***
Утро было тёплым и солнечным, несвойственным для самого конца октября. Гремучая ива, словно кошка, отряхивала свои ветки от капель дождя. Из-за туч едва-едва выглядывала радуга, и всем хотелось жить и дышать. Даже лес, обычно казавшийся таким хмурым, полным опасностей и загадок, шевелил пожелтевшей листвой, радуясь новому дню. И только Шастуну было не до радости. Зная, что сегодня ему предстоит к самому мрачному и ядовитому учителю замка Арсению Сергеевичу Попову подкатить, русоволосый просто места себе не находил. Антон на ватных ногах зашёл в столовую и присоединился к друзьям. Макаров с огромной скоростью уминал тарелку пасты, а потом и вовсе принялся и за куриную ножку, Кузнецова лениво ковырялась в картофельном пюре, Дима уже выпивал третий стакан морса, а вот у Тохи аппетита не было совсем. Парень невольно обернулся к учительскому столу и замер. Вот он, идёт. Такой властный, строгий и при этом неимоверно красивый. И двигается так медленно и грациозно, словно хищник на свою добычу. "Очнись! — заорал Шастуну его внутренний голос. Шастун, очнись!" Но Шастун не мог очнуться, а потому, словно по щелчку, выключил свой внутренний голос и открыл рот, не отводя взгляда от Попова. Мальчик видел, как Арсений Сергеевич подошёл к директору, подняв свою мантию и аккуратно усевшись рядом с ним, сдержанно улыбнулся своим коллегам и принялся за пищу, сверкнув своими кристально-чистыми голубыми глазами. Антон внутренне взвыл. Попов всегда бесил и раздражал его вот таким вот графским поведением и мучительно-холодным взором, полным безразличия и плохо скрываемой ненависти. Но при этом этот молодой профессор был таким притягательным, что, посмотрев на него один лишь раз, забыть ты уже его не сможешь. Было в нём что-то такое, что тянуло к нему магнитом, неистовой силой. И вроде мозгом-то Антон понимал, что с ним даже завести дружеские отношения толком не получится, но сердце его отчаянно вопило: "Вперёд, мальчик мой. Всё в твоих руках". Признаваться себе в симпатии к преподавателю Антон отказывался. Думал, это так, подростковое, пройдёт. Но не проходило. Терпеть становилось всё сложнее и сложнее, хотелось быть ближе к этому язвительному и саркастичному Арсению Сергеевичу, но чётко установленную самим собой грань Шастун переходить не собирался. И тут ещё Матвиенко свалился на голову! Выход оставался только один - выполнять желание мальчика с хвостиком, и будь, что будет...***
Первым уроком, как назло, было зельеварение, на которое опаздывать было просто смертным грехом. А потому все гриффиндорцы, которые не хотели снова лишиться части баллов, прибегали аж за несколько минут до начала, удобно устраиваясь за партами и заранее подготавливая все нужные для предмета приборы. Арсения Сергеевича всё ещё не было, и Тохе оставалось только изводить себя ожиданием и предвкушением. Но вот, когда стрелка часов показала ровно девять, дверь в класс со скрипом отворилась, и брюнет предстал перед студентами, с едкой усмешкой наблюдая за факультетами и поправляя спадающую на лоб тёмную чёлку. Слизерин и Гриффиндор сегодня были вместе, поэтому Шастуну приходилось терпеть на себе и презрительные взгляды "шайки-лейки", и злобный взгляд Кузнецовой, который говорил: "только попробуй", и мрачный взор Попова, от которого хотелось если не убежать, то закрыться. — Открываем страницу триста девяносто четыре, — отчеканил профессор, двигаясь к своему шкафу со склянками. И тут Шастун решился на непоправимый поступок. Достав из кармана леденец на палочке, недавно купленный в Хогсмиде, он отправил его в рот. Глаза Кузнецовой округлились, и, казалось, каштанововолосая прямо сейчас упадёт в обморок. — Сегодня мы будем учиться готовить Умострильное зелье. Берём корень имбиря, — начинает Попов, но резко прерывается, потому как слышит чмокающий звук со стороны класса. Он медленно оборачивается и впивается взглядом в Антона, который и усом не ведёт, непринуждённо счищая корку ингредиента. — Это что такое? — Арсений Сергеевич делает паузу