Оковы

      — Ну, пока, что ли, — Яр прячет ладони в карманы куртки и выглядит до смешного независимым и чуточку печальным. Взъерошенный воронёнок. Саша смотрит на него, чуть улыбаясь одними глазами, сжимает пальцами ручку спортивной сумки.       Питер он любит, очень. По многим причинам. И уезжать отсюда всегда как будто частичку сердца тут оставлять.       Городу он доверяет. Город сердце сбережёт, не уронит не дай бог. Вернёт назад в следующий раз вместе с ливневыми каплями, ветром за шиворот, бесконечными мостами и криками чаек над Невой. Даст на секундочку себя чуть-больше-чем-счастливым ощутить, когда в компанию к его сердцу чужое, в такт бьющееся, подкинет.       У Ярика глаза грустные, он хлопает ресницами, стараясь не расплакаться, и Саша его притягивает ближе и обнимает крепко-крепко.       — Не на войну же меня провожаешь, алло, — он даже сумку ставит, чтобы двумя руками обхватить и правой по спине погладить. — Встретимся же.       Яр кивает часто, темная челка падает на глаза. Сашку от того, чтоб ее отвести со лба, удерживает только толпа народу вокруг.       Оно, конечно, Питер, богемная столица, куда деваться, но все же. Все, как обычно, упирается в это "но все же".       — Знаю я, — Баярунас в плечо утыкается лицом и елозит лбом по ткани кожанки. — Просто... ну. Просто ну. Я скучать буду.       Саша его, на самом деле, прекрасно понимает. Он же этого волшебнутого на всю голову провожает даже капельку чаще, прощается с ним немножко больше и в курсе, как пусто внутри бывает тому-который-остается.       Яр даже пахнет неуловимо Питером. Что-то одно тут не выделишь, как ни старайся, поэтому в голове запах встаёт на полочку и этикетку, заботливо приклеенную, "это Питер" получает.       Город ему, на самом деле, чертовски идёт. Все эти крыши, по которым можно пройтись, черные коты, которые неудач, кажется, только здесь не несут, обшарпанные стены дворов-колодцев и разводные мосты в час с небольшим.       Большая ему сашина ветровка на плечах, обветренные губы и падучие августовские звёзды в глазах даже в серое туманное утро.       — Некогда тебе скучать, — фыркает Сашка, ладонями осторожно скользя по предплечьям. — У тебя же народу в жизни — толпа. Работа, друзья. Норвегия скоро.       — Народу — толпа, а самого важного — нет. Несправедливо, — мелкий бурчит, морща нос, но уже без расстроенных интонаций. Ворчит по инерции, скорее.       Саше от его "самого важного" внутри теплее чуть-чуть, и улыбка на губы сама ползет. Баярунас его по лбу щелкает с "чего ты улыбаешься, бестолочь".       Казьмин оглядывается воровато — никто же не смотрит, да? да? — и быстро мажет губами по светлой щеке.       Отстраняется тут же, сумку подхватывает и идёт навстречу ворчащей уже проводнице. Мол, пассажиры — в вагон, провожающие — из вагона. На ходу отправляет несколько разноцветных сердечек в ваттсапе, ловя флэшбеки на огненный ковёр — разве что ему в ответ на сердечки приходит столько же в другом порядке.       В окне Саша его в толпе ищет взглядом неосознанно. Находит. Улыбается.       Ярик, он ведь неуклюжий капец. Ярик все заруинить может в считанные минуты, сломать буквально все, что в руках у него окажется.       Только вот с его сердцем — Сашка уверен почему-то — он обращаться будет осторожно, трепетно. Не вернёт правда, наверное, пожадничает. Ну и пусть.       Саше его сердца, добровольно подаренного, кажется, за глаза хватит.