Оковы

      Иногда Ярик думает: а что, если бы все у них изначально пошло не так?       Если бы кто-то — а может и оба — не пришли на кастинг тот в "Онегина"? Если бы Саша не решил ему рубашку поправить, а Ярик уже тогда не вмазался в него по уши? Если бы Саша три месяца назад в ответ на очередной дурацкий подкат не сказал очень тихо, уверенно и с затаенным счастьем: "Кончай дурить, иди ко мне". И поцеловал нежно-нежно в губы.       И понимает, гладя сашину теплую руку: он бы так жить не хотел. Скучно, одиноко и пусто где-то в душе.       У них в кухне — в яровой кухне, если быть точным, но обе квартиры, и в Питере, и в Москве у них давно на двоих — даже ёлка стоит, наряженная Яром по видеосвязи. Саша давал ему ценные указания, куда и что вешать.       Яра сашина любовь греет сильнее, чем что-то ещё в этой жизни.       — Пей чай, — говорит ему Саша. Гирлянда, Свешниковой и Газаевой на окно прицепленная, бросают ему яркие отсветы на лицо. Саша как будто весь из полутонов, из полутеней создан, нарисован акварельными мягкими карандашами у него в квартире.       Яр на него смотрит, гладит горячую ладонь, ведёт по линии жизни куда-то к запястью. Саша ловит его пальцы.       — Пей чай, говорю, — у Саши в глазах лукавые искорки прыгают, и изгиб рта такой нежный, такой умиротворённый. Словно ему, как и самому Ярику ничего в жизни больше и не нужно — только держаться за руки в тесной кухне под гирляндами и заливать в себя уже по четвертой чашке чая.       Лишь бы не расходиться по кроватям и диванам — Сашка ведь романтик чертов, Сашка говорит, что хочет, чтобы все было пра-виль-но.       Яр не против.       Яр его больше трёх лет ждал, подождёт ещё немножко.       — Нам Лена принесла оливье. Будешь? — вообще-то, они все втроём приходили. Лена с тазиком салата, Вера с пакетом мандаринок, а Кирилл... а Кирилл с шампанским. Но Саша мандаринов объелся, поди, а на шампанское у него вообще аллергия.       Впрочем, Саша все равно отрицательно мотает головой, и Ярик этим вполне удовлетворяется.       Не хочется даже говорить ничего. И делать. Хочется вот так сидеть вдвоем, слушать свист ветра за окнами. Смех, шутки и приколы, присущие их отношениям в глазах народа, начнутся завтра, на Караоке.       Снова прятать всю нежность где-то внутри, снова терпеть неудачу и смотреть на Сашу кошмарно влюблёнными глазами, снова топить себя и говорить слишком понятные всему миру признания.       Вот уж точно — по секрету всему свету. Но по-другому Яр не умеет, не выходит у него скрываться, как у Саши.       Потом будут друзья и семья, потом будет блок "Бала" у Саши, и он будет, разумеется, смотреть каждый спектакль из зала, как годы назад, когда увидел впервые, когда щелкнуло что-то в голове. Не понял. Не придал значения. Забыл, выкинул из головы, чтобы потом снова встретить и влюбиться по уши.       — А если бы мы не встретились? Саш? — тихо тянет Ярик, ловя его взгляд. — Я бы не хотел так.       Саша медлит с ответом. Саша берет его руку, ласково целует костяшки. Смотрит так, что Яр радуется, что сидит — ноги бы не выдержали. Слишком много в глазах у него любви и какого-то тихого осторожного счастья.       У Ярика счастье яркое, громкое, Ярик им под завязку полный, и хочется всему миру кричать о том, как счастлив, вкрашен по самые гланды.       — Я бы тебя нашел. Где угодно. Веришь?       Яр верит.       Яр пальцами его по щеке гладит, трогает пухлые ровные губы пальцами.       — С наступающим тебя, Саш, — улыбается он.       Саша встаёт со стула и выключает свет. Гирлянда мерцает в полной темноте, и это выглядит как сцена из дешёвого романтичного фильма.       Ярик чувствует себя той самой сопливой девчонкой, потому что происходящее ему ужасно нравится.       Все будет завтра. Поздравления, люди, суета.       А сегодня есть он, Саша и маленькая темная квартирка в центре Петербурга. И гирлянда на окне, бросающая отсветы на их лица.       — И тебя с наступающим, — Саша тянет его на себя.       И целует под вой вьюги и в неровном разноцветном свете.