В отражении

С самого утра день Коноллана не клеится. Мама впервые за последнее время не провожала его в школу — она плохо спала, как сказал дядя, предлагая её не будить. И поэтому они завтракали вдвоём в полном молчании, в таком же молчании и ехали в школу. В машине Коноллану хотелось о чём-нибудь поговорить, но дядя выглядел слишком хмурым и задумчивым, и мальчик не решился. В школе дела тоже шли ни шатко и ни валко, в основном потому, что теперь у Коноллана мысли витали где-то далеко за пределами тем уроков, и сосредоточиться ему было очень сложно. А ещё почему-то не было Аки, и, как ни странно, её отсутствие огорчает Коноллана сильнее всего. Именно сегодня, когда ему так нужен кто-то, с кем он может поговорить, её нет. А ему так хочется обсудить с кем-нибудь события последних дней. Они его тревожат, хотя этих событий не так уж много и сами по себе они не выглядят чем-то опасным. Но всё же ему не по себе. Он пытается спихнуть свои ощущения на печать, которую ему на спину повесил дядя, но даже имея мало опыта в таких делах, понимает, что дело не в ней. Не только в ней, скорее всего. Но в чём? Что произошло вчера? И почему дядя говорил об опасности? Коноллану очень сложно придумать правдоподобную версию, и вот поэтому ему очень хотелось встретиться с Аки, которая именно сегодня решила пропустить занятия! Впервые мальчик жалеет, что они с Аки так ни разу и не обменялись номерами телефонов. Помня наставления, сам Коноллан не пытался слишком сблизиться с школьными приятелями, хотя, конечно, и держал связь с некоторыми из них по сети, а Аки была слишком стеснительной. Да и на самом деле, несмотря на их очень хорошее общение внутри класса, у Коноллана не было ощущения, что Аки интересует общение за его пределами. Но каким-то образом только с ней Коноллан мог поделиться чем-то личным, какими-то чувствами и эмоциями, за которые его приятели его просто бы высмеяли. Девчонки к такому относятся как-то попроще. Поэтому ему было легко говорить о чём-то таком с Аки, которая никогда и никому больше не расскажет. Но сейчас он в полном одиночестве. Коноллан вздыхает, смотря в окно. За окном нет ответов на его вопросы, там вообще нет ничего интересного — лишь осень. Надо ещё раз поговорить с дядей. Если уж он признался, что происходит что-то нехорошее, может, удастся уговорить его сказать, что именно. Не могут же они скрывать от него это вечно! Почему они вообще считают, что он не должен этого знать? Его стул внезапно вибрирует от резкого удара соседа сзади. Коноллан едва не подпрыгивает от испуга, оборачивается возмущённо и натыкается на взгляд товарища, указывающего куда-то вперёд. — Ну, Коноллан, ты, наконец, очнулся? — гремит голос учителя. Ох... Никогда прежде Коноллан настолько не радовался окончанию занятий. Он выходит из класса с ощущением облегчения, почти счастья, которое омрачается лишь тем, что завтра это всё повторится. Но, наверно, когда он поговорит с дядей и наконец поймёт, что к чему, он снова сможет сосредоточиться на учёбе. Ведь только благодаря прежнему усердию сегодня он смог избежать плохих оценок. Дядя не раз говорил, что хорошие оценки — это не так важно. Зачем эти лишние нагрузки, нужно всего-то закончить школу и получить сертификат о среднем школьном образовании. Высокие знания общеобразовательных предметов не нужны будущему магу, у него совсем другой путь и другие правила, законы и исчисления. В прошлом, говорил он, от мага требовалось лишь умения читать, писать и считать — только они действительно необходимы для магии. Но каждый раз, когда он заикался об этом, мама просто впадала в ярость и запрещала обсуждать подобную, как она называла, «ересь». — Коноллан обычный мальчик, — говорила она, — и он должен стараться, как и все обычные мальчики. Только вот был ли он этим самым обычным мальчиком? Мальчишки в школе и в кружках обсуждали последние серии мультфильмов, фэнтези-книжки, комиксы и игры. Некоторые обсуждали поездки, моделирование, новые игрушки-оружия. На самом деле обсуждалось много чего, но редко в каком обсуждении Коноллан мог принять участие: его основным и фактически