В отражении

— Маленький клубочек, пушистенький комочек, лежит, лежит лежит, — напевает Аки, — мурчит, мурчит, мурчит. Её слова немного преувеличены: свернувшуюся на её коленях кошку сложно назвать маленькой и комочком, но она действительно мурчит в такт незатейливой детской песенке, сочиняемой на ходу. Хиро Уэда наблюдает за этой картиной, сидя напротив и делая вид, что читает новости в планшете. На самом деле, новости его уже не интересуют, он просто ждёт знакомый звук хлопающей двери автомобиля. Дочь кажется довольной и умиротворённой, но её бесконечная монотонная песня, которая в другое время вызвала бы прилив усталости и раздражения, — это лишь попытка загородиться от окружающей ситуации, успокоить саму себя. Сама Аки не осознаёт этого, но Хиро понимает. Он бы тоже бормотал какую-нибудь песенку. Минуты проходят, и в какой-то момент Аки прерывает свою мелодию, чтобы вздохнуть. Она смотрит в сторону двери, потом переводит взгляд на отца. — Она точно приедет? — неуверенно звучит её голосок. — Да. Она уже в городе. Аки молчит, и её пальцы в густую шерсть питомца. — И мне точно нельзя взять с собой Чернушку? — Да, моя хорошая. К сожалению, её придётся оставить. Но, кажется, у мамы тоже дома живёт кошка… или собака. Она любит зверей, наверняка кто-то живёт. Он ловит себя на мысли, как неловко звучат его слова о Михо. Точно так же неловко, как и у Аки. — Хорошо, — Аки не выглядит воодушевлённой, но, видимо, как-то успокаивает себя. — Ты же приедешь в гости? Теперь вздыхает Хиро. — Я не знаю. Не буду ничего тебе обещать. Но как только я закончу с работой, то сразу же заберу тебя. По её лицу он видит, что дочь почти на грани слёзных просьб остаться дома. Он уже слышит её «Я буду вести себя тихо! Я научусь добираться до школы сама, многие ребята ездят сами. Я не буду тебе мешать работать, пожалуйста, папочка», и мысленно молится, чтобы она этого не говорила. Потому что он всё равно отправит её к матери, несмотря на все слёзы и просьбы, но тогда это будет ещё сложнее, и в первую очередь для неё самой. Хиро так не случается узнать, сдержалась бы Аки или нет, когда на улице он слышит подъехавший автомобиль. Его окатывает облегчением, даже несмотря на то, что это всего лишь новое испытание сегодняшнего дня. Прошло уже столько лет, а он всё ещё не знает, как смотреть на женщину, которая формально оставалась ему женой, а фактически — стала больше чем незнакомкой. Будь её воля, она бы давно начисто исчезла из его жизни, но дочь старого магического рода не может позволить себе такое безболезненно. — Вот и мама, — озвучивает Хиро, поднимаясь с кресла. Его слова звучат скорее горько, а Аки почти не высказывает никакой радости, лишь ещё больше настораживается. В открытую дверь вместе с дыханием осени врывается эмоциональный холод. Михо стоит на пороге, всем видом показывая, насколько ей неприятно находиться здесь. На её лице не проскальзывает ни тени улыбки, она даже не выжимает из себя вежливого приветствия. Хиро отступает в сторону, позволяя своей жене пройти внутрь дома. Она делает решительный шаг вперед и на миг замирает, теряя маску неприятия. Но это такой краткий миг, что его можно принять на разыгравшееся воображение. Первое слово Михо адресовывает скромно сидящей Аки. — Привет. Аки сжимается, и в этот момент Хиро хочется заорать на весь мир, всю вселенную, на себя самого. В нормальной жизни, в нормальной семье ребёнок не должен тушеваться при виде собственной матери. Не должен думать, как правильно ответить на её приветствие. Не должен сомневаться, назвать ли эту женщину «мама» или обойтись чем-то неопределённым. — Привет. Девочка неловко улыбается, механически продолжая