«Любовь — это когда кто-то может вернуть человеку самого себя». Рэй Брэдбери
Северус в своей жизни ошибался достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. Он достаточно давно избавился от чувства вины, преследующего его годами, раздал всевозможные долги и за всё расплатился. Так что теперь был твёрдо убеждён: если появляется шанс на что-то хорошее — надо брать и ни за что не отпускать. Не позволять никому и ничему отнять это. Поразительно, как долго понадобилось, чтобы прийти к этой простой и даже очевидной истине. Зато сейчас Снейп не собирался ничего упускать. Говорят, что всё лучшее происходит неожиданно. И сейчас он был склонен верить этим словам, когда оборачивался назад. Кто же знал, что помощь бывшей — когда-то весьма надоедливой — ученице превратится в серьёзные отношения с той же ученицей? Северус вот точно такого не загадывал, когда шёл к ней. Да и потом, когда приходил каждое утро, обмениваясь сдержанными приветствиями. Он представлял себе это примерно так: будет приходить к ней, целый день пропадая в лаборатории, проводить исследование в поисках лекарства, которое потом отдаст ей. Она выпьет, зрение вернётся, и они расстанутся, оставшись в хороших отношениях. Может быть, приятельских, а вот друзьями вряд ли станут, ведь Гермиона возвела броню вокруг, да и сам Снейп друзей не ищет. Он надеялся, что она пойдёт на контакт, потому что так было проще работать и вообще сотрудничать. Это послужило причиной лёгкого молчаливого удовлетворения, когда она предложила в первый раз утренний кофе. А потом снова и снова. С тех пор Северус перестал пить кофе дома перед тем, как пойти к ней. Он тогда считал, что этот утренний кофе и совместный обед — верх того, что удастся достичь в их общении. Он вспоминал всё это, лёжа в постели и обнимая Гермиону, пока её пальцы чертили какие-то узоры на его груди. Теперь она видела его. Пока недостаточно хорошо, как будет видеть примерно через неделю, но всё же этого было не мало. И тем не менее её желание касаться его никуда не делось, а даже, кажется, наоборот. Будто она изучала его заново, с новой внимательностью. Северус не понимал, почему так, чем он привлекал её, но не собирался задавать много вопросов и, уж тем более, рушить то, что у них только начиналось. — Я думала о твоём предложении поехать куда-то вместе и так и не смогла определиться, что привлекает больше, — океан или горы. — Ты снова мыслишь рамками, Гермиона, — заметил он, кладя её ногу на себя. — Не нужно выбирать что-то одно. Мы не ограничены во времени и возможностях. Он представил её на берегу океана: с собранными волосами и в чёрном купальнике. Или, может, она предпочтет красный? В любом случае, это выглядело великолепно в его мыслях и не важно, какого цвета был купальник, был он совместным или раздельным. Достаточно было представить, какой тёплой и солоноватой будет её кожа после загара. И как она будет с ним в водах океана, пока лучи солнца будут отражаться в карих глазах. А потом пришла другая картинка: небольшой домик в горах, обязательно с камином. Они — немного уставшие и порядком замерзшие — будут приходить туда уже вечером, пить глинтвейн, который сами сварили, и Северус будет делать ей массаж с маслом. И, возможно, Гермиона позволит этому перерасти во что-то большее. По крайней мере, он будет сильно стараться, чтобы она это сделала. — Ох, а ты прав, — она подняла голову, прерывая поток его фантазий. — Знаешь, я всегда хотела увидеть Венецию. И Рим. Там есть столько древних библиотек. Представляешь, какие записи могут там храниться! Она говорила и говорила о библиотеках, фолиантах и прочем, а Снейп честно старался не упустить нить повествования, но понимал, что она постепенно ускользает от него. Зато он смотрел на Гермиону и не мог перестать улыбаться. Потому что сейчас она снова была вдохновленной и юной, как и должна была. Рассказывала о том, куда хочет отправиться, что хочет увидеть, причём обязательно вместе с ним. Да, всё лучшее случается неожиданно. Именно так Северусу был дан этот шанс — быть с Гермионой. И он знал, что сделает всё, но не упустит это счастье.***
