Бисер

Я — Мальвина на полке, а ты — злой! — Карабас Барабас.

Кошелева не из ранимых; сломанных куколок в садике она едва ли жалела. Лишь для мамы канючила о тяжкой потере, дабы получить что-то получше. И не говорила, конечно, что все её куклы ломались ею; и именно тогда, когда у девочки с тем ящичком с ягодкой появлялась новая барби. Обесценивались вещи у маленькой Кристины слишком уж часто; и Кошелева не жалела в принципе. Ни игрушек, ни денег, потраченных на неё, ни других ребят из сада, которых она винила в поломке и тем приходилось стоять в углу под грозным взглядом воспитательницы. Кошелевой верят; Крис любят. Но, когда её кукольная империя с живыми барби даёт трещину спустя десять лет, а самый клевый кен посылает девочку с каре на все четыре стороны, Кошелева чувствует пульсирующую и нещадную боль в области груди. Легкие сжимает негодование, а сердце своими быстрыми толчками кричит безостановочно «тебя бросили». Перед глазами из-за пелены непрошенных слёз всё расплывается нещадно, но Кристина все дальше и дальше от подруг уходит; четкими лишь остаются виноватые глаза Нази во время их разговора, что не перестают преследовать её ни на минуту. И Кристина совсем четко ощущает желчь, заполняющую ротовую полость и оседающую на языке. Кошелевой, на секунду, даже кажется ироничным, если, в перспективе, она захлебнется собственным ядом. Но, проволочась ещё пару метров на подкашивающихся ногах, фантомное ощущение жёлчи, на удивление, не исчезает и, споткнувшись из-за неувиденного камня, Кристина совершенно убого падает на колени, уберегая руками лицо от асфальта, и через пару секунд после падения в зеленые кусты выплевывает абсолютно всё содержимое своего желудка. Противно. Кристина проводит языком по зубам и ощущает себя абсолютно жалкой и до абсурда потерянной; моделирует в своей голове то, как она выглядит со стороны. Валяется едва живая на гребанном асфальте с саднящей коленкой и рукой свободной пытается придержать себе волосы, что так и норовят залезть в лицо. Ужасно. А в какой-то момент Кошелева полагает, что выблюет собственные органы на этот асфальт, но черёд пару мгновений глубоко вдыхает воздух и становится полегче. К саднящей разбитой коленке и больному сердцу присоединяется легкая тошнота. «Паршиво» — думает, стирая со своего лица слезы и слюни. «Отвратительно» — меняет мнение через секунду, поднимаясь с холодной земли. Головокружение дополняет сегодняшнее утро и она, непонимающе озираясь по сторонам, находит себя около дома Дани. «Занесло же» — проносится в голове с секунду, после чего карие глаза встречаются взглядом с Дэни, стоящим по другую сторону от дороги на пару метров дальше. — К-к-ристин? Она готова спорить, что это самый ужасный день в году. /// Даня слышит защелку и тут же вскакивает со стула на кухне, двигаясь к ванне, и в руках нервно мнет ещё одно полотенце для Кристины. На пороге замирает нерешительно, протягивая махровое изделие завёрнутой в другое полотенце Кошелевой. Глазами успевает ухватить россыпь кровоподтёков фиолетово-зелёных, шею ничуть не украшающих, слишком выпирающие ключицы, и ноги тонкие, бледные, с садиной на коленке. И то, что взгляду его доступно, вовсе ему не нравится. — Я поищу перекись, — быстро выбрасывает Даня, и Кошелева кивает едва, волосы мокрые вторым полотенцем вытирая. Бурцев быстро ретируется, прикрывая дверь, а кристинино сердце впервые за пару дней не боль и не волнение чувствует. Заботой от парня за версту веет и сердце приятно щемит от осознания, что остался ещё человек, готовый о ней заботиться. О такой непостоянной, ничего не обещающей и лживой Кристине ещё кто-то заботится. Удивительно. Девушка хмыкает, а потом поглядывает на небольшую кучу из её одежды. Сжечь кофту Серёжи желание дикое; но закутаться в неё