теребить кошку на своих коленях. Она всё ещё не понимает, что ей следует сделать и что от неё ждут. И тут… Михо сама подходит к ней, и, склонившись, неумело приобнимает дочь. Хиро чувствует радостное удивление Аки, почти может представить, как та задерживает дыхание, словно боясь спугнуть этот момент. — Давно не виделись, правда? — Михо звучит практически нежно. — Ты собрала все вещи? Она отодвигается, словно желая осмотреть девочку, но взгляд её направлен в сторону. Аки уже и не так важно это, её неловкость и неуверенность растоплена, она улыбается: — Да, мы с папой всё-всё собрали, — нежно подняв кошку на руки, она спрыгивает со стула и подбегает к большому синему чемодану и маленькому школьному рюкзаку неподалёку от двери. — Вот здесь! — Хорошо, — Михо кивает, улыбаясь ей в ответ. В этой короткой сцене Хиро Уэда видит все то, о чем мечтал много лет назад. Но Михо рушит этот момент своим одним-единственным взглядом. В нём нет ни теплоты, ни улыбки. Ничего нет. — Рада, что хотя бы её ты не вмешиваешь в это, — произносит она, и дом вновь наполняется холодом. Он явственно слышит в этой фразе застарелое обвинение. Год за годом — но ему нет прощения. Как легко порой изменить человека, переступить через какую-то черту, а оглянувшись, увидеть, что за тобой выросла стена и ты больше не можешь вернуться. И сколько не пробивай эту стену, сколько не делай подкопы, не ищи её конец — тебе не преодолеть преграду. Она незыблема, и чтобы стереть её, нужно нечто большее. Нужно, чтобы то, что осталось по ту сторону черты, не отдалялось в страхе или отвращении. И поэтому он уже давно бросил все попытки. Он уже не пытается коснуться её, ни физически, ни ментально. Он смирился, что он за стеной, а она — в нескольких километрах от неё. Может быть, поглядывает опасливо в её сторону, но не пытается вернуться обратно. Но всё равно… сколько бы не прошло времени, слова Михо всё ещё будут больно бить по самому его существу. — Позаботься о ней, — только и отвечает он. Почему-то Михо вспыхивает, словно Хиро произнёс нечто возмутительное. Она почти готова что-то высказать, судя по знакомому блеску в глазах и искривлению губ, но в последний момент берёт себя в руки. — Конечно, — она делает короткую паузу и, наконец, ставит точку в их встрече. — Помоги отнести чемодан в машину. С отъездом дочери дом резко пустеет. Хиро Уэда не привык быть без неё, но он заставляет себя помнить, что это — правильное решение. Если бы десять лет назад ему бы хватило ума поступить так же с Михо, то сейчас всё было бы иначе. Мужчина коротко выдыхает. Он не привык жалеть о прошедшем, от такой жалости нет проку, но иногда осознание своих собственных ошибок начинает угнетать и давить тяжким грузом. От Второй Войны Грааля он не получил ничего, кроме двух серьёзных потерь в жизни. Эти потери оказались настолько существенны, что он даже не сразу понял их весомость, принимая за неизбежность. Только они не были неизбежностью, они были плодом его ошибок. Уэда поднимается в свой кабинет и там опускается в кресло, смотря на тёмный экран ноутбука. Он шевелит мышью, заставляя экран разгореться и показать открытый файл: фотографию страницы какого-то старого машинописного письма. Первой же строчкой идёт окончание начатой фразы: «...