«Ее тайна стала нашей общей тайной, и это поневоле еще сильнее сближает нас». Луиза Уолтерс
Это продолжалось несколько дней без каких-либо изменений — он приходил ровно в десять, они обедали в четыре часа, а в восемь уходил. Никаких лишних разговоров и обсуждений, пустых бесед из вежливости — это не было нужно никому из двоих. Но, по правде говоря, Снейп понимал, что хотел бы поговорить с ней. Не просто о погоде, а о чем-то действительно важном. Когда она в последний раз говорила с кем-то, кроме Графа, если их мысленную связь можно назвать общением? Наверняка давно. Гермиона запретила ему жить здесь, несмотря на опасность. Либо слишком уверенная в себе и своих силах, либо настолько не приемлющая нахождение здесь кого-то ещё. Она назначила чёткие часы, в которые разрешено приходить. А дом её настолько защищён, что одному волшебнику не справиться. Зачем настолько мощные заклинания? Кого она так не хотела впускать к себе? Или чьего агрессивного настроя опасалась? Вопросов было так много. Он хотел поговорить с ней, многое узнать, но Грейнджер воздвигла оборону, не подпуская к себе никого. То, что он приходил сюда каждый день уже было большим шагом вперёд, но, даже находясь в одной комнате, они были очень далеки друг от друга. К ней без преувеличения было не подступиться — расстояние минимум в два шага, становиться позади нельзя. То, как она держалась и говорила, — всё источало холод. Каждое движение велело «Не приближайся». Большая черная пума, кстати, намекала на то же самое. Как подступиться к той, вокруг которой воздвигнуты стены, а рядом ещё стоит страж, готовый перегрызть глотку любому, сделавшему один неосторожный шаг? На Гермионе домашние штаны черного цвета и водолазка темно-красного, а волосы распущены. Никакого макияжа, она вообще его не использует. Сегодня на обед запеченный лосось с картофелем. Рядом на тарелке порезанные овощи и тишину нарушает только звук столовых приборов и жевание Графа, который тоже ест рыбу с очевидным удовольствием. Он не смотрит на Северуса постоянно, как делал в первые три дня, но зельевар уверен, что блительность никуда не делась и реакция будет моментальной. — Как продвигаются поиски? Внезапно прозвучавший вопрос заставил его замереть. Она до этого ни разу не спрашивала о том, как всё проходит, что там с зельями. Он уже думал, что Гермиона просто совершенно не верит в успех и решила позволить ему попытаться, чтобы потом снова закрыть дверь перед носом и больше никогда не впускать. Но что если всё обстоит иначе, а она просто выжидала прежде чем начать интересоваться? — Пока что я изучаю те книги и ваши записи. Должен сказать, мисс Грейнджер, вы проделали хорошую работу. — Недостаточную, — вилка промахнулась мимо кусочка помидора и от этого голос девушки прозвучал ещё раздраженнее. — Вы исключили около восьмидесяти процентов зелий, о которых я бы мог подумать, а значит, существенно сэкономили нам время. Она ничего не ответила и, видимо, это означало конец разговора, но Северус не желал отпускать ситуацию так просто. Улучшение проскользнуло лёгкой тенью — её интерес к происходящему в лаборатории. И нужно было не упустить этот момент. — Что касается ингредиентов, которые вы тоже исключили… Могу я узнать по какому принципу вы это сделали? Грейнджер доела и отставила тарелку, складывая пальцы в замок. — Я начала с простого, — заговорила она, теперь голос снова звучал спокойно. — Исключила те, которые могут вызвать некроз тканей. Хоть я и не знала, что конкретно мне нужно, но четко осознавала, что такое только повредит. Я ходила к нескольким колдомедикам, даже маггловскому офтальмологу для полноты картины, так сказать. Ткани в порядке, проблема не в них. Следом я убрала ингредиенты для