целым неделям, пока мама не напоминала о том, что девочкам следует быть аккуратными. При взгляде на постель новая безумная идея промелькнула в голове. «Извращенка. Чертова извращенка.» Но даже самые страшные ругательства в этот раз не пробудили голос разума. Она уже сделала отчаянный шаг, зайдя в эту комнату, так что же ей терять теперь? Инна склонилась над кроватью и провела рукой по пледу. Осторожно опустилась на кровать и, убрав с верхней части плед, открыла подушку. Обычную, белую, без рисунка. Инна уткнулась в неё носом, с наслаждением вдыхая приятный запах, и закрыла глаза. Она представляла, что это Олег сейчас лежит рядом с ней, что она перебирает его волосы и вдыхает их аромат. И ей не было стыдно — ведь это неправда, этого никогда не случится, значит, она никого не обманывает и не предаёт. Это действие не будет иметь последствий. А роман с братом — будет. Инна осторожно коснулась губами мягкой ткани подушки. Губы брата, когда они целовались, были сухими и потрескавшимися. Потрескались на ветру? Или, может, Олег до этого целовал кого-то ещё? Инна сжалась, словно стараясь занимать как можно меньше места. Нет, не думать об этом, не думать. Она снова прижалась губами к подушке, зажмурившись и вспоминая, как брат целовал её тогда — с той нежностью, на которую не способен больше никто. Только он. Только Олег… Инна почувствовала, что кто-то смотрит на неё. С трудом разлепив глаза, она посмотрела перед собой, но увидела только обычную стену, оклеенную серыми обоями. Таких никогда не было в её комнате. И тогда она вспомнила. Инна вскочила на постели и быстро осмотрелась по сторонам. В двух шагах от кровати стоял Олег. Инна испуганно уставилась на него. Брат молчал. Инна почувствовала, как кровь приливает к щекам. — П-привет, — попытавшись побороть накрывшую с головой волну стыда, хриплым со сна голосом произнесла Инна. Только сейчас осознание собственного бесстыдства накрыло её с головой. Инна почувствовала, что готова умереть. Боже, какая же она дура! Олег по-прежнему молчал. Не обвинял, не скандалил. Только смотрел. И это только усугубило чувство вины. Она осторожно поднялась с кровати и, опустив голову, медленно пошла к выходу. Олег оставался на месте и не шелохнулся до тех пор, пока Инна не вышла из комнаты. Лишь когда девушка закрывала за собой дверь, ей будто бы послышался тихий тяжкий вдох — а, может, выдох? Зайдя в свою комнату, Инна рухнула на кровать и уткнулась в подушку, давя подступающие слёзы. Ей не должно быть больно. Не должно. Тогда почему она не может перестать плакать?