присутствовал Кадзицу Уэда. Узнать содержание разговора не удалось, со слов Мари Тома, старшей горничной летней виллы, в её присутствии неоднократно упоминалось словосочетание «великий ритуал», но сообщить какие-либо подробности она не в состоянии, поскольку...». Хиро сворачивает файл. Он прочитал его раз пять, но так и не пришёл к каким-либо выводам. Это письмо — доклад почти шестидесятилетней давности дознавателей Объединения, расследовавших внезапную и малообъяснимую гибель всей семьи рода Катель. Рода настолько древнего и когда-то могущественного, что отголоски его имени не замолкают до сих пор, несмотря на прошедшие семьдесят лет с момента его полного уничтожения. Дознаватели тогда так и не смогли добиться ничего вменяемого, не было предъявлено ни единого обвинения, хотя сейчас было понятно, что над Кадзицу Уэда одно время висел дамоклов меч. Официально для исторических книг и справок род Катель, как и Дворжак, погиб при попытке совершить некий тёмный ритуал. На тот момент его имя ещё не было известно магическому племени. Война Святого Грааля. Со стороны это и вправду был тёмный ритуал, сколько было пролито крови, особенно в ту самую первую войну. Но учитывая, чья пролилась кровь, Хиро уже начинает задумываться, не было ли это предусмотрено прадедом. Катель, Дворжак, Савада и Уэда — это были четыре семьи, которые участвовали в становлении ритуала, четыре имени, имеющие равные права на участие. Желают они того или нет — Грааль всё равно наградит их этим правом. Давно ещё, в детстве, Хиро услышал одну фразу от своего прадеда: «Это была печать крови, металла и креста». Загадочная фраза, которая впилась ему в память, и пожалуй, единственная подробность о Войне Святого Грааля, которую им когда-то озвучили. Более у них не было ничего — лишь свод правил. Что такое Грааль? Действительно ли он дарует Истинное Волшебство? Как он призывает Слуг? Как отбирает Мастеров? За счет чего существует? Почему ему необходим промежуток именно в 60 лет? Вопросы, на которые знали ответы, пожалуй, только первые Мастера-основатели. Но из них в живых остался лишь Кадзицу Уэда, и тот не поспешил поделиться своими знаниями с потомками, сочтя, что знаний правил ритуала более чем достаточно. И может быть… может быть, если бы ни Михо и ни Аки, Хиро Уэда даже и не подумал лезть в дебри забытого и похороненного начала. Но его жена всё ещё оставалась женой, а дочь не заслуживала подобной бойни. И его тревожил необъяснимо почему сократившийся промежуток. И то, что это тревожило Тайлера… Всё это дало повод начать более активное расследование. Ведь не могли Уэда, Катель, Дворжак и Савада не оставить ничего, никаких упоминаний. Этот сложный ритуал, требующий огромных вливаний магической энергии, затрагивающий само Волшебство, не мог быть создан и основан в один день. Должно было сохраниться хоть что-то, хотя бы один намёк: что же такое — Война Святого Грааля.

***

Высокий мужчина стоит на балконе старой усадьбы, разглядывая россыпь звёзд ночного неба. Он читает их словно книгу, выводя знакомые сочетания и улыбаясь им приветственно. Небо здесь другое, оно отличается от неба его жизни, и в нём совсем не чувствуется присутствия игроков судьбы. Он втягивает в себя прохладный воздух, наполняющий настоящие лёгкие, и его подхватывает настоящая кровь, разнося по всему его настоящему телу. Это приятно. Быть живым — это очень приятно. Его рука гладит старый потрескавшийся камень балконного ограждения, наслаждаясь этим шершавым ощущением, и ветер обволакивает его кожу. Всё это он испытывал так давно, и в то же время так недавно. Но зов изнутри дома, бесшумный мысленный зов, прерывает негу. Ему не хочется возвращаться внутрь. Когда-то это величавое здание было полно людей, в нём проводились наверняка одни из лучших пиров этой стороны, но сейчас в доме была пустота и сырость. Ничего приятного. Однако он не противится зову и, бросив последний взгляд на звёзды, уходит с балкона. В доме такая же тишина, как и на улице, но здесь она не услаждает. Тишина противна. Мужчина проходит дальше, доходя до залы, и останавливается