тяжёлых ядов, замедляющие кровообращение или работу мозга. — Это очень хорошо, — искренне ответил он. — Вы подошли к задаче с правильной стороны и ингредиенты определили абсолютно верно. — Ну, у меня был хороший преподаватель. — Неужели? — Да, до сих пор помню уроки Слагхорна, — на этот раз на её лице появилась усмешка. Она шутила? — Неблагодарные гриффиндорцы, — притворно вздохнул он. И осознал, что шутит с ней в ответ причём это даётся так легко, будто они делают это не впервой. Этот обед проходит лучше всех предыдущих, а вернувшись в лабораторию Северус пару раз вспоминает, как на лице, что он уже привык видеть равнодушным, появилась усмешка. Девушка неизменно сидит на том же месте каждый вечер, а огонь от камина играет во вьющихся волосах и чёрной шерсти Графа. Снейп вдруг думает, что они смотрятся вместе очень даже органично, словно так и должно быть. — До завтра, мисс Грейнджер. — Гермиона, профессор. Я не ваша ученица уже достаточно давно, вы приходите ко мне домой и мы общаемся на равных, так что думаю, вполне уместно будет отойти от столь официальных школьных обращений. И он, менее всего ожидавший услышать что-то подобное от неё, не сразу может заставить себя говорить. Глаза, полные жидкого золота, кажется, насмехаются над ним и удивлением, наверняка так ясно сейчас играющем на его лице. — Разделяю ваше мнение, Гермиона, — её имя мягко перекатывается на языке и звучит… хорошо. — Отлично. Тогда до завтра, Северус. Он видит, как Граф поворачивает к ней голову и смотрит в лицо, на котором мелькает слабый намек на улыбку. У них связь. Не давая себе об этом думать, Снейп просто выходит из дома в осеннюю прохладу и, мысленно порадуясь, что дом девушка себе выбрала уединенный, аппарирует к замку.***
Один, два, три, четыре, пять. Подняв бутылку, Гермиона закупорила её и отставила. Считать про себя, наливая что-то, уже было привычкой и делалось практически на автомате. Чтобы заварить чай нужно было восемь секунд, а налить вино в бокал — пять. Рука уже выучила наклон, при котором струя кипятка была умеренной, а вино из бутылки наливалось не слишком быстро. Понадобилось совсем немного практики, чтобы научиться делать это идеально, не разливая ни капли. Научиться жить вообще без зрения — сложно. Понадобилось запомнить весь дом до деталей: количество ступенек, расположение всех вещей и предметов интерьера. Она знала сколько посуды на кухне, где и какая стоит, а чтобы передвигаться по комнатам не нужно было придерживаться за что-то. Грейнджер могла спуститься в гостиную и сесть на диван, двигаясь спокойно и легко. Так, будто видит. Девушка никогда не занималась самообманом и, узнав о проклятии, позаботилась обо всём заранее. Сейчас она была благодарна той Гермионе, потому что имела возможность жить в своём доме, не чувствуя себя каждую минуту… Какой, Гермиона? Слепой? Но ты не можешь чувствовать себя не слепой. Ущербной. В этом заключалась правда, преследующая её каждую минуту жизни вот уже четыре месяца — с тех пор, как проклятие достигло пика. Она могла двигаться здесь свободно, заботиться о себе и Графе, но ничего из этого не отменяло того факта, что глаза не видели. Вход в лабораторию для неё был закрыт, потому что готовить ужин и варить зелье — занятия в корне разные. Одна лишняя капля экстракта или кусочек корня и возможна катастрофа, которая повлечёт за собой потерю не только зрения, но и жизни. А, как бы сложно, это ни было, но жить Гермиона хотела. Однако она не могла делать то, что так любила, — читать и заниматься зельями. Её поиски лекарства могли увенчаться успехом. В конце концов, не она ли всегда находила выход и спасала Гарри и Рона из самых, казалось бы, ужасных ситуаций? Если был вопрос, то Гермиона Грейнджер