Открытая линия

      Жизнь в крепости, несмотря на свою изолированность, была богата на события и праздники. Люди, понимая, что смерть ходит где-то рядом, торопились любить, веселиться и радоваться. Каждый момент чувствовался остро, как последний, коим он, впрочем, вполне мог стать.       Барон Корф был любимцем и завсегдатаем разнообразных салонов и вечеров. Убедившись в его полнейшем равнодушии к своей спутнице, многие женщины пытались привлечь внимание надменного красавца. На приемах Анна украдкой наблюдала, как он танцует, приглашая то одну, то другую даму. Он был вежлив и любезен со всеми, никому не отдавая предпочтения. Более расслабленно он чувствовал себя среди мужчин. Открыто улыбался сослуживцам, смеялся над шутками, кидал остроты.       Все чаще она была не в силах оторвать от него взгляд, задаваясь вопросом: разве мог этот яркий блестящий кавалер говорить ей, простой крепостной, о любви? В последнее время многое меж ними изменилось. Ей нравилась компания барона, в их беседах появилась глубина и интимность, свойственная людям, которые долго живут вместе. Порой им даже не требовалось слов, чтобы понять эмоционально состояние друг друга, но их отношения никогда не выходили за рамки этой весьма необычной дружбы.       Наступило Рождество. В честь этого праздника решили устроить маскарад с танцами в доме начальника штаба крепости генерала Мартынова. По меркам Петербурга весьма скромный прием, для местного же общества настоящий бал. Анна сильно уставала в госпитале и совершенно не хотела идти, но Владимир настойчиво звал ее с собой, уверяя, что ей нужно отвлечься.       На маскарад барон надел парадный мундир и простую черную маску. Для себя она выбрала скромное платье, очень похожее на ее наряд Джульетты. Глядя на Владимира, Анна вспомнила о своем первом и единственном балу, где она так весело танцевала с Михаилом. В этот раз особых поводов для радости не предвиделось. Она все еще грустила, когда выходила из дома, но на улице хандра быстро отступила. На дворе стоял легкий мороз, снег под ногами блестел и переливался в тусклом свете фонарей. Туч не было, и, подняв голову к небу, Анна смогла разглядеть множество звезд. Она так редко в последнее время оглядывалась по сторонам, что и забыла, каким красивым может быть обычный декабрьский вечер. Вместе с вкусным холодным воздухом Анна вдыхала его суровую прелесть, запоминала каждый оттенок и звук: шорох своего платья, крепкую руку Владимира, уверенно поддерживающую ее на скользкой улочке, немного мрачные фиолетовые и темно-синие цвета неба. Она живо ощутила неповторимость и ускользающее великолепие этого момента. Острота эмоций прошла, подарив спокойствие и предчувствие счастья, с которым она вошла в генеральский дом. У дверей их встретила улыбающаяся хозяйка, высокая статная женщина сорока лет. Она слегка нервничала от такого обилия гостей, поэтому Анна постаралась поддержать ее, выразив благодарность за приглашение и восхитившись большой праздничной елью.       Владимир и Анна не смогли быстро пройти в зал, поскольку на пути им встречались знакомые, которых не всегда удавалось узнать за маской. Они останавливались, здоровались, угадывали и смеялись над своими ошибками. Войдя в нарядно украшенную комнату, Владимир подвел ее к группе женщин, многих из них она знала по госпиталю. Обменявшись комплиментами, они принялись обсуждать последние новости.       Сам молодой человек отправился к офицерам, весело смеявшимся над шуткой.       — Владимир Иванович, приветствуем!       — Рад встречи, господа!       — Ваша подопечная сегодня прекрасна! Позвольте пригласить ее на танец? — с надеждой посмотрел на него юный корнет Алексей Мартынов.       — Вы находите? — Владимир с сомнение взглянул в сторону Анны. — Если она будет не против — то ради Бога. Но помните, Алексей, дома вас ждет невеста, а меня заботит репутация моей родственницы.       — И совершенно не волнует она сама! Не переживайте, барон, я рассчитываю лишь на пару танцев.       Они поклонились друг другу, и Алексей отправился приглашать Анну на тур вальса.       Владимир заметил, что Анна нравится Алексею. Впрочем, как и многим другим офицерам. Барону повезло: слава о его меткости на дуэлях шла впереди него, и откровенно добиваться внимания его «подопечной» никто не решался. Он строго следил за потенциальными поклонниками, прикрываясь заботой о чести Анны.       За вальсом последовало еще два танца. Краем глаза он смотрел на их пару. Алексей что-то рассказывал, а Анна внимательно слушала, улыбалась и кивала в такт словам. Во всем ее облике была легкая беззаботность и радость, которая напомнила ему Анну с петербургского бала.       