На пятой неделе Гермиона почувствовала нетерпение, которого не было прежде. Сколько раз она слышала, как Северус уходит в лабораторию, зная, что он будет делать там следующие часы, и не чувствуя ничего. Никакой надежды, ожидания, нетерпения. Не то чтобы она не верила тогда в его способности, как зельевара. Или была убеждена, что это невозможно. Нет, не так. Просто в ней преобладало смирение, которое позволяло не строить воздушных замков и принимать действительность такой, какая она есть. Для себя она решила тогда, что если у Северуса что-то получится, — очень хорошо. А если нет, то и закончим на этом. Ничьи надежды не разбились бы, ничьи чувства не ранены. Просто сотрудничество, из которого ничего не вышло. Но сейчас было иначе, потому что результат уже был. Смирение отошло назад, уступив место радости от того, что достаточно скоро она снова сможет видеть. Это не было пустой надеждой, а вполне осязаемым будущим. Настолько осязаемым, что Гермиона стояла в библиотеке и после нескольких минут задумчивости подошла к полкам слева и взяла одну книгу. Разумеется, она помнила, что это за книга и как она называется, но главное — название на обложке было крупным шрифтом. Сейчас это всё, что ей требовалось: прочесть не всю книгу, а лишь название. Всего несколько секунд понадобилось, чтобы глаза увидели слова — «Ингредиенты животного происхождения в зельеварении». Темно-жёлтые буквы на зелёном фоне. С улыбкой, которую не было сил сдерживать, Гермиона вернула книгу на место и взяла следующую. «Высшая наука зелий» — ультрамариновые буквы на фоне пару тонов светлее. Ты выглядишь так, будто все эти книги тебе только что подарили. — Нет, но у меня ощущение, что я вижу их в первый раз в жизни. Открывая книгу, она старается подавить искрящееся в груди предвкушение, напоминая себе, что ещё слишком рано. И это удаётся сделать, как только перед глазами появляются чёрные строчки. Именно строчки, а не слова, складывающиеся в предложения. Шрифт мелкий. «Слишком рано», — напоминает она себе, ставит книгу на место и идёт на кухню, провожаемая взглядом золотых глаз. Граф остаётся в комнате один, погрузившись в свои мысли. Однако его занимал один-единственный вопрос, которым, возможно, задавался не он один. Будут ли Гермиону до конца жизни преследовать последствия того, через что она прошла? Как бы хотел он взять на себя все тревоги, всю боль. Что тогда, в начале их пути, что сейчас. Она молода и ей полагается наслаждаться жизнью. Всегда полагалось, если уж на то пошло, но возможности таковой у неё не было, как и выбора. Хотя нет, выбор, может, какой-то и был, но не в случае Гермионы Грейнджер. Она бы ни за что не согласилась спрятаться где-то и переждать. Гермиона Грейнджер не прячется от проблем. Она идёт на поиски крестражей и сражается в числе первых на войне. Граф порой думает, что, как связанный с ней, хотел бы помочь ей намного больше.***
В какой-то момент чтения Северус замолкает, чтобы сделать несколько глотков чая, пока Гермиона лежит на диване с компрессом. Граф всё также присутствует при этом каждый раз, словно подстраховывает, хотя ничего плохого тут случится не может. Но если ему так спокойнее, то пожалуйста. — Как думаешь, я была бы хорошей преподавательницей? — вдруг раздаётся вопрос. — Думаю, да, — медленно отвечает Северус, представляя себе это. — Уверен, ты бы с удовольствием делилась знаниями и умениями с учениками, как делала это ещё когда сама была ученицей. — Очень смешно. — Я вполне серьёзно. Вспомни, как ты постоянно помогала всем, даже на моих занятиях. Особенно Лонгоботтому. — Так ты знал? — Все знали, Гермиона, — усмехается он. — Это было совершенно очевидно. — Но почему никто ничего не говорил? Кроме тебя на занятиях, конечно. — Потому что нет правила, запрещающего ученикам помогать друг другу, не считая, например, наглого списывания эссе, — недовольно вздохнул Снейп. — Хотя я не раз предлагал такое ввести. — Не сомневаюсь. Северус попытался было грозно посмотреть на неё, но его взгляд встретил другой — золотой и насмешливый. Так что затея провалилась. — И, зная твой буйный характер, уверен, проблем с дисциплиной у тебя тоже много не будет. Всё ещё помню, как Драко пришёл ко мне со сломанный носом. — К тебе? Но почему? — Идти в медицинское крыло было слишком для его и так уязвленной гордости, так что логично, что он пошёл ко мне. — Но ты не снял баллы, не назначил мне отработку. — Ты сделала то, что давно хотели сделать очень многие, Гермиона. Она улыбнулась, приятно удивленная этими словами, пока он смотрел на неё. — Но я же не буду бить учеников, чтобы успокоить. — Гермиона, ты самая умная ведьма, которую я знаю. И ты уж точно способна справиться с детьми. И даже подростками, — он помолчал