единственным «хобби» была магия, но обсуждать её в школе категорически воспрещалось. Конечно, как и любой ребёнок, Коноллан пытался находить точки соприкосновения с товарищами: у него были игры, он тоже смотрел сериалы и мультфильмы, мама покупала ему комиксы и у него даже был почти-настоящий меч, только очень тупой. Но проблема была в том, что даже несмотря на интерес ко всему этому, уделять этим увлечениям столько же времени, сколько им уделяли его приятели, у Коноллана не получалось. На первом месте всегда была магия. Тренировки с дядей, чтение толстых теоретических фолиантов, самостоятельные практики. Зачастую Коноллан уставал настолько, что в его голове даже не рождалось робкой мысли пойти посмотреть новую серию или зайти побегать в игру. И когда на следующий день в школе что-то бурно обсуждалось из того, что он сам пропустил, Коноллан лишь делал вид, что понимает, о чём речь. И иногда ему приходилось буквально отстраняться от остальных детей: лучше уж посидеть один день в одиночестве, притворяясь, что ты очень занят учёбой, чем прослыть чудиком, который не понимает каких-то элементарных вещей. Благодаря своей общительности и дружелюбию даже несмотря на такие моменты у Коноллана было много тех, кого он мог бы уверенно назвать приятелями, но вот с друзьями как-то не складывалось. Дружба — это доверие. А какое может быть доверие, когда тебе запрещено говорить о самой важной части своей жизни? Почему далеко не в каждый вечер ты можешь выйти погулять, почему ты иногда такой сонный, несмотря на то, что ты спал всю ночь как убитый, почему ты не мог ответить на сообщение, чем ты занимался все выходные, и многое другое, на что он никогда не сможет дать правдивый ответ. Иногда это огорчало и вызывало сильную зависть к другим детям. Иногда же это принималось как должное. Он понимал, что не такой как все, и вряд ли в будущем его будет ещё хоть как-то с ними связывать. Поэтому, как бы это не было обидно, неважно, что говорит мама, но он — не обычный мальчик. Будь он таким, его бы так не мучили все эти вопросы, и он бы даже сходил в столовую купить сладкую булочку. Коноллан рассуждает об этом, торопливо идя по школьному коридору. Ему нужно выйти из главного корпуса и пройти на задний двор, где расположен корпус спортивных секций, и сделать это надо быстро, чтобы успеть переодеться к началу занятий. В тот момент, когда мальчик проходит мимо школьного стадиона, в его голове словно переливаются серебристые колокольчики. Их звук настолько тих и ненавязчив, что в другом состоянии он бы и не обратил на них внимания, но сейчас, сосредоточенный на своих мыслях в своей голове, он их слышит очень чётко и замирает на месте. Коноллан оглядывается, но не замечает ничего особенного. Сейчас осень, на улице холодно, и потому задворки школы не особенно многолюдны — только дети, которые спешат на занятия в спортивный корпус. Его как раз обгоняет парочка мальчишек постарше, которые тоже находятся в его группе, и один из них кричит: — Коноллан, не тормози, пятнадцать минут! Коноллан кивает согласно, но с места не сдвигается, ещё раз оглядываясь. Картина вокруг совершенно не меняется. Может, он просто настолько задумался, что его сознанию что-то померещилось? Он же весь день размышляет об опасности. Мальчик делает несколько неуверенных шагов, всё ещё в напряжении. Всё его нутро сжимается в каком-то опасливом предчувствии. — Привет. Внезапный голос, словно ниоткуда, пугает его. Коноллан отшатывается. Этого человека ещё секунду назад здесь не было! Он в этом абсолютно уверен. Впереди никого не было, а потом — р-раз! — и появился этот парень. Коноллан замирает, всматриваясь в человека перед собой. Его лицо ему незнакомо, а по внешнему виду нельзя сказать, что он откуда-то из школы. Парень улыбается, и от этого беспокойство Коноллана только нарастает. Он оглядывается — позади вдалеке ходит группа человек, но они в их сторону совсем не смотрят. Закричать? Но с чего бы? Он же всего лишь сказал «Привет». Улыбка парня немного затухает, и теперь он почему-то выглядит немного встревоженным. — Ты же Коноллан? — уточняет он. Эти