после каждого слова, говоря тихо, но различимо. А это может означать только одно: мужчина сейчас взорвётся от ярости. Подростки шикают на Шастуна, и мальчик отрывается от работы, ослепительно улыбаясь и отчаянно делая вид, что всё хорошо, в то время как сердце стучит в груди, как бешеное. Руф и Топольницкая прыскают в кулак, а Матвиенко самодовольно наблюдает за русоволосым, которого сотрут с лица земли уже через несколько секунд. — Это что такое? — повторяет свой вопрос профессор и тянется рукой к палочке от леденца, норовя вырвать его изо рта ученика. Однако Шастун, всё ещё продолжая улыбаться, ловко уворачивается от преподавательских пальцев и сам вытаскивает лакомство, облизываясь. — Если Вам тоже хочется, то могли бы и попросить спокойно, а не отбирать, — он обиженно сжимает губы и не без страха наблюдает за тем, как у Попова начинает дёргаться правый глаз. — Минус двадцать очков Гриффиндору! — буквально выплёвывает эту фразу брюнет, готовясь возвращаться на своё место, но не тут-то было. — Ну я бы правда поделился, — Антон готов себя убить, но игру всё-таки продолжает. — У меня на этот случай кусачие леденцы есть... — он запихивает в себя целую горсть конфет. Арсений смотрит на него, как на идиота, не в силах вымолвить ни слова. — Нельзя, — он снижает голос до шёпота, но он всё равно звучит грозно и устрашающе, — сосать кусачие леденцы на моём уроке! — под конец предложения Попов срывается на крик и метает в нерадивого ученика какой-то достаточно тяжёлой книгой, однако Антон успевает отодвинуться прежде, чем получит по голове. — Тогда, может быть, можно сосать что-то другое? Например... — Тоха мечтательно прикрывает глаза под возмущённый вздох Кузнецовой и Позова, которые, в отличие от других студентов, в курсе ситуации. — Молчать, — чуть различимо сквозь зубы скрипит Арсений Сергеевич, на пятках разворачиваясь и подходя вплотную к парте Шастуна, понимая, что ученик окончательно выбился из колеи. — Я всего лишь хотел предложить элементарные таблетки от кашля, горло побаливает, — едва не умирая от внутреннего пожара, признаётся светловолосый и для верности поддельно кашляет в кулак, — но раз Вы настаиваете, то, конечно, могу сделать одолжение. Мальчик встаёт из-за парты, играя с Арсением Сергеевичем глазами, и второй краснеет от такой наглости. — Хватит. Хватит, Шастун! — он начинает носиться по аудитории, напоминая стайку заражённых бешенством Корнуолльских пикси, сметающих всё на своём пути. Книги, перья, письменные принадлежности, баночки и огромное количество ингредиентов падают со шкафов с грохотом, и учитель, весь взъерошенный, наконец останавливается, переводя дух. Студенты ошарашенно наблюдают за профессором. Таким злым и одновременно сконфуженным, как сейчас, он ещё действительно никогда не был. — Минус пятьдесят очков Гриффиндору, — в его глазах плещется явный гнев, и преподаватель хочет пускать грозовые молнии, — Шастун, — он даже не смотрит на ученика, который обомлел от ужаса настолько, что аж волосы на затылке встали дыбом, — две недели отработки. Под моим личным контролем. Тоха видит, как чуть ли не заливается беззвучным хохотом Матвиенко; видит, как Ирина и Илья буквально пожирают его взорами; видит, как все гриффиндорцы и слизеринцы притаились, ожидая продолжения. — А сейчас немедленно вон из класса! И чтобы сегодня вечером, как штык, был здесь. Иначе я не знаю, что с тобой сделаю, — произносит неистово холодным тоном Арсений Сергеевич и достаёт палочку, начиная устранять учинённый самим собой беспорядок. Антон под облегчённые вздохи других студентов покидает кабинет, и как только дверь за ним закрывается, юноша сползает по стенке, закрываясь руками. Душа трепещет, сердце бьётся так, что того гляди выпрыгнет из груди, а на щеках появляется лёгкий розоватый румянец. Шастун удручённо улыбается своей же глупости и осознаёт, что он в ловушке. Теперь он на две недели во власти Арсения Сергеевича Попова. А хорошо это или плохо, русоволосому остаётся только догадываться...