Наш финал зависит только от нас

POV Ксюша. На прошлой неделе ушла Дина. Комната теперь моя целиком и полностью. Довольна ли я? И да, и нет. Конечно, о последнем никто не узнает. Мне прекрасно и одной. Я же нарцисс, да? Да. Но очень социальный и вообще-то любящий общение и внимание нарцисс. Нарцисс и эгоист — разные вещи. Ко мне хотели подселить Леру. Но вот этому обществу я точно была не рада, да и она, слава богу, тоже была не счастлива таким перспективам. Именно поэтому одну из кроватей из моей комнаты перетащили в общую. Кстати, моя кровать и бывшая кровать Дины на самом деле шире, чем те, которых спали девочки. Наши кровати практически двуспальные. Я мысленно усмехнулась, подумав о том, как Лера притащит кровать в общую. Девочки увидят это дело и начнут возмущаться по поводу меня еще больше. Типа, живет одна, так еще и кровать большая. Ну и пусть. Мне похуй. И вот, в первую же ночь моего одиночного пребывания в комнате, я не могу уснуть. Все-таки, за эти дни я привыкла к тихому сопению Дины где-то рядом. А сейчас — абсолютная тишина. Даже угнетающе. Я решила немного почитать, ну мало ли поможет. Уселась на кровать по-турецки, открыла книгу и начала стараться понять хоть слово из текста. Мысли были совсем не здесь. И вот, буквально через полчаса моих попыток я слышу, как дверь тихо открывается. Тут же вскидываю голову. Знаете, это как в ужастиках. Даже у меня в груди скопилось какое-то неприятное чувство, похожее на страх. И тут я вижу в дверном проеме голову с копной растрепанных рыжих волос. — Ксюх, ты не спишь? — голос какой-то слабый, надтреснутый. Такое чувство, что ей тяжело говорить. Меня это настораживает. — Как видишь, нет. Что такое? — приподнимаюсь с кровати, откладывая книгу на прикроватную тумбочку. Делаю шаг навстречу. Гора заходит в комнату, прикрывая за собой дверь. Вот это дела. Я что, сплю сейчас? У меня наконец то один из тех снов, которые можно назвать приятными? Но через мгновение до меня доходит. Вижу дрожащие плечи, прикрытые лишь тканью тонкой футболки, слезящиеся глаза и руки, сжатые в кулаки. Наверняка опять ногтями в кожу так впивается, что следы будут. Глубоко вздыхаю, подхожу к Горе вплотную. Беру за плечи и как маленького больного ребенка веду к кровати. — У тебя это всегда по ночам бывает? — несмотря на сопротивление со стороны рыжей, усаживаю ее на кровать и накидываю сверху одеяло. — Грейся, блин. У тебя зубы стучат. Однако Горохова опять качает головой из стороны в сторону, видно, говорить уже совсем невозможно, и трясущимися руками хватается за спинку кровати в попытках встать. Какая же упрямая. Цокаю языком, потирая виски и на секунду прикрываю глаза. Окей, стоит и правда попробовать с ней, как с ребенком. Объяснить ей самой, зачем она сюда пришла. Класс. — Ань, сядь спокойно, пожалуйста. Я тебя сюда не затаскивала, ты пришла сама. Хочешь или нет, тебе это надо. Видимо. — я сама не до конца уверена в том, что говорю. Но я же прекрасный актер. Перевожу серьезный взгляд на Горохову. Такой, каким обычно взрослые смотрят на творящих совершенные глупости детей. — Ты прекрасно знаешь, что я не считаю тебя слабой или что-то еще. А вот в твоих умственных способностях начинаю сомневаться раз за разом. Так что, пожалуйста, просто сядь и подожди, пока я схожу за таблетками. — бросаю быстрый взгляд на ладони девушки, на которых уже скопились маленькие капельки крови. — И за аптечкой. — сжимаю губы, вдруг подумав о том, насколько же ей больно, если она раз за разом сдирает только зажившие корочки с собственной кожи. Сдерживая какие-то непонятные порывы внутри себя, быстро выхожу из комнаты, максимально тихо спускаясь вниз по темной лестнице. Беру все необходимое, и так же тихо поднимаюсь обратно. Аня сидит в той же позе (слава богу), со всей силы кусает и без того уже опухшие губы и задирает голову, видимо, стараясь не дать слезам прорваться наружу. Сажусь на край кровати, подаю девушке таблетки и стакан воды. Все это она с жадностью проглатывает, пачкая белые кругляшки таблеток яркой кровью со своих ладоней. Сквозь зубы выдыхаю, стараясь, чтобы на лице ни за что не появилась жалость. Ставлю аптечку поближе, беру рыжую за запястья, но она снова сжимает руки в кулаки, ногтями впиваясь в кожу. Ее