Безразличная женщина

Лежа в ворохе подушек и одеял, я вновь тайком подглядываю за ней. Она, словно маленькая птичка, кружится около зеркала, придирчиво осматривая свой внешний вид, каждый раз дует губы, находя очередную морщинку и неровность. Я готова всю жизнь напролёт наблюдать ее такой. Простой, домашней, без косметики, с красной полосой от подушки на щеке. В смешных пушистых тапочках с зайцами и лёгком шелковом пеньюаре. Но она не даёт мне этого сделать. Каждый раз строя из себя железную леди со стальным характером и колоссальной долей похуизма. Поэтому и приходится наблюдать за ней исподтишка, украдкой улавливая настоящую натуру. Однажды она пошла на поводу у непозволительной слабости, которая привела к тому, что на протяжении уже трёх месяцев мы спим вместе. Приперевшись вдрызг пьяная и в слезах, она что-то шептала о кобеле-муже и Ирке-предательнице, о полностью разрушенной семье и потерянных годах. Я, как могла, держалась, отгоняя все непотребные мысли прочь. Как мантру повторяя, что она пришла ко мне, потому что просто было не к кому идти, а не потому, что я что-то значу. Просто мой дом находится в паре остановок от ее, а она такой же человек, требующий обычного понимания и поддержки. Я талдычила себе это ровно до того момента, как мои губы накрыли чужие. С горечью коньяка и убитых впустую лет. Скорее это был не поцелуй-чувство, а поцелуй-потребность. Потребность в человеческом тепле и молодом теле. Тогда нас, словно ураганом, унесло в запретные дали. Не так я представляла себе свои первые серьезные отношения. Хотя это и отношениями трудно назвать, так, простой перепихон по-пьяни. Ведь наутро мы договорились все забыть и не возвращаться к этой теме. Я скрупулезно хоронила все свои наивно-юношеские чувства к этой необычайно-равнодушной женщине. Она была хороша собой внешне, была всегда ухоженной и выглядела гораздо моложе своих лет. Но внутри — сплошной лёд, обида, недосказанность. Она одновременно манила и пугала. Для меня она была словно горящая лампа для мотылька. Притягивала, звала за собой, но как только ты приближался, она обдавала тебя пламенем безразличия. В лучшем случае, ты бы подпалила крылья, в худшем — сгорела заживо. Мы практически не общались, не считая семинарских зачетов. Вели себя подобающе. Как среднестатистические студент и преподаватель. Ровно до того момента, как она вновь не позвонила и не попросила приехать. Я могла бы закатить скандал, яростно отшвырнуть трубку и наговорить много гадостей, что я и хотела, честно признаться, сделать, увидев зазубренный, в первый же день его получения, номер на экране мобильника. Но все-таки подняв трубку, еле расслышала ее непривычно тихий и слабый голосок. Злость и обида ушли на второй план, мне стало страшно. Очень страшно. Я боялась узнать причину того, почему эта непоколебимая скала превратилась в маленький камушек. Почему она вновь просит помощи неказистой меня, а не своих близких или подруг? Почему она уже в какой раз переворачивает мою жизнь с ног на голову вот такими полуночными звонками? А я вновь и вновь, будто тупая овца, срываюсь, лечу к ней, готовая спасти буквально из любой передряги. В тот день умерла ее мама. В силу своего скверного характера, они не общались уже целый год, повздорив. Поэтому похоронами занялась сестра матери. А Она не могла себя простить и давила горечь алкоголем. Первые два дня были самыми тяжёлыми. Она лишь плакала и без закуски глушила водку, периодически прерываясь на беспокойный сон. Несколько раз я огребала от неё по-полной, пытаясь вырвать из рук злополучное «успокоительное», пытаясь накормить или просто привести в чувства. С того времени на моем бедре появился безобразный шрам от осколка бутылки. В одной из наших схваток она даже не заметила, как разбила сосуд и чирканула по моей ноге, буквально в паре сантиметров от бедренной артерии. Осознание пришло лишь тогда, когда кровь буквально насквозь пропитала светлые джинсы. От шока я не чувствовала боли, лишь видела ее бешеный и на глазах трезвеющий взгляд. Благо мы обе знали порядок оказания первой помощи. И я даже не умерла от потери крови. Видимо, поэтому она решила продолжить медленно и мучительно убивать меня сейчас. Своими редкими ночными звонками, горячими губами и жестким трахом. Тогда она поклялась больше никогда не пить, но, как выяснилось, с выполнением обещаний у нее беда, потому что я вновь находилась в ее постели и подглядывала за ежедневным ритуалом. Моя птичка упорхнула на кухню, готовить себе неизменно чёрный как смола кофе и выкуривать в форточку утреннюю сигарету. Это значило лишь одно — мне нужно было быстро собраться и успеть тихо вырваться наружу, чтобы не встретиться с ней лоб в лоб в коридоре. Она не любила утренние неловкие разговоры и меня, а я безгранично обожала эту ужасно безразличную женщину и была готова терпеть все ее закидоны, чтобы хотя бы изредка касаться бархатной кожи и ощущать рваное дыхание на своей шее.