Это воспоминание о ней прежней всколыхнуло во Владимире чувства, которые, как он надеялся, надежно заперты в самой глубине души. Как бы он себя ни убеждал в бессмысленности своей влюбленности, совсем избавиться от нее не получалось, но и проявить эмоции было невозможно. Как он там говорил Мишелю? Глупо влюбляться в женщину ниже себя по положению? Сейчас бы он сказал ему, что глупо демонстрировать чувства к женщине, которая однажды их отвергла. И не важно, какого она положения. Вот он и прятал их как можно глубже. Опять он себе лжет, усмехнулся Владимир. Что же это за «глубже» такое, если при виде Анны, танцующей с другим, его снова мучает ревность и тягучая тоска по невозможному?       После четвертого танца он понял, что придется вмешаться. Подошел к запыхавшейся парочке и протянул Анне руку.       — Позвольте, сударыня, эту мазурку вы обещали мне.       — Да, Владимир Иванович, — теплота ушла из ее глаз, на смену ей пришла почти забытая настороженность. Вроде и привыкла Анна уже к нему, но что там молодой барин в этот раз учудит — не ясно.       Он аккуратно взял ее под руку и повел к танцующим.       — Я вижу, балы имеют на вас какое-то особое воздействие, мадемуазель. Каждый раз вы находите себе нового кавалера.       — Отнюдь, господин барон. Очень сложно завести знакомства, а уж тем более отношения под Вашим пристальным взором.       — Да, я вынужден следить за вами, Анна. Вы не забыли о нашей с вами легенде? Как только мне дадут отпуск, мы возвращаемся с Вами в поместье, где я со слезами умиления на глазах выдаю Вас, дорогая дальняя родственница, замуж за нашего уездного доктора.       — Владимир, а Вас не смущает, что доктор Штерн уже давно и весьма счастливо женат? — она изобразила на лице притворное недоумение.       — Что ж, найдем Вам другого доктора, — легко согласился он.       Они посмотрели друг на друга и улыбнулись, не сдержавшись.       — Так что пока Вы ожидаете свадьбы в стенах этого маленького, но очень скорого на сплетни поселка, будьте осторожны.       — Совсем не доверяете мне? — она притворилась, что ее не задевает его явное недоверие, и с наигранным удивлением посмотрела барону в глаза.       — Если Вас утешит, им — он кивнул в сторону офицеров, — я не доверяю еще больше.       — Благодарю за честность, Владимир Иванович!       — Всегда рассчитывайте на меня в этом вопросе, сударыня!       Танец закончился, и они неспешно шли по зале, когда к ним подошел офицер, желая пригласить Анну на вальс.       Весь вечер девушку окружали кавалеры, поэтому к концу маскарада Владимир был раздражен, Анна же, напротив, была спокойна. Ощущение праздника, с которым она вошла в зал, с каждым новым мрачным взглядом барона безвозвратно покидало ее. Хотелось спрятаться от этих преследующих обвиняющих гневных глаз. Но от них не было спасенья, и ее охватил задор. Анна вспомнила, как он выговаривал ей на первом балу из-за танца с Михаилом, и почувствовала: у этой его сегодняшней злости та же причина. Он может охладеть к ней, притвориться ее другом, но она все равно останется собственностью, с которой барон не намерен расставаться.       Эта мысль вызывала сначала досаду, а потом желание задеть его. Ревнуете, барин? Получайте, раз ничем другим Вас не проймешь! Весь вечер она танцевала то с одним, то с другим офицером. Улыбалась своим партнерам, смеялась их шуткам, кивала комплиментам, но ни одному не позволяла больше, чем остальным. По пути домой ее нервная веселость постепенно спала, оставив после себя пустоту. Анна поняла: ее обида на Владимира родилась из уверенности, будто их отношения изменились. Разве барон виноват, что она тешила себя иллюзиями?       Опустошенность Анны Владимир принял за холодное равнодушие, которое всегда злило его. Несмотря на их перемирие, хотелось, как раньше, сказать ей какую-нибудь гадость, уколоть посильнее, чтобы она перестала быть такой безразличной. Он зашел в библиотеку, резко снимая и отбрасывая пальто и перчатки, девушка последовала за ним.       — Анна, почему вы не выполняете моих просьб? — он сел на стул, скрестил руки на груди и гневно посмотрел на стоящую перед ним девушку.       — Что прикажите, господин барон?       — Я просил Вас держаться скромнее, согласно Вашему положению.       — Прошу прощения, барин, я забылась и позволила себе лишнее, — тут же согласилась она и покорно опустила глаза.       — О, Господи, — он схватился за голову. Как, как можно вести с ней разговор, когда она отвечает покорным: что прикажете, барин? И делает, негодяйка, при этом все по-своему. Он злился на нее за это притворное послушание, но больше на себя за невольную неконтролируемую ревность, которая сжигала его изнутри.       — Что Вы так волнуетесь, Владимир Иванович? — Анна сняла пальто и смело шагнула к его стулу. — Разве я чем-то нарушила правила? Я помню о своем положении. Вне стен этого дома я могу изображать кого угодно. Здесь же мы оба знаем, что я всего лишь одна из крепостных барона Корфа, и мой долг выполнять все Ваши приказания. Ваша служба может закончиться, моя — нет.       — Анна, — начал, было, он, но понял, что не может опровергнуть ее слова. Он не освободит ее сейчас, а давать ей надежду на то, что это произойдет в будущем тоже не может. Рассказать, что уже практически подписал все бумаги перед той дуэлью? Она ему не поверит. Да и ни к чему бередить ей душу пустыми сожалениями.       — Это ваша судьба, Анна, — мягко сказал он, — быть здесь, рядом со мной.       Она ничего не ответила, только посмотрела на него сверкающими злыми глазами. Будь она проклята такая судьба — вот что читалось в них. Добился-таки чувств, идиот.       — Я могу идти, барин?       — Послушайте, Анна, я же хорошо к вам отношусь, вы ни в чем не знаете нужды, здесь вам живется вполне сносно и, — он хотел продолжить, но понял, что говорит что-то совершенно ей не нужное, даже неприятное и замолчал.       — Я не спрашивала Вас раньше, Владимир, а почему вы все-таки взяли меня с собой?       — Не Вы ли предложили мне это? — он в притворном изумлении поднял брови.       Кровь прилила к щекам, когда Анна вспомнила свои обещания. О том, что будет с ним всю жизнь, пока не надоест ему. Обещания, данные от страха за другого мужчину.       — Не вы ли отказались от меня?       Владимир громко неискренне рассмеялся.       — Будем честны друг с другом — не так уж часто это случается между нами. А что на самом деле ты мне предлагала? Красивую куклу, которая будет улыбаться и выполнять все желания? Нет, уволь. Ты слишком заигралась, Анна. Привыкла притворяться кем-то другим. Мне не нужна красивая марионетка. Мне нужна женщина, которая будет любить меня, которая будет со мной — вот с таким, какой я есть. Если бы ты не значила для меня тогда так много, возможно, я бы согласился на твою игру в любовь.       Ее уколола горечь его слов и признание, сделанные в прошедшем времени.       — Так вы нисколько не изменили своего мнения обо мне? До сих пор считаете меня пустышкой?       — Вы не пустышка, Анна. Я так не думал о вас ни тогда, ни сейчас. Я хочу лишь сказать, нет, спросить. Кто вы, Анна? Когда-то вы хотели узнать, когда я бываю настоящим — теперь я спрашиваю об этом вас. Когда вы настоящая? Что вы любите? Что ненавидите? Какое будущее для себя хотите? Задайте себе эти вопросы, поймите, какая вы. Кто знает, вдруг истинная Анна совсем не такая идеальная.       — Это бы вас порадовало?       — Да, потому что добавило бы жизни в ваше холодное совершенство.       Анна понимала: в его словах есть доля истины. Но разве ее вина в том, что она вынуждена притворяться?       — Крепостная не может задавать себе подобных вопросов, — грустно улыбнулась она, — ее долг служить своему хозяину.       Анна была права, но Владимира покоробило ее признание.       — Ты так стремишься служить мне? Похвально, — начал он язвительно, — только не этого я хочу. Ни тогда, ни сейчас.       Анна посмотрела на него с опаской. На языке крутилось: чего же вы хотите, барин? Только зачем говорить вслух то, что и так понятно. Она помолчала, а потом вздохнула и решилась на признание:       — Ты можешь испытывать ко мне чувства только когда у тебя есть соперник, с которым можно потягаться за мое сердце. Только когда вам, барин, кажется, что кто-то покушается на вашу собственность. В остальных случаях ты холоден, как лед, как твои глаза, когда ты на меня смотришь.       Владимир удивился ее резком словам, обвинениям и интимному «ты». Неужели она и правда так думает? Он медлил с ответом, боясь открыться ей. Страшась того, что последует, точнее не последует за его признанием. Она так искренне упрекает его в равнодушии, к чему разубеждать? Холодный разум против воющего сердца.       Владимир посмотрел на них со стороны. Он все еще сидел, Анна стояла посреди комнаты. Оба как актеры на сцене. Ее реплика — его заготовленная острота. Как же это все надоело. Вот она, Анна, стоит рядом — протяни руку и коснешься нежной кожи, вдохни поглубже и почувствуешь нежный аромат.       — Как же ты не права, — наконец усмехнулся он, сдаваясь своим чувствам. — Просто в этом случае я не могу справиться с собой. Неужели не понимаешь? Мне не важно, будешь ты с Мишей, юным корнетом или уездным доктором. Меня сводит с ума, что ты не будешь со мной! Мне все равно, станешь ли ты актрисой или княгиней Репниной. В обоих случаях это лишь означает, что ты не будешь моей, вот что главное.       Анна помолчала, а потом широко улыбнулась ему, словно увидела или услышала что-то давно знакомое, привычное и почти родное.       — А все же вы редкостный эгоист, Владимир Иванович!       — Тем и спасаюсь, сударыня! — и он церемонно ей поклонился.