находила ответ. Но ей не хватило времени. Столько книг и трудов учёных ещё не было изучено, столько зелий не испытано, но она старалась до последнего, пока видела хоть что-то, однако соваться сюда сейчас было не просто глупо, но и бессмысленно. Она не поможет себе, если взорвёт дом. Гермиона отчетливо помнит то утро, четыре месяца назад, когда зрение покинуло её окончательно. Тогда она просидела в кресле в гостиной какое-то время и понятия не имела какое — это могли быть минуты или часы. Она просто сидела, сжимая руками подлокотники, пока пальцы не начали неметь. В голове было устрашающе пусто, потому что даже сама себе девушка не могла ответить на вопрос, что чувствует сейчас. Граф сидел в кухне и наблюдал издалека, проявляя уважение, потому что знал, что с этим ей нужно справиться самостоятельно. Решить, как поступить дальше. А когда он всё же тихо подошёл и дотронулся лапой до колена, то Гермиона шумно выдохнула и встала. Палочка всё ещё была при ней и не для всех заклинаний нужно было видеть, куда её направлять. Закрыв глаза для сосредоточенности, Грейнджер начала двигать рукой, которая — к большому облегчению — прекрасно помнила все пасы. Слова тоже произносились легко. Дом окутывала защита. Она и так присутствовала, но теперь стала в разы мощнее. С самого начала была твёрдая уверенность — едва заклинание полностью вступит в силу и с гостями будет закончено. Она и так держалась долго, пару раз выдержав разговоры с Минервой и Филиусом, отдельно с Ремусом и Тонкс. С близнецами было немного проще — они действительно умели веселить её и заставить смеяться даже в свете надвигающихся событий. А ещё профессор Снейп. Его появление было несколько неожиданным — сколько же им понадобилось уговаривать его прийти сюда? Да ещё и не уйти сразу как только перед ним громко захлопнулась дверь. Честно признаться, Гермиона была уверена, что этого хватит, а ещё ей было плевать, какие эмоции вызовет этот поступок, — раздражение, злость. Плевать. Четыре месяца достаточно долгий срок, особенно если речь идёт о затворническом образе жизни, когда ты никого не впускаешь ни в свой дом, ни в свою жизнь. Она не сделала бы так с Нимфадорой, например, потому что её обижать не хотелось совсем, но при этом она не открывала ей дверь вообще. Она приходила трижды и все три раза были ужасны, потому что её голос раздавался из-за двери и просил впустить. А Гермиона сидела в гостиной, слушая её, пока по щекам бежали слёзы. Один раз она была очень близка — стояла возле двери, стараясь не дышать. Рука тянется к ручке двери, пока другая вытирает слёзы. — Я просто хочу поговорить, Гермиона, пожалуйста. Давай выпьем чаю вместе? Или вина? Она так сильно хочет выпить с ней и плевать чего именно. Ей просто хочется поговорить с кем-то близким. — Мы так давно не говорили, Гермиона. Мне очень жаль, что всё так. Очень жаль. Гермиона отдергивает руку и делает шаг назад от двери, будто чуть не обожглась. Нет, никакой жалости. Тонкс уходит, а она идёт на кухню и заваривает чай. Со Снейпом было просто, потому что от него не исходила жалость — ни в словах, ни во взгляде. Последнее она хоть и не видит, зато чувствует. Взгляд полный жалости давит, ни с чем не спутать. Они сохраняли вежливость в общении, никто не подбирал с опасением каждое слово, потому что говорить можно было прямо и честно. Это то, на что Гермиона была согласна, — бесстрастность, здравый ум и договоренность, которую одинаково соблюдают обе стороны. Однако не было никаких сомнений, что едва Северус посмеет нарушить хоть один пункт, то окажется снаружи быстрее, чем скажет хоть что-то в своё оправдание, и без права снова войти в дом. Когда теряешь то, без чего раньше не представляла себе жизнь, то становишься намного суровей.***