слова звучат чуть-чуть менее уверенно, чем приветствие. Коноллан молчит. Ему хочется убежать, но он думает, что это будет выглядеть странно. Хотя бежать было бы правильней всего: всё-таки он уже безнадёжно опаздывает на тренировку. — Эй! — Парень хмурится и немного склоняется, всматриваясь в мальчика. — Если ты не Коноллан, то скажи уже, и я от тебя отстану. Он улыбается снова, немного сглаживая хмурость. Улыбка, вопреки первой, выглядит смущённой. Кажется, ему даже неловко. Но Коноллан все ещё не решается издать ни звука. Он опускает голову, старательно избегая взгляда незнакомца и размышляя, побежит ли он за ним, если Коноллан сейчас рванёт с места. Да, это будет выглядеть нелепо со стороны, но… наверно… «Забавная штука у него на руке», — думает он внезапно. Он поднимает взгляд на парня. Тот выглядит совсем сбитым с толку, рассеяно улыбаясь. — А… Простите, — почти бормочет Коноллан. — Это я, да. Он говорит негромко, но незнакомец радостно кивает. — Отлично! Я тебя и искал! Меня как-то смутило, что ты не отозвался сразу. Голос его звенит бодрым дружелюбием. — П… простите, — снова извиняется мальчик. Наверно, он стоял возле того столба, поэтому его не было видно. А потом сделал несколько шагов навстречу как раз в тот момент, когда Коноллан смотрел в сторону — вот почему он не заметил его приближения. — Идём? Незнакомец говорит это так, словно они уже договаривались раньше куда-то идти, и Коноллану известно, куда. Но он не знает, и потому спрашивает: — А… куда? Слово «куда» на привкус ощущается странным. Он даже задумывается, а правильно ли он произнёс его, потому что что-то в его сознании говорит, что это неправильно. Но вроде… всё как надо. Парень задумывается, но отвечает почти сразу. — Домой, к маме. Она просила привести тебя домой. — А-а-а… Коноллан кивает, его губы дёргаются в улыбке, но тут же опадают. Мальчик хмурится. Почему домой? Разве мама разрешает пропускать тренировку? Парень протягивает руку. — Надо торопиться, — говорит он. Наверно, он произносит слово как-то неправильно, потому что оно режет слух. Но что в нём неправильного, Коноллан не может определить. Он кивает и берёт своего приятеля за руку. Домой.

***

В доме Уэда тишина и витает запах трав. Тайлер успел забыть этот запах за прошедшие десять лет, и теперь его то и дело накрывает волнами воспоминаний. Обстановка за эти годы успела измениться: сказалось появление в доме ребёнка, это если не считать вообще прошедшего бешеным скачком прогресса. Но этот старинный гардеробный шкаф, куда он вешает свою куртку, Тайлер помнит. Помнит и узорчатые деревянные перила на лестнице, и вазы в нишах. Узнаёт семейные портреты на стенах. Неудивительно, конечно. Когда-то это был практически его второй дом. Он бывал здесь настолько часто, насколько это позволяли приличия, и раньше мог ориентироваться здесь даже с закрытыми глазами. — Дочь? — коротко спрашивает он. Хиро чуть склоняет голову. — Я отправил её к матери. — Он недолго молчит и добавляет. — Удивлён, что ты не поступил так же. — Ну, его мать здесь и никуда не собирается. — Я бы поговорил с Михо… — И это даже не обсуждается. Тайлер разводит руками. Наверно, Хиро мог бы высказаться и как-то устыдить его, но… они уже не в тех отношениях, чтобы с лёгкостью высказываться и наставлять друг друга. Не начнись Война, вряд ли бы у Тайлера появилась причина вновь переступить порог этого дома, как и у Уэда — позволить ему это сделать. Они проходят в кабинет Уэда, помещение, в котором для Тайлера не осталось ничего знакомого. Однако всё же налёт ностальгии окутывает его, когда Хиро открывает мини-бар, привычным полузабытым движением предлагая выпить. Тайлер хочет отказаться, но потом думает, почему бы и нет, и кивает. Вопросов «что налить» ему не задают. Хиро уверен, что пристрастия бывшего друга не изменились за десять лет, и что ж, он не ошибается. Сделав глоток, Тайлер поднимает взгляд на Хиро и произносит: — Ты интересовался делом Кадзицу Уэда. Он крутил эту фразу всё утро и весь день с того момента, когда узнал об этом. Нет ничего удивительного, когда потомок интересуется делами