немного, думая, как легко было сказать всё это, хотя когда-то для него это было бы очень проблематично. — Ты хочешь преподавать? — Я не знаю, — призналась она. Услышать такое от Гермионы многого стоило. — Минерва предлагала ещё тогда, после битвы, а я, конечно, не могла. Тогда она говорила, что потом я всегда могу придти в Хогвартс. Но я действительно не знаю, хочу ли этого. И чем вообще хочу заниматься. Понимаешь, у меня были какие-то варианты ещё до войны. Даже не так. У меня были цели. Я училась на высшие баллы не только из-за стремления быть лучшей, но и потому, что это должно было помочь мне потом, когда я закончу учёбу и буду устраиваться на работу. Но потом была война, на которой я думала о безопасности всех близких мне людей: стёрла память родителям, сделала всё, чтобы на меня не смогли воздействовать через них. Старалась оберегать друзей и помогать Гарри. А потом… Потом единственной задачей было найти зелье. Я ни о чем больше думать не могла. И теперь, когда оно найдено, а зрение скоро восстановится окончательно, у меня в голове совершенно никакого понимания о том, кто я и что делать. Она шумно выдохнула, пораженная собственным признанием. Изначально всё, что девушка собиралась сказать это «Я не знаю», но вышло гораздо больше. Всё, о чем она думала последние недели, снедаемая сомнениями и нерешительностью, оказалось выплеснуто наружу. Впервые она сказала всё это вслух, столкнувшись с правдой лицом к лицу. Дальше тянуть с этим не выйдет, у неё нет никаких более важных забот или проблем, требующих решения. Ладонь опустившаяся на её собственную стала неожиданностью. Надо же, она настолько расслабилась в присутствии Северуса, настолько доверяла ему, что позволила себе задуматься, и не услышала, как он приблизился. — Кто ты? Ты — Гермиона Грейнджер. Это не мало, поверь мне. И то, что ты пока не решила, чем хочешь заниматься, совсем не плохо. Правда в том, что ты можешь пробовать и выбирать. Не нужно решать здесь и сейчас. Не нужно заниматься какой-то одной работой до конца жизни. Никто не скажет, что для тебя самой будет лучше, но необязательно требовать от себя ответа сейчас. Гермиона сжала его пальцы, чувствуя бесконечную благодарность за эти важные слова, которые ей так нужно было услышать. Удивительно, как Северус подбирал их, словно точно знал, что нужно сказать, чтобы ей стало лучше. — Кроме того, — продолжил он, — я хотел предложить тебе получить степень Мастера Зелий. — Ты будешь меня обучать? — Не думаю, что ты так сильно нуждаешься именно в обучении, — заметил он. — Я видел твои записи, слушал, как ты рассуждаешь. И то зелье, что стало компрессом, результат не только моих трудов, мы сделали вместе теоретическую часть. Так что не удивлюсь, если и Мастера Зелий ты сдашь экстерном, но только если сама хочешь. — Хочу! Очень хочу, — от эмоций она даже чуть было не встала, но вовремя спохватилась, оставшись лежать спокойно. — Даже если с этим не будет связана основная деятельность, я бы хотела быть Мастером Зелий. Иметь все знания и навыки, которым ты можешь меня обучить. Спасибо тебе, Северус. — Пока рано благодарить, — он старался звучать строже, но удавалось с трудом из-за улыбки на лице. — И не думай, что я буду более мягким учителем из-за характера наших отношений. В лаборатории мы будем Мастером и подопечной. А он сам-то об этом не забудет? От неожиданной реплики, прозвучавшей в голове, Гермиона тихо рассмеялась. Снейп не был уверен из-за его ли это слов, но потом посмотрел на Графа и всё понял. — Как будто мне нужны поблажки, — перестав смеяться, она всё же смогла ответить. — Смотри, как бы ты сам не забывал об этом. — Невыносимая гриффиндорка. И ты не лучше, — последнее явно было обращено не к ней. Грейнджер услышала, как он поднялся, и вдруг осознала, что поскольку Северус встал с кресла, а на диван рядом с ней сесть не мог из-за отсутствия места, то он стоял на коленях. В этом не было ничего такого, но едва Гермиона подумала, что он стал на колени, чтобы быть ближе к ней, говоря те важные слова, и в груди у неё мгновенно потеплело. Как тогда на крыльце позади дома, когда он впервые касался её лица, а потом они поцеловали друг друга. — Пора снимать компресс, — предупредил он. — Хорошо. Ближе к вечеру он к своему удивлению обнаружил её в лаборатории. Гермиона стояла у разделочной доски с небольшим ножом в руках, а перед ней стояли в ряд пять закупоренных, но пока пустых склянок. — Можно