Оковы

— Все нормальные люди в новый год пьют и отрываются, а ты, блин... Саша отмахивается небрежно, не глядя. Знает он, как у этого чудовища дела с нормальностью обстоят — ей там и не пахнет. И не пахло никогда. У самого концерт первого января — с корабля на бал, а все туда же, учить вздумал. Смотрит сердито, сверлит синими радужками. Зараза мелкая. Чувство вины как будто пытается вызвать — за что, собственно? За то, что ему надо на что-то есть, на что-то снимать квартиру и на что-то ещё бензин покупать? Саша вообще-то за этот январь амбициозные планы строит: не сдохнуть. Вполне себе месячная цель. Мозги он себе парит уже несколько месяцев: даже сейчас бурчит что-то из хрустального сердца себе под нос, пока закидывает в карманы телефон-ключи-паспорт-кошелек. Ярик в его кресле, замотанный в тысячу пледов и обнимающий по-детски большую кружку чая, выглядит, сволочь, настолько релаксирующим, что несложно обмануться. Поверить, мол, вот оно, воплощение умиротворения, довольства и внутренней нирваны. Ага. Естественно. Занирванился, потом догнал и ещё раз занирванился. Саша себе иллюзий на его счёт не строит: как только за ним закроется дверь, начнётся бесконечная череда рабочих звонков, работы на ноутбуке, прогона партий и ещё тысячи тысяч дел. А пока — пока Яр просто голосом разума (бредятина) и совести (бредятина вдвойне) пытается выступить. — Чего дергаешься? — Саша не выдерживает. Саша забивает на вымытые полы и прям так, в ботинках, собравших весь не_новогодний грязегеддон, топает через всю комнату к пресловутому креслу. — В прошлом году почти так же ведь было. Бал, камикадзе. Наша служба и опасна, и трудна. Ну, вдруг он забыл. Яр хмурится, губы поджимает в совсем уж тонкую ниточку. Как будто их в природе вовсе нет. Саша его обнимает за плечи, где-то внутри опасаясь, что руку сейчас скинут рассерженным котом, пусть мелкий и злится из-за того, что переживает. Не скидывают. — Одно дело два мероприятия, другое, твою мать, четыре. И ещё месяц как боевик в Сирии. Что за хрень вообще? Саша пожимает плечами. — Тебя в моей жизни все равно теперь мало. Чем мне ещё заниматься? — он отшучивается, сам добавляя во фразу уже-даже-не-дву_смысленности. Ярик смотрит на него непримиримой фурией, воинственной валькирией, готовой защищать Сашу от него же самого. Саша и сам понимает, что на износ — это не самая лучшая его идея. Впрочем, ему ли привыкать? (впрочем, Баярунасу ли вкидывать претензии на эту тему?) — Ну знаешь. С кем новый год встретишь... От того и дети в сентябре. Саша не удерживается — прыскает громко в кулак. Яр смотрит на него как на придурка, но надолго его не хватает — сам хихикать тихонько начинает. Дурацкая детсадовская шутка, а все равно смешно. Казьмин хмыкает: — С тобой я новый год уже встречал. Детей пока нет, как видишь. Яр глаза закатывает и тыкает его в бок, выпрастывая из-под пледа тонкие руки. Саша потирает пострадавшее место — гребаные тощие костлявые пальцы. — Вполне могли бы быть, — он фыркает и Сашу за ворот зимней куртки тянет к себе ближе. — Если бы кто-то из нас был женщиной. Саша отмахивается и целует в губы, ничего не имея уже ни против костлявых пальцев, обнимающих за шею, ни против чего-то ещё.