своего предка, но забавно, когда интерес вдруг возникает сейчас. Это подтвердило его подозрения (нет, не подозрения, скорее, уверенность), что Уэда не оставит этот вопрос в стороне. И поэтому Тайлер не стал ждать и наблюдать, в конце концов, это было бы нечестно. Нетерпение охватило его настолько, что он поехал к дому Хиро Уэда несмотря на время, уже на ходу созваниваясь с Сэй с предупреждением. Хоть Хиро и отвечает не сразу, в возникшей паузе нет никакого напряжения. — Да. — Это связано с десятилетним промежутком? Как и всегда, они не играют в игры. Перебрасывания словами, словно теннисным мячом на корте, нужны либо глупцам либо противникам на незнакомом поле. Хиро и Тайлер не считают себя ни одними ни вторыми. Они не противники, в самом худшем случае — лишь соперники. И не глупцы, хоть иногда это и не столь очевидно. Когда ты знаешь, что спросить — спрашивай прямо. Даже если сам вопрос неприятен. — Тебя тоже, — Хиро вздыхает, — это удивило? — Мне это не понравилось, — Тайлер отставляет стакан в сторону, и Хиро сложно отвести взгляд от движений механических пальцев. — Я не люблю, когда правила игры меняют без предупреждения. — В Храме сказали, что это ещё не до конца установившийся ритуал, но что они могут знать? Прадед не особо любил о нём рассказывать даже собственной семье. — Да и любой адекватный маг знает, что так не бывает. Ритуал либо существует по тем правилам, что для него установили, либо не существует вовсе. — Да. Они замолкают, смотря друг на друга, словно добавить им больше нечего. В каком-то смысле, так оно и есть: сложно в полной мере обсуждать что-то, чья суть и основополагающие начала тебе известны лишь в поверхностном пересказе. Тайлер вновь берет стакан и отпивает ещё чуть-чуть. И поскольку Хиро не торопится с высказыванием, говорит: — Я подозреваю, что это — ложная Война. Хиро усмехается: — Только из-за промежутка? — Почему нет? Если установлено, что возрождение Грааля должно происходить каждые шестьдесят лет, то промежуток в десять — чрезвычайно мал. Я обдумал все ходы Второй Войны и все её последствия, но не нашёл ничего, что могло как-то сбить ритуал. — А Герцогиня? Тайлер морщится, невольно сжимая бионическую руку. Лезвие её магического кинжала тогда отсекло его кисть, лишив самого главного — Командных Заклинаний. В одно мгновение он перестал быть Мастером, ведь именно они соединяли его магическую энергию со Слугой. Тогда он и проиграл Войну. — Даже она. Она всего лишь сорвала ритуал, ничего больше. Подобная история ведь была и с Первой Войной. Значит, дело совсем не в результатах. Возможно, кто-то с какой-то целью сумел запустить Третью Войну раньше срока восстановления. Тайлер снова думает про Коноллана. За всё время размышлений он прокручивал вариант со всех сторон, размышляя, мог ли Коноллан быть катализатором, спровоцировавшим столь скорое возрождение Грааля. Но в конце концов, вывод был однозначным — нет. И всё опять упиралось в понятие ритуала. Ритуал — это строгая последовательность действий и, зачастую, ингредиентов. Чем сильнее и мощнее ритуал, тем строже эта последовательность. Даже мелкая ошибка может сбить все построения ранее или, что ещё хуже, извратить суть ритуала и привести к негативным — фатальным — последствиям. Ритуал был начат около семидесяти лет назад и установлен в циклический цикл: если по какой-либо причине ритуал срывается, то через определённый срок он начинается заново по той же самой установленной последовательности. Срок в шестьдесят лет не мог быть выбран случайно — основателями или самим Граалем, — он также был установлен. Единственная причина для этого: накопление энергии. Это самое верное и логичное объяснение: для исполнения такого Волшебства, как призыв Слуг, их материализация, их возвышение, нужно очень и очень много магической энергии. Такое количество невозможно вытянуть в один миг — его можно только накопить. Значит, все основы были прописаны семьдесят лет назад. Исполнителям ритуала нужно лишь чётко следовать им: призывать Слуг и сражаться. Всё остальное сделает Грааль — всё в рамках и порядке, установленных когда-то. И