***
Яр ему напоминает Б е л о с н е ж к у. И даже не потому, что светлокожий брюнет. И не потому, что Саше хочется нестерпимо достать зеркало, мол, кто на свете всех милее. Нет, это его вообще не интересует, кстати, сколько бы крика ни было на стримах. Просто в Яре что-то такое есть. Х р у п к о е. Ч и с т о е. Н е ж н о е. Казьмин щурится по привычке, скорее, чем от близорукости, и крутит врученное Гордеевым яркое яблоко. Роль обязывает, понятно дело, но это же Кирилл — Рома, извини, пойми, дела, дела. Дела у него красивые и в количестве двух штук, скорее всего. Ярик подходит к нему, улыбается, светит мимическими морщинками в уголках глаз. Яркий такой. Тёплый. Саша чувствует, как по венам разливается яд пополам с кровью. Злая королева у него в больной воспаленной голове ассоциируется не то с Такхизис, не то с Серсеей Ланнистер из престолов, и он не тянет ни на ту, ни на другую. Но иначе, почему ж у него кровь как будто о т р а в л е н а. Сашка у Яра по синей радужке, вывернутой наружу после выступления, мысли транслирующей не в голову, а наружу, в извне, вычитывает: я тебя х о ч у. Саша его тоже х о ч е т. Извращенное восхищение красотой и невинностью Белоснежки, не иначе. У него кривятся губы в невеселой усмешке, когда он тянет Яру яблоко. Алое. спелое. яблоко. Понимай, как хочешь. Баярунас мягко отводит его руку в сторону. — Не ты, — ему больно внутри. В нем цветы вянут, и умирает что-то хрупкое, стеклянно-голосистое. — Я ещё надеюсь, что ты мой заколдованный принц. Королева из тебя ужасна, уж извини. Может, с принцем повезёт больше? Саше впору смеяться, вытирая выступившие слезы, и сотрясаться в приступах хохота снова и снова. Надо же. Как же они научились друг друга читать. Он несчастное яблоко все же к чужим губам подносит, давит несильно. Ярик кусает И Прикрывает г л а з а. Выглядит совсем не живым со своей полупрозрачной кожей и венками на веках. Белая как снег. Тёмная, как смола. Саша наклоняется. И целует губы с содранной кое-где кожей. Алая, как кровь. — Оживай, — он шепчет, снова его целуя, — душа моя. И Ярик о т к р ы в а е т глаза.***
Яр раздражённо закатывает глаза, заваривая чай. Абонент не абонент уже час, и наверное ему впору волноваться, потому что когда человек выходит остыть, он или возвращается через полчаса, или уходит уже навсегда. Но Сашу он знает. Выучил не только все его плюсы, но и вагон минусов, выучил его всего наизусть и записал на линии ладоней, рядом с жизнью и любовью. Когда Саша психует — он долго ходит, подставляя лицо промозглому порывистому ветру, пинает камни или льдинки носком кроссовок и молчаливо бесится. В себя. Ждёт, пока перегорит. У них такое иногда случается. Когда не слышат друг друга и не хотят слышать, когда спор до хрипоты из-за какой-то дикой дичи превращается в натуральную такую ссору с криками и некрасивыми семейными сценами. Когда неминуемо грядёт взрыв, никогда не угадаешь, чей конкретно. Сердца этим взрывом в труху и пепел разносит им обоим, тут они квиты вполне себе. Ярик чувствует, как его тишиной обволакивает, мерзко, тягучей, неприятной. Одинокой. Он кутается в сашин свитер, у него длинные рукава, прикрывающие пальцы до средней фаланги, и сам он длинно-широкий, но тёплый, мягкий и пахнет чужим одеколоном. Абонент все ещё перебрасывает его звонки на автоответчик или сбрасывает сразу же. Обиделся. Человек-взрывчатка. Не угадаешь, когда психанет. Баярунас на локти опирается стоя у подоконника. Серое небо и подпирающие его крыши многоэтажек. Ничего нового. Он ищет неосознанно фигуру в тёмной куртке, пытаясь поверить, что все х о р о ш о, что Сашка просто перебесится и придёт к нему домой. Он скучает. И совсем немного чувствует себя виноватым в сашкином срыве. Ярославу кажется, из груди вырывается что-то, яркое, глянцевое, пестрое и летит-мчится куда-то по городским улицам и переулкам. Искать чужое-родное. Менее красочное, более сдержанное, но — тёплое, мягкое и очень пушистое. То, что у Сашки в груди. Ярик усмехается своим мыслям. Свои крылья он притворялся, что отрезал. Для клипа и концептуальности, он рад, что все вышло, на самом деле — но нет, вон они, за плечами, покачиваются, не давая ему упасть. Но сашины, и без того обожженные и с издерганными перьями, он никому не даст оборвать даже в шутку. Какие уж тут шутки, когда его Саша впервые за несколько лет сам хочет л е т е т ь. Он пропускает момент, когда знакомый силуэт входит в подъезд, и отмирает только когда родные руки ласково сжимают талию. Баярунас откидывает голову ему на плечо, довольно жмурясь. Что-то тёплое и пушистое к его пестрому льнет ласково, и в груди словно проводят чем-то мягким-мягким. — Прости, — Ярик шепчет пересохшими губами. Казьмин наклоняется и целует его в ухо. По зелёной радужке тоже расплывается вина пополам с какой-то бесконечной, чистой нежностью. — Прости, — он откликается эхом почти бессознательно. — Мы с тобой все переживём, да? Ярик кивает и елозит по его плечу длинными тёмными волосами.