На краю империи: От судьбы

      Новогодние праздники Аристарх воспринимал как бессмысленную трату двух рабочих недель в году. Новый год забирал в свой алкоугар всю страну разом. Выход был один: поддаться этому.       На кровати мигала спутанная гирлянда — Аристарх замучался искать её конец и решил, что и так сойдёт. В комнате пахло мандаринами и воском от свечей. Песни Агаты Кристи завершали атмосферу праздника. Аристарх не хотел ничего этого устраивать, он хотел прибраться в комнате, но совершил роковую ошибку: наткнулся в шкафу на коробку со своими вещами и начал её разбирать. Кучка билетов в кино, старая бессмертная Nokia, ключи от какой-то из съёмных квартир Рена, первые и последние белые шнурки от Мити, сложенная листовка «Первого порядка», золотая цепочка, часы. Фотка с толпой окружения у фонтана в дендрарии: июль, жара, все мокрые, половина стоит в воде, брызги отражают солнце. Последнее лето Хакса в роли бригадира, но никто, кроме него самого, ещё не знает об этом.       Там же, в коробке, хранились вещи Борислава — диски и кассеты — их уже и слушать было не на чём, и Аристарх давно должен был их выбросить, но каждый раз рука не поднималась. Никто иной как Борислав был повинен в том, что новогодней музыкой для Хаксарова были Агата Кристи. Он заморочился и скачал альбомы, чтобы треки играли сейчас именно в том порядке, в котором они должны играть. Неожиданно для себя Аристарх помнил наизусть все слова, хотя в детстве, конечно, не задумывался над смыслом.       Мама и брат обожали всю эту предновогоднюю суету. Каждый декабрь они на пару притаскивали с рынка ёлку, от которой весь зал пах хвоей. Мама доставала с самого высокого шкафа пыльную коробку с игрушками, и они втроём развешивали их на ветки. Игрушки были стеклянные и легко бились, ёлка осыпалась, мишура и дождик растаскивались по всей квартире, на окнах появлялись самодельные гирлянды из вырезанных бумажных снежинок. Отец в это время пропадал на работе, так что не орал ни на кого за беспорядок в доме.       В этом году Аристарх, похоже, будет встречать новый год один. Марина уехала к родителям на все выходные. Митя был с Настей, Бурый — с одной из своих девочек, дядя Женя — со своей семьёй. И, вообще-то, Каиль должен был приехать, но он позвонил на полпути и сказал, что его только что вызвали на операцию.       — Кто вообще проводит операции в новогоднюю ночь? — возмущался Хаксаров по телефону.       — Мы проводим! Я постараюсь успеть до двенадцати. Всё, пока, мне нужно Нику позвонить.       Каиль отключился. Шёл девятый час вечера, и Аристарх знал — Рен не успеет. Он открыл шампанское, которое оставил специально на новый год, налил себе бокал и собирался продолжить разбирать хлам в коробке, предаваясь воспоминаниям. Но что-то пошло не так.       Обычно Хаксаров узнавал о проведённой операции после того, как она была закончена. Чаще вообще только из отчётов на собрании — Рен не особо распространялся о том, чем он занимается. И сейчас Аристарх понял, что это неведение было для него благодатью. Намного легче не знать, что вот сейчас где-то там Каиль, возможно, рискует жизнью. И даже не за него, а хуй пойми за что.       Конечно, Рен занимался этим постоянно и знал, что делал. Да и серьёзные операции не проводились в одного, там был и Николай, и Афанасий с Гришей. Но это не означало, что промахи были исключены. Иоанна какие-то торчки застрелили при исполнении на одном из заданий. Он хоть и был полнейшим отморозком, но никогда ничего плохого лично Хаксу или Рену не делал. Иоанн вообще никогда не делал ничего плохого бесплатно. И ведь ни о нём, ни о Спиридоне дядя Женя ни словом не обмолвился. Будто их и не было.       Аристарх боялся, что однажды точно так же не станет Рена. И никто даже не позвонит ему, чтобы рассказать, что случилось. Все будут молчать и делать вид, что его никогда не было. И самое близкое, что останется у Аристарха — вот эти ключи от квартиры, где когда-то жил Рен и почему-то отдал вторую связку ему. Ни одной совместной фотографии, ничего.       