всю хаотично трясет, а на глаза снова наворачивается ненавистная Горе влага. Я прямо чувствую, как ей плохо от осознания того, что я вижу ее слабость. Что вижу, как она не может себя контролировать. А вскоре еще увижу и ее слезы. И тут мне в голову приходит такая глупая, такая детская мысль… Что я начинаю думать, что это может сработать. — Слушай, давай так. Я вижу, что тебе еще хуже, когда я смотрю на тебя. Ты не можешь хоть немного расслабиться. Я сейчас свет выключу. А ты нормально поплачешь и попробуешь расслабить руки, идет? — говорю это на полном серьезе, хотя, если честно, хочется ржать от нелепости этого предложения. Однако, вместо ожидаемого еле слышного «иди нахуй», замечаю слабый кивок головой. Надо же. Сработало. Взгляд все еще направлен в другую сторону, а ногти так и продолжают терзать и без того страдающую кожу. Быстро дотягиваюсь до выключателя, щелкаю им и еще пару секунд не вижу ничего вообще. А потом слышу судорожный всхлип, вижу силуэт еще больше дрожащих плечей. Мне кажется, я даже слышу звук ударяющихся об одеяло соленых капель. Знаете, это так хуево, смотреть на слезы человека, который тебе дорог. Еще хуже, когда ты ничего не можешь с этим сделать. Я всегда стараюсь доказать себе, что могу все. Всегда стараюсь пробиваться, прогрызаться, просачиваться через все трудности и препятствия. Однако здесь и сейчас я бессильна. И это ужасное, просто омерзительное чувство. Мне правда грустно видеть Аню такой, даже больно. Где-то в груди все сжимается, кричит, рвется наружу, а я просто сижу и смотрю. Какая-то часть меня даже злится. Какого хера она приперлась сюда вообще? Показать мне, что я ни на что не способна в важные моменты? Доказать, что я не всесильная? Заставить меня страдать вместе с собой? Черт. Глубоко выдыхаю. Успокойся, соберись, блять. На ощупь ищу руки Гороховой. Натыкаюсь на предплечье, медленно веду подушечками пальцев вниз, к ладони. Чувствую, как рыжая резко замирает, чуть поворачивая голову в мою сторону, стараясь делать это незаметно. Правда думала, что я не замечу? Вляпываюсь в липкое и теплое. Нашла. Одной рукой прикасаюсь к ее ладони, другой тянусь за аптечкой, передвигая к себе на колени. Медленно стираю кровь, обрабатываю хоть и мелкие, но довольно глубокие царапинки. На ощупь, конечно, такое себе все это делать. И почему из-за ее глупых комплексов я вообще сейчас занимаюсь подобным? Да потому, что люблю, блять. Бесит. Закончив, встаю с кровати, отшвыривая аптечку на тумбочку. Хочется открыть окно, потому что мне уже жутко душно от всего сразу: от волнения за Гору, от злости на нее же, от усталости. Да я даже покурить сейчас не могу. — Ты злишься? — тихий, все еще слабый голос, но уже хотя бы голос, а не предсмертное хрипение. — Бля, прости, я тут у тебя уже дохуя времени торчу… — вижу какое-то шевеление. Наверняка, попытки подняться с кровати. Устало вздыхаю. Она что, и правда нихера совсем не понимает? В два шага долетаю до кровати, как-то даже грубо усаживаю рыжую на место, сама присаживаясь на другую сторону. — Блять, Аня. Ты же знаешь, что если бы я хотела, я бы выгнала. И да, я злюсь. Но злюсь на то, что ты вообще начала когда-то закидываться наркотой. До этого только полные идиоты доходят. — кожей чувствую недовольный взгляд, а через мгновение опять ощущаю копошение, похожее на попытки подняться. — Мне тебя что, держать, я не понимаю? Послушай хоть раз. — для верности все- таки сажусь поближе к рыжей и крепко сжимаю ее запястье. — Я, блять, злюсь потому, что не хочу видеть, как тебе хуево. Не хочу, чтобы ты билась в конвульсиях на полу, расцарапывая себе руки. — чувствую, как напряглась Горохова. А еще чувствую ее тяжелое дыхание на своей шее, что знатно сбивает с толку. Понимаю, что сейчас я открыто призналась в том, что мне не все равно, что с ней будет. Пусть так. — С тобой то возиться мне приходится. А я, знаешь ли, высыпаться хочу. — тихо усмехаюсь. Я была бы не я, если бы не перевела стрелки на себя. Слышу сдавленный смешок в ответ, после чего рука рядом заметно расслабляется. — Бля, Ксюх. Я завтра пожалею о том, что сказала это, отвечаю. Но я даже рада, что это именно ты. Ты, блин, искренняя, что бы бабы там не пиздели. Я лживых чувствую хорошо, успела научиться. — горько