поскольку Вторая Война оборвалась ничем только из-за того, что один из участников пошёл вопреки установленному порядку, то это никак не означает, что сама основа ритуала была изменена. И рождение Коноллана не могло повлиять на основу, наоборот, Тайлер бы больше поверил в то, что рождение мальчика оттянуло возрождение Грааля. Так что нет. Основу ритуала изменили, случайно или специально. Но случайности в такой игре слишком редки. А вот умысел… — Поэтому я считаю, что кто-то с какой-то целью смог заставить Грааль возродиться сейчас, — добавляет Тайлер. Хиро молчит, обдумывая. И качает головой. — Дворжак мертвы. Катель мертвы. Кадзицу Уэда тоже давно уже покойник. Чтобы изменить ритуал, нужно знать его суть, а таких магов уже нет. — Ты заинтересовался делом своего прадеда, — чуть ли не буквально повторяет Тайлер. — Думаешь, кто-нибудь не мог заинтересоваться им на пару лет раньше? Хиро склоняет голову, принимая его слова, но всё же не стремится соглашаться. — Ты упускаешь одну деталь, Тайлер. Мотив. Даже если кто-то когда-то заинтересовался, сумел докопаться до основ ритуала и изменил их — для чего он это сделал? С какой целью? Уж он-то должен понимать, что десять лет — слишком малый срок для накопления энергии, каким же образом всё должно получиться? — Мотив — это то, что меня интересует меньше всего. У магов, — Тайлер произносит это так, словно сам магом не является, — очень своеобразный склад ума и собственный взгляд на некоторые простые вещи. Я же считаю, что участие в этой Войне Грааля не приведёт ни к чему хорошему, так как её ритуал нарушен. — Пусть так. Но ты не можешь этого знать наверняка. Ведь сам принцип работы этого ритуала нам не известен вообще. Так что судить об изменении основ немного преждевременно. — Но ты же начала изучать, — упрямым тоном говорит Тайлер. Этот тон напоминает сотни их столкновений прежде, ещё в те времена, когда они учились и пытались на пару решить задачи, поставленные профессорами. Они неизменно находили каждый свой способ решения, а потом чуть ли не дрались за то, чей всё-таки лучше. Это было довольно… довольно забавное воплощение дружбы. Оно во многом помогало им в учебе. Но всё же… Всё же как же его бесил и бесит этот упрямый тон! — Я изучаю, чтобы понимать последствия изменения одного правила, и есть ли они вообще, — раздражённо отвечает Хиро. — Вовсе не потому, что мне мерещится чья-то попытка испортить ритуал! Тайлер вдруг улыбается: — Вот и хорошо. Какая разница, по каким причинам мы это делаем, если делаем мы одно и то же. — Ты ещё ничего не делаешь. — Потому что ты начал раньше меня. Зачем перенапрягаться? Хиро смотрит на Тайлера с подозрительным прищуром. — Мы почти не общались десять лет, — вдруг произносит он тихо. — Разве это не странно, что сейчас мы разговариваем так, словно ничего и не было. — Ну, ты натравил на меня придурочного Саваду, и я это всё ещё держу в уме, — Тайлер слегка ударяет пальцем по своему виску, словно пытаясь подчеркнуть это. — И я всё ещё взбешён твоим решением. Однако… то, что происходит сейчас гораздо важнее моей злости, ведь ты единственный, кто хоть как-то имеет отношения к этому ритуалу. Не считай это перемирием, Хиро, я всё равно не участник этой войны, и я сделаю всё, чтобы защитить Сению в том числе и от тебя. Но если мы сражаемся за этот чёртов Грааль, я, как и ты, хочу знать, что мы делаем это не впустую. Он больше не добавляет ничего. Но Хиро коробит его тон и это «мы». «Мы» — это не Хиро и Тайлер. «Мы» — это Сения и Тайлер. Опять. Он морщится. — И ты хочешь, чтобы я выискал всё и приносил тебе на блюдце просто, потому что ты отказался от своих Командных Заклинаний в этот раз? — Нет, конечно. Но в отличие от тебя я не настолько привязан к этой Войне, мне будет проще искать и анализировать информацию. Ведь сроки у нас очень коротки. И ещё короче, если все участники будут отчаянные и смелые ребята, как и в прошлой Войне. — Слабый аргумент. — Какой есть. Хиро молчит, и молчание затягивается. Кто бы другой пришёл с таким нелепым предложением — он бы уже стоял за дверью ни с чем. Тайлер понимает это точно так