Липкий страх заполнил собой лёгкие. Шампанское больше не лезло в глотку. Хаксаров позвонил Рену, но аппарат абонента был уже выключен или находился вне зоны действия сети. Нет, невозможно вот так сидеть в четырёх стенах панельной клетки и думать обо всём этом, не имея возможности вмешаться. Бессмысленное хождение по улицам тоже ничем помочь не могло, но создавало хотя бы иллюзию активности, от чего уже было не так херово.       Свежевыпавший снег очень кстати затруднял движение по пустынным улицам. Хаксаров уже полрайона обошёл просто так. Если шагать уверенным шагом, будто куда-то спешишь, будто знаешь, куда идёшь, можно забыть, что ты пытаешься убежать от собственных мыслей. А ещё это позволяло не замёрзнуть. Редкие машины проезжали по обычно загруженным улицам, редкие компании людей привычно вызывали опасение. Аристарх обошёл Белую башню — как и всё, построенное здесь советской властью для обеспечения жизнедеятельности завода и рабочих, она постепенно умирала от своей ненужности. Он спустился до трамвайной развилки и увидел, как с Донбасской на Машиностроителей на огромной скорости вылетела машина. Её занесло на повороте, крутануло на 180 градусов, но водитель не растерялся и поехал в противоположную сторону, будто ему вот туда как раз и нужно было.       «Вот придурок», — подумал Хаксаров, а потом понял, что это машина Рена. Наверное, Каиль увидел его, потому и развернулся, и теперь ехал в его сторону. Аристарх облегчённо выдохнул: «Потому что тем, кто сам добровольно падает в ад, глупые ангелы не причинят никакого вреда никогда-никогда*». Он взял из ближайшего сугроба кучку снега и начал сосредоточенно лепить плотный шарик. Как только Каиль резко затормозил рядом и вылез из своей тачки, Аристарх с размаху запустил в него снежком. Рен посмотрел на белый след прямо на груди, поднял голову на Хакса, который уже лепил следующий снаряд:       — И я рад тебя видеть.       Аристарх запустил в него ещё один снежок.       — Почему. Так. Долго?! — снежки закончились, и Хаксаров просто со злости выскребал ботинками снежные крошки в сторону Рена.       — Ну приехал же, — Каиль смотрел, как снег еле-еле долетает до него. — Волновался что ли? — улыбнулся он во весь рот.       — Представь себе!       Хаксаров взял ещё снега, чтобы приготовить боеприпасов, но Каиль опередил его — повалил в сугроб, навалился сверху сам и стал зарывать снегом.       — Переживал, значит. Места себе не находил, — довольно приговаривал он, уклоняясь от снега, которым Аристарх кидался в него в ответ. — Ждал, дождаться не мог.       Хаксаров притянул Рена за затылок и прижался к губам, чтобы заткнуть. С ног до головы вываленные в снегу, они целовались посреди пустого проспекта. Аристарх прикусил нижнюю губу Рена и оттянул её.       — Ему, блять, ещё и смешно!       — Зря волновался. Отозвали операцию.       Такое случалось — операции срывались. Но Каиль подозревал, что на этот раз их с Ником оставили наедине неспроста. На последней встрече в фонде Рену посоветовали избавиться от Николая. Настоятельно посоветовали.       — И присмотрись к пацанам Аристарха, — сказал Евгений Вадимович, — в помощники нам. Как с Николаем закончишь, заскочи, у меня для тебя будет особо важное задание.       Чем так провинился Ник, Каиль выяснить не мог. И как бы упорно он не называл это просьбами, предложениями или советами, это всё равно были приказы. Приказы, которые Каиль не имел права оспаривать и обсуждать. В этом отношении он очень завидовал Хаксарову, который вполне себе мог сделать что-то наперекос фонду, потому что не был его частью. Да, он отстёгивал со своей компании большой процент на счёт фонда, да, он помогал в проведении операций, но у него всегда оставалось право выбора. Право сказать «нет» и уйти от всего. Судьба Каиля всецело принадлежала фонду. Об этом напоминали вызовы в любое время дня и ночи, стены любой его арендованной квартиры, корпоративная карточка, которой он расплачивался и с которой снимал наличку в неограниченном количестве. Даже его машина была помечена логотипом фонда со всех сторон, так что иногда приходилось парковаться подальше и идти пешком, чтобы не палиться.       