Кофе с утра — важный ритуал. Не просто — как многие утверждают вредная — привычка, а целый ритуал, который подготавливает к наступающему дню. Уже было сорок минут десятого, когда Гермиона поставила турку на огонь и вдруг подумала сварить кофе и для него. Вначале отчего-то стало неловко, но это ведь всего лишь кофе. Не больше, чем обед, которым она угощает его каждый день. Граф подошёл, касаясь ноги, и девушка улыбнулась, опустив голову. — Это ведь не будет странно, да? Просто любезность. Ощутив легкую вибрацию, она кивнула и начала варить кофе на двоих, когда услышала стук в дверь. Немного раньше положенного времени. Что ж, сегодня у неё было хорошее настроение, так что не было смысла держать профессора просто так на пороге ещё пятнадцать минут. Взмахнув рукой в верном направлении, она услышала, как открылась дверь, а потом шаги мужчины. — Доброе утро, Гермиона, — вот он снимает мантию и вешает в прихожей. — Доброе утро. Заходит на кухню и смотрит, что она делает. Граф кивает ему в качестве приветствия — впервые с того вечера, как они познакомились, если это можно так назвать. И Гермиона знает, что зельевар удивлённо кивает в ответ, отчего она не может не улыбаться. — Хотите кофе? — Да, было бы кстати, — он отвечает почти сразу, а в голосе уже никакого удивления. — Я хотел поговорить с вами, задать вопросы. Это может помочь в исследовании. — Пожалуйста, спрашивайте, — она отходит в сторону, чтобы взять вторую чашку. — У вас были какие-то улучшения? Чашка выскальзывает из внезапно задеревеневших пальцев и разбивается на полу перед ней. — Гермиона, я… — Стойте, где стоите, — предупреждает она и палочка появляется в руке. Грейнджер вытягивает её вперёд, направляя на пол, и голова Графа немного поднимает её. — Репаро. Подняв кружку, она моет её, а потом разливает кофе и делает два шага в сторону. — Берите. — Спасибо. — Пойдёмте в гостиную, там будет удобней говорить. Граф ложится рядом, и девушка чувствует взгляд Северуса напротив — любопытство, жажда узнать ответы на вопросы и что-то ещё. Что-то не плохое, не вызывающее раздражение, так что это не жалость, но что именно понять трудно. — Никаких улучшений не было, — и добавить нечего, надо же. — Мы можем не обсуждать. — Можем. Только толку тогда не будет никакого, не так ли? Или можем обсудить всё, как взрослые люди, и, как знать, может, какой-то толк от этого будет. Первый глоток кофе божественен. Гермиона с наслаждением делает второй и ждёт вопросов. — Вы совсем не верите в успех? — Это важно? — Вопросом на вопрос отвечать очень невежливо, мисс Грейнджер. — Я снова мисс Грейнджер? — Ведёте себя как ученица на уроке, желающая доказать свою правоту. — То есть веду себя, как и всегда. Вы же это хотели сказать. — Читаете мысли? — Чувствую. А мысли читает он, — она показала на Графа. Последовала тишина — недолгая, но необходимая для обрабатывания информации. Гермиона ухмыльнулась, делая ещё глоток. — Это была ложь, — говорит он уверенно. — Но вы поверили. На пару секунд, но всё же. — Отдаю должное, вы были убедительны, Гермиона. Ухмылка превратилась в улыбку. Это было хорошо — небольшая перепалка, никого не оскорбляющая, но доставляющее удовольствие обоим. У неё так давно не было ничего похожего. — Я не не верю в успех. Иначе бы не пыталась искать лекарство сама, а я искала. Но я реалистка и потому считаю, что шансов на успех приблизительно двадцать процентов из ста. — Не утешающе, зато честно. — Правда не для утешения. Что ещё вы бы хотели узнать? — По правде говоря, всё. Хмыкнув она сделала два глотка кофе и облокотилась на спинку кресла. — Что ж, я не люблю взбитые сливки, сплю обычно на правом боку, а прорицания всегда считала полной