по самое «не хочу» сильнее. На обнаженное тело кофту натягивает и молнию тянет вверх. Ей она, кофта, безусловно, большая, но Кристине ничего больше на себе ощущать не хочется. Ну и в принципе ощущать что-то, кроме его парфюма, не хочется. Но Кристина ощущает — опять! — кровоточащее разбитое сердце и неприятно корчится от этого чувства, запуская руки в карманы. Самоубийство это всё, не иначе. Пальцы нащупывают пачку сигарет Серёжи в одном кармане и телефон свой в другом. На мобильнике критический процент заряда, два пропущенных от мамы за вчера, Лешино типичное: «я тебя прикрывать не буду» и от абонента «Трущёв» совсем недавнее: «Прости», от которого влага собирается в уголках глаз и девушка шумно тянет носом воздух. Меченая губами его сухими и потрескавшимся, меченая поцелуями его глубокими, поглощающими, меченая им всецело вновь всю боль ощущает и концентрируется лишь на образе в голове и на губах, проговаривающих: «А ты думала, что это навсегда?». Меченая давится собственной кровью, когда сердце вновь на части разрывается. А стук в дверь легкий заставляет быстро соленые дорожки со щёк убрать, ответить голосом недрожащим (с последних сил) и джинсы натянуть спешно. К полудню, когда на улицах города появляются офисники, спешащие из душных квадратных метров на обед, младшеклассники, у которых уроки уже закончены и студенты, громко смеющиеся и попивающие энергетики, Кристина бредёт домой. В толпе вечно спешащих она чувствует себя местной и чересчур защищённой. Открываться одиноким многоэтажкам и редко проезжающим автомобилям, как сегодня, — не её; находиться в толпе и выделяться — самое то. Кристина любит город, полный жизни. Кристина любит отдаваться суете мегаполиса, виртуозно маневрируя между людьми в метро на переходах и… А, если честно, то Кристина просто не любит быть одинокой. А подъезд Кошелеву встречает именно одиночеством, пока та шествует по этажам вверх, мельком просматривая записи на стенах. Огромные грязные окна и нумерацию этажей Кристина оставляет позади и хочет — искренне хочет — выйти на крышу, но незамеченной не остаётся. Лёша, отступив от двери, взглядом встречает девушку, что преодолевает последний лестничный пролёт. Ещё чуть-чуть и ветер бы раздувал волосы, а солнце приятно грело бледную кожу. Но вместо этого Кристина губы растягивает в псевдо улыбке и руки разводит для объятий, а Кошелев буквально выплевывает, когда сестра ровняется с ним: — За тебя мама переживала. Кристина моргает пару раз, глаза отводя. Руки опускает по швам и карманы джинс находит, голову отворачивая. Видеть этого обвиняющего во всех грехах взгляда хочется меньше всего на свете. — Где ты была? Вопрос сквозь неё летит и по этажам спускается так же быстро, как Кристина пытается обойти Лёшу, чтобы попасть в квартиру. А Кошелев лишь одну руку на предплечье девичье помещает, на себя резко дергая, и другой её за подбородок хватает крепко, со всей злостью сжимая и к себе разворачивая. «Мама же волновалась, раздолбайка хренова» — по глазам читает Кристина, но виноватой себя не чувствует. Может быть, если её в этой семье ждали, то она бы и никогда не ушла отсюда в мотель непонятный; может быть, если бы Кристину любили хоть на дюйм больше, то девочка бы выросла той, что из категории нормальных. А если бы её любили наравне с Лёшей, её бы точно можно было записать в список к хорошим девочкам. Но Крис не ждут и вряд ли любят хоть на дюйм больше, чем сейчас. И ничто, кроме усмешки и ответа на «отъебись», её семья не заслужила. — Гу-ля-ла, — медленно растягивает Кошелева и руку со своего подбородка сбрасывает резко, отталкивая брата назад. Лёша едва двигается и вздыхает грузно, просверливая во лбу Кристины дыру. — Твои подруги тебя тоже искали, — уже спускаясь, кидает Лёша, не удосужившись