Был ли Никостас привязан к фонду так же, как он, Каиль не знал. Знал только, что все нынешние оперативники — выходцы из реабилитационного центра. Те, кто попал в заботливые руки Евгения Вадимовича ещё в самом начале, кто спасся от самих себя, проникся идеями фонда и встал на его сторону, не сумев найти себя в том мире, который посадил их на иглу.       Каиль и Никостас сидели в машине и мониторили подъезд, из которого уже полтора часа как должен был выйти закупщик с приобретённым товаром. Этот адрес слили на горячую линию. Соседи, мол, варят какую-то химию и продают всей округе. Просто так к таким заявляться было нельзя, будут осторожничать и кому попало не продадут, так что Рен и Ник выловили одного из местных объебосов, вручили ему меченые деньги и велели возвращаться на хату — закупаться. И вот он уже полтора часа закупался. Либо струсил и всё рассказал варщикам, и теперь они все будут отсиживаться там до талого (пока не кончатся ингредиенты к зелью). Либо барыга что-то заподозрил и предложил вмазаться на месте. Они может там кайфуют всем притоном, а Каиль сидит тут, пока его Рыжий ждёт. Юля, наверняка, тоже ждёт.       Каиль покосился на Ника и неожиданно для самого себя прервал молчание в тёмном салоне фондовского джипа:       — Почему ты не сбежал тогда? Вместе с Юлей.       Никостас оторвал взгляд от подъезда и удивлённо посмотрел на Рена: за всё время работы от него большего, чем односложных ответов, не дождаться было, а тут на тебе — разводит на вечер откровений.       — От всего этого, — пояснил Каиль. — Чтобы вам не приходилось постоянно скрываться. Уж ты бы смог на дно залечь.       — Смог бы, — уверенно сказал Ник, он явно не раз думал об этом. — До первого срыва. Бывших наркоманов не бывает, вспомни Васю с Григорием. А Вадимыч... с ним рядом уверенно себя чувствуешь. Есть у него сила какая-то. Да ты и сам знаешь.       Каиль знал.       — Не выйдут, — кивнул Ник на окна выслеживаемой квартиры. — Не знаю, как ты, а меня дома ждут. Предлагаю всё свернуть и вернуться сюда в следующий раз.       Если следующий раз будет. Нет, сегодня Каиль точно ничего не сделает. Как будто в любой другой вечер Юля не будет ждать его возвращения в целости и сохранности. Каиль пожелал Никостасу счастливого нового года, зажмурился от того, как тупо это прозвучало, учитывая обстоятельства, и свалил в свою машину, пока не наговорил ещё чего-нибудь.       Сейчас уж точно не хотелось об этом думать. Снег, которым его-таки засыпал Рыжий, уже начал таять и потёк по спине. Рен упал лицом в сугроб и проорался:       — Бляяяяяяяя! Я так заебался. Давай купим фейерверков!       — Ты время видел? Где ты сейчас фейерверки купишь? Максимум бухла в Пятёрочке, чтоб до звёздочек перед глазами напиться.       — Годится. Поехали! — Каиль поднялся и дёрнул за собой Аристарха.       — Может, пешком дойдём?       — Закроется всё, пока ходим. Сделай исключение и прекрати быть принципиальным ссыклом на один на праздничный вечер.       — За базаром следи, — огрызнулся Аристарх, всё ещё отряхиваясь от снега, но всё же сел в машину.       — Можешь не пристёгиваться, — сказал Рен, — далеко не поедем.       Аристарх воспринял это как «далеко не доедем, всё равно разобьёмся к хуям у первого столба». Но столбы пролетали мимо, а они всё ещё ехали прямо по дороге. Из салона все выкрутасы Рена на железном коне выглядели не так страшно, как снаружи. Вёл он уверенно и на удивление спокойно. Аристарх впервые видел его в таком состоянии — он точно знал, что делает и был уверен в себе.       Пятёрочка на углу уже закрылась, но они еле-еле успевали в Кировский в соседнем доме. За ребятами по пятам ходил охранник, делать ему всё равно больше нечего, а у этих двоих вид подозрительный какой-то. На полках с алкоголем оставались только ряд самого дорогого шампанского и несколько бутылок самого дрянного коньяка.       — Это всё? — спросил охранника Каиль, указывая на полупустые полки.       Охранник одарил его взглядом мудреца, уставшего от всех этих дебилов вокруг:       — Вы бы ещё завтра пришли.       — Я не люблю шампанское, — капризно сказал Каиль.       — Тогда решено, — Хаксаров взял две бутылки коньяка и направился к кассам.       Несмотря на скорое закрытие, пробивать товар кассирша не спешила, оглядела парней и сказала:       — Паспорт показываем, молодые люди.       — Чо? — одновременно выдали они.       — Продажа алкогольной и табачной продукции бла-бла-бла, — кассирша ткнула пальцем на вывеску с большой красной надписью "18+".       — Нам есть 18, — оскорблённо заверил кассиршу Аристарх.       — Паспорт или водительское удостоверение, — сдаваться она не собиралась.       — Да ладно Вам, новый год же, — ласково упрашивал Каиль.       Женщина покачала головой, мол, ей плевать, она вот работает в новый год и ничего. Ебучие новые правила. Когда они были мелкими пиздюками, алкоголь можно было купить в любом ларьке, и никто даже не думал документы спрашивать. Теперь они оба совершеннолетние, а купить бутылку коньяка или пачку сигарет без паспорта уже нельзя. Аристарх посмотрел на Каиля: «И чо делать?». Он пожал плечами:       — У меня нет доков.       — Тоже, — расстроено сказал Хаксаров, ещё раз посмотрел на кассиршу, понял, что щенячьи глазки Рена здесь не сработают, схватил бутылку с ленты и побежал прочь из магазина. Каиль тут же чисто инстинктивно драпанул за ним, не забыв захватить вторую бутылку.       Им вслед орал охранник, грозился вызвать ментов, но догонять их сам явно был не намерен. Хаксаров совершенно истерично смеялся на бегу, оборачивался через плечо, чтобы убедиться — Каиль позади. Пробежав квартал, он свернул во дворы, вскочил на качели ногами и стал раскачиваться, открывая при этом бутылку ножом. Каиль, наконец, догнал его, с разбега крутанул карусель, утопающую в снегу. Несколько кругов она шла медленно, но потом разогналась до приличной скорости.       — Карета подана! — торжественно прокричал Каиль, приглашая Аристарха на карусель.       — Благодарю Вас! — Хаксаров спрыгнул с качели, проливая коньяк, — Упс, подержи, — он отдал открытую бутылку Рену. — И пей! Для тебя добывал.       Каиль отпил коньяк, несколько раз крутанул карусель, чтобы она разогналась, и прыгнул на неё сам. Голова кружилась от учащённого дыхания, от карусели, от алкоголя и заливистого смеха Хаксарова. Холодный металл кусал пальцы, коньяк разливался теплом по груди, каждый глоток казался всё менее неприятным и всё более необходимым.       — У меня есть тост! — заявил Хаксаров. — За ещё один год, который не смог убить ни тебя, ни меня!       — За нас!       Они чокнулись бутылками и выпили. Карусель медленно остановилась.       — В следующем году не всем так повезёт, — задумчиво сказал Каиль.       Аристарх стал растирать занывшую после пробежки ногу. Она давно зажила, но, казалось, болеть не перестанет никогда.       — Главное, убедись, что мы его переживём.       — Он приказал убить Ника. Кто он думает, я такой? Почему я должен убивать по его указке?       — Разве ты не именно этим занимаешься?       — Ну, — Каиль задумчиво смотрел на бутылку, — не так же.       — Считай, что тебя повысили! Чему ты вообще удивляешься? Сегодня Николай, завтра — кто-то из нас. Я бы с удовольствием его прикончил.       Аристарх спрыгнул с карусели и несколько раз толкнул её. Каиль кружился и смотрел, как Хаксаров вышагивал туда-сюда по площадке, распевая в полный голос:       «Чтобы ближнего убить       Придется много пить.       Тогда все хорошо       И сердце не болит,       И разум говорит:       Что было — то прошло.       Думаю, что теперь ты       Знаешь, как убить врага       Посредством коньяка,       Налив его в стакан       И выпив двести грамм       Во славу небесам.       Теперь попробуй сам       И не забудь сказать:       Да здравствуй, Бог!»**       — Сколько времени? — вдруг опомнился Аристарх и остановил карусель. — Мы пропустим новый год!       — Пятьдесят четыре минуты уже, — Каиль ступил на землю, пошатываясь от головокружения.       — Давай на крышу заберёмся, будем смотреть салюты.       — Ты знаешь, где есть открытая крыша?       — Знаю на Победы, но давно там не был, поди закрыли уже. У тебя кусачек в машине нет?       — Нет. Да и не успеем. Погнали на балконы, — Каиль указал на общие балконы шестнадцатиэтажки во дворе, — с них вид не хуже, просто в одну сторону.       — И сквозь решёточку, — Аристарх скрестил по два пальца на руках и одним глазом посмотрел на Каиля сквозь решётку.       — Не выёбывайся, без пяти минут полночь.       Рен подбежал к подъезду и дёрнул домофонную дверь.       — Ты надеялся просто силой её открыть? — смеялся Аристарх.       — Иногда работает, — Каиль поднялся к пожарному выходу и дёрнул ручку. Дверь открылась, Аристарх охуел, Каиль самодовольно улыбнулся. Они вбежали по ступенькам до десятого этажа, после чего оба запыхались и доехали на лифте.       Хаксаров выбежал первым, толкнул одну за другой двери на общий балкон, поторопил за собой Рена и, как только они оказались там вместе, прижал его к двери:       — Пей, — он опрокинул бутылку в рот Каиля.       Коньяк потёк по губам, по подбородку. Аристарх слизал его с шеи, всё ещё поливая из бутылки. Пока они целовались, пробила полночь, хоть они и не слышали этого. Услышали только первые салюты, что и ознаменовало для них приход нового года. Ещё одного, который принесёт новые проблемы, новые раны, страдания, разочарования и боль, в который придётся выживать изо всех сил и за который они в итоге будут благодарны, как за подаренный плюсом к их давно просроченной жизни.       Во дворе под ними кто-то запустил фейерверк и закричал: «Урааа!». Аристарх разбил полупустую бутылку о стену балкона с криком:       — На счастье! — и рассмеялся.       Рен любовался им. Любовался отражению салюта в осколках и думал о том, что уж Хаксаров бы ни за что не отказался от такой жизни. Ему и в голову не пришло бы строить планы побега, потому что он не хотел бежать. Не видел в этом нужды. Он хотел разрушать, завоёвывать, быть здесь и сейчас, быть выше всех. Он наслаждался этим. А значит и место Рена здесь — подле него. И он будет разрушать вместе с ним, чтобы строить новый, лучший мир.       С балкона открывался вид на несколько дворов вперёд. То и дело откуда-то вылетала ракета и разрывалась на сотни огоньков в тёмном небе. Выше только звёзды. Ботинки парней были полны снега, джинсы промокли, пальцы покраснели, сопли текли, так что оба то и дело шмыгали носом. Каиль обнял Аристарха сзади, обхватывая своей курткой, потому что того начинало заметно трясти от холода.       — Я хочу для нас какой-нибудь знак, — сказал Хаксаров. — Не кольца, но что-то типо того. Что-то более постоянное.       — Татуировки?       — Да, — он помотал головой, — только нет. Долго ждать, и не хочу, чтобы кто-то другой это делал.       Пока шли до дома, решили, что это будут простые крестики чуть выше сгиба локтя. Такие рисуют на руках, чтобы не забыть о чём-то важном. Перманентное напоминание.       Каиль наточил нож, Аристарх стащил у Фаз ватных дисков и продезинфицировал всё коньяком. Они сидели на паркете друг напротив друга. Мигающая тёплым жёлтым светом гирлянда лежала вокруг, отгораживая их от темноты и враждебности внешнего мира. Между ними валялись вперемешку чистые белые и пропитанные кровью ватные диски. Крест Рена был готов. Аристарх наметил окровавленным кончиком ножа такой же на своей руке, вручил «кисть» Рену, вложил свою руку в его.       — Уверен, что не пожалеешь утром? — уточнил Каиль.       — Я это придумал до того, как напился, а на трезвую голову не позволю себя калечить, так что давай, херачь. Только быстро.       Когда всё было готово, Каиль сел позади Аристарха, соединил их меченые руки, крепко сжав пальцами его запястье, и полил порезы коньяком. Раны горели от спирта, кровь смешивалась, боль закрепляла воспоминания. Связывала их обещания: «Твой. Навсегда».