в дверном проёме. — Унеси за пределы поместья, — вот самый первый приказ, который отдаёт ему Мастер. Слуга окидывает взглядом обнажённое тело, ничком лежащее на грязном полу. Всё оно усыпано мелкими порезами с уже запёкшейся кровью. На первый взгляд раны хаотичны, но более внимательный мог бы отметить, что сделаны они в определённой последовательности и в определённых местах, соблюдая чётко выверенную симметрию. — Она жива, — Мастер понимает его сомнения. — Просто унеси её. — В таком виде? Что-то похожее на улыбку проявляется на лице Мастера, и он поднимает с пола невзрачную тряпку. — Укроешь этим. Ещё минута молчания, словно колебание или столкновение воль. Но, в конце концов, Слуга молча берет девушку на руки. Волосы спадают с лица, — единственная нетронутая часть тела — и видно, что сомкнутые веки немного подрагивают, словно она изо всех сил пытается открыть глаза, но не может заставить свои мышцы работать. Он оборачивает хрупкое тело в тряпку, что когда-то была её платьем, и разворачивается к выходу. — Потом найдёшь меня, Райдер. Это не вопрос, не утверждение, это снова приказ. Забавно это слышать тому, кто сам раньше отдавал приказы, но что поделать — таковы условия. — Да, Мастер, — Райдер кивает. На ближайшее время интерес Мастера к своему Слуге потерян. Он выходит из комнаты, оставляя Райдера одного с телом на руках. Что он делал с этой малышкой? Узнать не так сложно, если захотеть, но ему и не хочется. Главное, что она жива, и хорошо, если она не вспомнит ничего, что здесь происходило. Если он всё же правильно понимает своего Мастера, тот всё же должен был позаботиться об этом, раз сохранил ей жизнь. Райдер подхватывает девушку поудобнее и прыгает в окно, приземляясь на небольшое плотное облако — свою колесницу. Он скучает по своему кораблю, но война Грааля не проходит в открытом море, только на земле. Может, только потом... Облако несёт над деревьями в сторону ближайшей деревни. Вряд ли эта малышка оттуда, но там её быстрее найдут, а поскольку он не нужен пока Мастеру, то проследит за этим. Она и так настрадалась, чтобы ещё и лежать едва прикрытой в ожидании помощи. Райдер хмурится. Всё же было бы правильнее не дать вообще этому случиться, чем пытаться сейчас смягчить последствия. Возможно, если бы не Контракт… Где он найдёт здесь того, кто был бы способен заключить новый Контракт и удержать его в новой жизни? Только эта мысль позволяет смириться с его Мастером. В конце концов, он призван сражаться и побеждать. Бегства и поисков в его жизни было достаточно — в этой же может быть иначе? Он останавливается перед первым же домом. Глубокая ночь, и хоть уличные фонари горят, внутри — темнота. Однако, прислушиваясь, Райдер чувствует, что дом жилой. Он осторожно опускает девушку на холодное крыльцо, поправляет сбившуюся ткань и изо всех сил дубасит кулаком в дверь. От такого грохота просыпаются даже соседи, и не рассчитавший силу Слуга поспешно уходит в духовную форму. В окнах загорается свет, из-за двери слышится встревоженно-раздражённый голос мужчины. Не дождавшись ответа, он рывком открывает дверь, и свет холла освещает бессознательное тело. За спиной хозяина раздаётся женский вскрик, и начинается сумбурная суета. Но всё же о ней позаботятся. Райдер убеждается в этом окончательно, когда измученную девушку заносят внутрь дома. Наверно, он несколько превысил ожидания Мастера, но что поделать. Слуга вновь вскидывает голову, смотря на звёзды. Столько лет, а они всё те же. Ни единого нового созвездия. — Что, больше нет признанных богами? — беззвучно вопрошает он. Конечно, ему никто не отвечает. Он усмехается. Завтра. Завтра и для него начнётся Война Святого Грааля.