ерундой, — играть в игру оказалось просто. — Уточняющие вопросы? — Не надоедает спать на одном боку? — Иногда, но всегда можно поменять положение. Благо, кровать у меня большая. Любопытно, что именно этот пункт вас заинтересовал. — К взбитым сливкам решил вернуться позже, а насчёт прорицания согласен. Что ж, во имя избежания ещё одной порции внезапных фактов переформулирую: расскажите мне как действовало проклятие и о том дне, когда оно полностью вступило в силу. Ох черт, а ведь всё шло так хорошо — шутки, немного сарказма и… Флирт? Она упомянула большую кровать, это определённо был флирт. А он сказал, что о взбитых сливках подумает позже. Ответный флирт. Ого. Вот уж не думала Гермиона Грейнджер, что когда-то будет флиртовать со своим профессором зельеварения. Бывшим профессором. Успокойся, пожалуйста. Может, он просто поддержал шутку. Это ещё не значит его заинтересованность в чем-то. Да, Гермиона, ведь ты… Нет, не сейчас. Порой эти монологи с собой сводили с ума, потому что было похоже на суд, где она и обвиняла себя и сама же защищала. На колени вдруг опустились две лапы. Граф. Как всегда вовремя. Кажется, она слишком ушла в свои мысли. Дотронувшись пальцами до чёрной шерсти она начала говорить: — Я была рада тому, что какое-то время ничего не происходило. Глаза по-прежнему отлично видели, ничего не болело, так что у меня было время, чтобы купить этот дом и обустроить его так, как мне нужно. Больше всего времени ушло, конечно, на лабораторию, потом библиотека и кухня. Я не была наивной и знала, что проклятие начнёт действовать даже если пока нет, так что нужно было подготовиться. Он понимал о чём она, ведь ещё в первый вечер нахождения здесь заметил, насколько свободны движения девушки. Она чувствовала себя в безопасности, потому что это было её место, где знаком каждый угол и поворот. — Но проклятие не могло бездействовать вечно. Началось с того, что глаза стали быстрее уставать. Я стремилась прочесть как можно больше книг, но читать вечером стало больно. Тогда было принято решение сосредоточиться на зельях и ингредиентах и на какое-то время это помогло, но потом, — она пыталась подобрать верные слова, ведь впервые рассказывала кому-то, как это было. — Потом картинка становилась всё более размытой. Я старалась до последнего, пока видела хоть что-то, осознавая, что с каждым часом ситуация всё хуже. Четыре месяца назад, проснувшись и позавтракав, я собиралась пойти в лабораторию, но всё исчезло. Гостиная, диван, камин. Всё. Дыхание участилось, совсем немного. Это можно было бы списать на кофеин, но Гермиона знала, что он тут не причём. Просто вспоминать это всё равно было несколько болезненно. Тем более рассказывать кому-то, давать ему возможность заглянуть за ширму и увидеть, что там таится. Он молчал и так, пожалуй, было лучше сейчас. Лучше, чем если бы он начал говорить, как это ужасно, или — упаси Мерлин — что ему жаль. Граф ткнулся лицом ей в живот и приятная вибрация от мурчания прошла по телу. Грейнджер положила руку на его голову. Всё хорошо. Мне врать не надо. — Спрашивайте дальше. Я знаю, что у вас ещё достаточно вопросов. — Нет ли жалоб на что-то ещё? Головная боль, тремор рук, слабость? — Нет, ничего. — Хорошо. — Вы так думаете? — А вы — нет? — Отвечать вопросом на вопрос очень невежливо, Северус. Вам должно быть это известно. — Да, мне кто-то говорил. Подыграл ли он ей, позволяя отойти от темы на минуту, или ему эти словесные баталии тоже доставляли удовольствие? Гермиона не хотела знать ответ, предпочитая думать, что второе. — Пока что достаточно вопросов об этом, — она встала и чашки поднялись в воздух, следуя её жесту. — Спасибо за кофе, — он тоже поднялся, направляясь в лабораторию. — Всегда пожалуйста.