же, как и Хиро понимает: к другому магу Тайлер бы вряд ли пришёл. Он упирает на то, что он не Мастер, но это не так: при таком Мастере, как Сения, Тайлер такой же участник. Кто-то должен спонсировать эту женщину магией для её Слуги, кто-то должен прикрывать её, ту, у которой нет даже слабого зачатка Магической Цепи. Он будет точно так же ввязан в Войну, как и Хиро Уэда. И они оба будут сражаться за результат, который опасаются. Всего лишь потому что что-то в закреплённых правилах пошло не так. И на самом деле Хиро понимает, что отбрасывать версию Тайлера полностью так же невозможно, как и его надежду, что десятилетний промежуток находится в пределах нормы отклонений от условий. — Я понял, — на секунду Хиро прикрывает глаза. — Мы всё ещё соперники, но не враги. Так? — Да. Тайлер вновь выглядит серьёзным. Как и десять лет назад. Когда они поклялись друг другу, что эта Война не станет камнем преткновения. Молодости свойственно ошибаться. — Что ж, тогда позволю себе признаться в том, что я не узнал ровным счетом ничего. Только старые сплетни и расследование Дознавателей, которое основывается на старых сплетнях. И это не считая нескольких дней в подвале среди старья. Клянусь, у меня развилась новая форма аллергии. Я бы мог дать тебе просмотреть отчеты о расследовании, но, судя по всему, ты их уже видел. — Видел. От них не больше толка, чем от любой другой бумажки. Гораздо больше толк будет от тебя, ты же потомок основателей, и ты застал его в живых. — Кого я застал? — Хиро отмахивается. — Груду развалин, что с трудом припоминала собственное имя. Да и не обсуждалось это никогда, если верить отцу. Мне кажется, прадед был слишком разочарован результатами Первой Войны. А может, у него просто был такой характер. — Я не верю, что никаких свидетельств не осталось. — Как и я. Но где их искать? Я перерыл весь дом, но не обнаружил и намёка. Уверен, отец искал это ещё до меня. — Может, были другие места? — Если и были, мне они не известны. Одно я понимаю точно, Храму прадед бы это не доверил точно. Сейчас они молчат и блюдут прежнюю договорённость, но это стоит немало. Тайлер кивает понимающе. Опять воцаряется молчание, которое оба мужчины тратят на задумчивое потягивание алкоголя. — Лей-линии, — вдруг произносит Тайлер, сощурившись. — Что «лей-линии»? — Помнишь последнее правило? Место, где должен состояться призыв Грааля для победителя? — Да. Три точки вызова. Они же, — Уэда кивает, — находятся на самых сильных пересечениях. — Так почему бы и не эти места? Старый парк, Соколиный уступ и озеро. — Предлагаешь искать клад там? — Не совсем. Предлагаю вспомнить карту лей-линий города. Я ещё тогда отметил, что эти три точки соединяются между собой и образуют неправильный треугольник. Раз призвать Грааль можно в любой из них, значит, каждая из них соединена с основой. Если мы найдём основу, сможем и сами разобраться без чужих записей. — Разбираться самим в хитросплетениях ритуалов гиблое дело. — А у нас есть варианты? Тайлер пожимает плечами, а Хиро согласно кивает. В их ситуации этот вариант ничем не хуже и не лучше любого другого. — У меня есть распечатанная карта, можно посмотреть возможные зоны. — Хиро немного отодвигается на кресле от стола, чтобы открыть один из ящиков. — Как раз помню, что... «Мастер!», — вскрик Слуги обжигает его голову. Хиро меняется в лице, и это не укрывается от взгляда Тайлера. — Что-то началось? — спрашивает он, поднимаясь с места. За окном вечереет, как и всегда быстро в это время года. Всё равно уже нужно уходить. — Тогда продолжим завтра с утра. Я позвоню... — Тайлер, — прерывает его Хиро. — Срочно возвращайся домой. — Что? На лице Тайлера проступает тревога. — С Конолланом беда. — Откуда ты… Он не договаривает, потому что ответ очевиден. Уэда и Сения — Мастера Третьей Войны, неудивительно, что они могут наблюдать друг за другом, поджидая удобный момент. Удивительно то, что Уэда тоже встаёт с явным намерением отправиться вместе. Стоя уже в дверях кабинета, Тайлер смотрит на него, и получает в ответ так же категоричный взгляд. Некоторые вещи обсуждать нет смысла. И нет времени.