спросить, что ты делаешь? — Решила подготовить несколько ингредиентов. — Но ты смотришь на них. — Да, — она пожала плечами. — Тут нет каких-то деталей и того, что я уже вижу, вполне достаточно. — Гермиона, зрение ещё не восстановилось до конца и ты не должна усердствовать. Нужно отдыхать. — Я делаю это постоянно, — недоумение в её голосе сменилось лёгким возмущением. — Ничего не случится, если я подготовлю несколько ингредиентов, Северус, серьёзно. - И всё же, — он подошёл, взяв нож со стола до того, как успела она, — давай я помогу. — Отдай нож. Мне не нужна помощь в такой мелочи. — Пойдём выпьем чаю. Или вина. Гермиона с детства тренировала в себе такую добродетель, как терпение, но не то чтобы достигла в этом больших успехов. И ещё она искренне не понимала это настойчивое нежелание Северуса дать ей спокойно нарезать немного корней и помолоть ягоды можжевельника, при этом просто глядя на них, а не опираясь только на свои ощущения. Неужели не понимал он, как соблазнительна для неё возможность снова делать что-то, видя это, а не только чувствуя? И не было здесь ничего рискованного или утомляющего. Зато было нечто раздражающее в том, что он как будто не слышал её, а вместо того, чтобы согласиться, продолжал предлогать выпить что-то. Она пила чай месяцами, а сейчас хотелось совсем другого. — Северус, — голос её прозвучал обманчиво спокойно, — ты можешь пойти выпить чай. Разрешаю брать всё, что найдёшь на кухне, а я, знаешь ли, никому другому этого не позволяю. А я останусь. — Гермиона… Он не успел договорить, когда нож выскользнул из его пальцев и мягко подлетел прямо в ладонь девушки, которая коротко улыбнулась, не скрывая лёгкого торжества. — Спасибо. Разумеется. Она владела беспалочковой магией в достаточной степени, а также это всё ещё был её дом, так что спорить с Гермионой было себе дороже. Вдруг он вспомнил, как легко она взмахом руки открывала дверь с грохотом, разносящимся в дому, что та грозилась вылететь с петель или вовсе разбиться на щепки. Спорить с ней было глупо и бессмысленно, причём, должно быть, при любых обстоятельствах, а не только в этом доме. Тут нужно было действовать иначе. Северус сделал два шага к ней, с удовольствием замечая, что она не отошла при этом назад, а нож отложила на стол. Видимо, из опасения случайно ранить его. Молча обойдя её и остановившись за спиной, Снейп аккуратно собрал буйные пряди волос и вдохнул запах шоколада. Гермиона не двигалась, предоставляя ему возможность делать всё, чего только он желает. Убрав волосы на одну сторону, мужчина склонился, прижавшись губами к нежной коже плеча. — А знаешь, — прошептал он, словно кто-то мог их услышать, — к чёрту чай. Он припал чуть выше — к её шее. Целовал и целовал с желанием, которым тут же прониклась и девушка, совсем забыв о том, зачем пришла сюда и что хотела сделать. Только сегодня утром они были вместе в душе, и она чувствовала, как горит её кожа, но не от воды вовсе, а уже сейчас желание снова было таким сильным, словно они не виделись по крайней мере месяц. Даже когда он едва касался её, Гермиона уже чувствовала жажду, которая не то что не угасала, а становилась лишь сильнее и ярче. Северус мог прижать её к стене, оставляя багровые следы на шее, ключицах, запястья, а мог быть нежным и неторопливым, как сейчас, и в любом случае влечение горело в ней, во всём её теле. И когда он касался еле ощутимо, самой девушке казалось, что и так на ней должны были оставаться отметины. Она могла поклясться, что чувствует их. Впервые чьи-то прикосновения вызывали в ней столько чувств разом, некоторые из которых она даже не смогла бы объяснить, если бы захотела. Так ли чувствовали себя все влюбленные? Так ли чувствовал себя сам Северус? Гермиона склонялась к мысли, что да, ведь он сам жадно впитывал каждое её прикосновение, ловил поцелуи и продолжал удерживать рядом, когда мгновение острого удовольствия мягко спадало. Словно какая-то его часть опасалась, что она уйдёт, исчезнет, растворится. То, чего, на самом деле, втайне опасалась она: что он уйдёт однажды, очень запоздало воспользовавшись её предложением, сделанным месяцы назад в момент холодной ярости. Они делили не только желания, но и страхи друг друга. Молча, не произнося вслух, но в некоторых случаях слова излишни. Они не выражают полноты того, что люди чувствуют. И тогда нужно действовать так, как ощущаешь правильным. А это сближает гораздо сильнее всех признаний.***