усмехается, и мне в очередной раз просто хочется обнять ее и оградить от всего. И от того, что было, и от того, что еще будет. — Я, правда, пойду уже. Мне вроде нормально. Хотя она так и говорила, я все еще чувствовала, какие холодные у нее руки и как мелко подрагивает все ее тело. На часах три ночи. Подъем около семи. А что, если… — Ань. — рыжая, видимо, все еще не привыкшая, что я иногда зову ее по имени, немного вздрогнула, когда я окликнула ее. — Оставайся тут. — я сама иногда поражаюсь своей смелости, но чего уж терять. Признаюсь, ее слова меня… как это выразить то? Она первая, кто сказал мне на этом проекте, что я искренняя. Она первая, кто почувствовал меня тут. И это придало мне уверенности. Может, все еще не совсем потеряно? Может, у меня даже есть какие-то шансы? В общем, я просто решила рискнуть. Ну не хочу я ее отпускать сейчас. Попытка — не пытка. — Сама подумай. Сейчас пойдешь, в своем состоянии побьешься обо все кровати, разбудишь девок, выспаться им не дашь. Тебе это надо? А мне то ты уже поспать не дала. Плюс, кровать достаточно большая, будильник заведем минут на 15 раньше подъема, свалишь в ванную с утра и просто скажешь, что раньше встала. — я, как обычно, стараюсь говорить максимально убедительно. Не могу действовать мимикой и жестами в темноте, — буду действовать голосом. Спустя какое-то время молчания, до меня доносится неуверенный голос: — Ты права, наверное. — хах, «наверное». Даже сейчас не хочет просто признать мою правоту. — Но я могу ворочаться и все такое. — кажется, в ее голосе есть какое-то смущение. Меня это даже веселит. — Если будешь пинаться, я тебе отвечу. — с улыбкой смотрю на нее, хотя она этого и не заметит. — Забились. — почти шепчет, медленно сползая из полусидячего положения в лежачее. Засыпает, кажется. Это ее отпускает что ли? Слава богу. Замираю в одной позе, наблюдая за тем, как рыжая укладывается на бок. Уже через пару секунд слышу тихое сопение и ровное дыхание рядом. Заснула. Совершенно точно. И только сейчас понимаю, что у нас одно одеяло и одна подушка на двоих. Кровать то большая, а подушка вот стандартная. Какой раз за этот вечер глубоко выдыхаю, медленно сползая вслед за Горой. Не забываю поставить будильник на нужное время. Тихо, стараясь не разбудить Аню, укладываюсь головой на подушку и укрываюсь кусочком одеяла, который мне достался. Поворачиваю голову вбок, ощущая на своих губах мерное дыхание. А вот и настоящее испытание. Но ничего, я выдержу. В этот раз точно. Еще рано срываться, у нас только начали строиться доверительные отношения. В этих мыслях я сама не замечаю, как засыпаю. Звонит будильник. Тихо, ненавязчиво. Ненавижу громкие трещащие будильники. Открываю глаза и, хоть и спала всего около четырех часов, чувствую себя лучше, чем за все последние недели на проекте. Боком чувствую что-то теплое рядом. Поворачиваю голову. Гора прижимается ко мне горячей со сна спиной, совершенно не обращая внимания на расползающиеся по комнате звуки. Честно, будить ее нет никакого желания. Тепло. Уютно. Спокойно. Но надо. Нехотя отстраняюсь, ложусь на бок, приподнимаясь на локте. Трогаю за плечо, обтянутое тонкой тканью. — Гора, вставай. — видимо, мой голос ее совсем не удивляет. Рыжая сонно мычит, жмуря глаза. — Ксюх, еще пять минут. — и тут я начинаю смеяться. Не настолько громко, чтобы услышали в соседней комнате, но настолько, чтобы Горохова недовольно открыла глаза и посмотрела на меня. — Давай уже, у тебя две минуты, чтобы выбежать отсюда и скрыть от остальных страшную правду. — откидываюсь обратно на кровать, иронично улыбаясь. — Какую это правду? — глаза рыжей почему-то округляются, в них даже появляется доля паники. Чего это она? Боится, что чего-то не помнит из событий прошлой ночи? Я бы подразнила ее и развила бы эту тему, но времени правда уже нет. — Об этом мы позже поговорим. Вали уже отсюда, а? — тихо смеюсь, наблюдая за попытками рыжей нормально держаться на ногах. — Я смотрю, ты прекрасно выспалась, раз такая радостная с утра. Или тебе просто понравилось спать со мной? — тут уже настала моя очередь охуевать. Я только открыла рот, чтобы сказать что-нибудь глупое, как дверь в мою комнату захлопнулась. Окей, Горохова, ты не перестаешь меня удивлять.