даже повернуть к ней голову. — И давно ты стал почтовой совой? — не без ухмылки вопрос стреляет в спину удаляющемуся силуэту, но ответом является лишь тишина и спешные шаги брата вниз по лестнице. Безответно. И Кристина этому никак не удивляется, а наоборот ещё шире растягивает губы. Дом. Где тебя любят и ждут. /// Кристина в своей квартире не задерживается. Скидывает вещи в стиралку (кофту Серёжи, правда, бросает под подушку), натягивает на себя что-то более-менее прикрывающее такую красоту и дверью хлопает так же стремительно, как и всегда. Уходить из этого места она любит. (Особенно после того, как чуть не сдохла на своей собственной лестничной площадке). В новых джинсах Кошелева находит пачку жвачки клубничной, две сотки и шпаргалку по алгебре, которая летит в ближайшую урну на улице. За две сотни Кристине удаётся ухватить энергетик, пачку сигарет и парня, который все это ей добродушно покупает. Кошелева улыбается, подмигивает и скрывается поспешно за ближайшим поворотом, ведущим во двор к Софе. Сигарету меж губ зажимает, Сережину зажигалку использует и все так же движется по направлению к подъезду Авазашвили. Правда смех подруги задолго до него слышит и на ближайшее дерево опирается, глядя на Софу на спортплощадке. Та подтягивается усердно, подгоняемая поддержкой парня Лены, имени которого Кристина не желала и не желает знать. Только отметить одно может — фигура у того действительно ничего. И поэтому она почти не удивляется взгляду Софы и этому её сладкому смеху, из-за которого тот улыбается. — Не могу! — вскрикивает громко Авазашвили, потирая уставшие руки. — Ты всего три раза подтянулась! — деланно возмущённо кричит парень и медленно устраняет отделяющие их метры. Встряхивает ту за плечи аккуратно, руки перекладывая на талию. Оказывается за спиной у Софы и что-то ей говорит так тихо, что при всем желании Кристина бы все равно не услышала. Но зато Кристина видит и ей этого для восприятия хватает; видит, как тот руки на её бедра перемещает, Софе так «помогая подтягиваться», а потом совсем не по-тренерски в плечо целует. Авазашвили мечется с секунду, вдыхая-выдыхая подобно рыбе и глазами блуждая по площадке, а потом голову в его сторону поворачивает. Осторожно. Неуверенно. Но когда «тренер» медленно сокращает расстояние между их губами, Софа порывается и целует сама. И всё это настолько неожиданно и настолько удовлетворяет душу Кошелевой, что та определенно рада, что прибилась к дереву и что то её опорой является. Спустя минуту злосчастный парень сестры площадку покидает, а Софа дышит рвано и ладони к лицу горящему прижимает, улыбаясь варварски. Ровно до того, правда, пока не видит Кристину, что медленно курит и движется к ней. В голове тут же пролетает тысяча вариантов развития событий и теорий о том, сколько она видела, но Кошелева быстро заговаривает, и Софа уверена, что теперь она — труп. — Это ведь новый парень Лены? — ведёт бровью Кристина, улыбаясь довольно и делая затяжку. Ответом служит молчание и взгляд Авазашвили, судорожно гуляющий по её лицу. — Ты поступаешь, как последняя шлюха, — фыркает Кошелева, наслаждаясь изменившейся мордашкой подруги. С удивления до уязвимости её довела всего одна брошенная фраза. — Не говори никому, — подрывается Софа, приближаясь ещё ближе, — Я… Я не знаю, что это было… — Тебе понравилось, — тоном не терпящим возражений произносит Кристина, и Авазашвили быстро качает головой, чувствуя себя загнанной птичкой в клетке. — Не оправдывайся, Соф, — усмехается Кошелева и вперёд движется, зная точно, что теперь Авазашвили за ней нога в ногу ступает, — Твой секрет я не раскрою, не переживай, — поспешно добавляет Кристина и через плечо оборачивается, бросая: — Но ты же мне поможешь помириться с девочками? И выходит это далеко не вопрос.