За шкафом

– Мать, слышь, уже будильник два раза звонил. Ты на работу собираешься? – А сколько сейчас? – Пять утра уже. – Твою ж, такая рань. Двадцать лет встаю, а привыкнуть – хер там, – жаловалась полная женщина, выбираясь из кровати. – А ты че не спишь? – Можно я сегодня с тобой? – спросил Хидан. – На комбинат? – спросили с явным удивлением. – Ну, типа да, помогу, если че, – в голосе матерого хулигана сквозила неловкость. – А в школе ничего не скажут? – Да похуй, – махнул рукой парень. – Собирайся тогда. На улице не было ни души, только редкие фонари рябили жёлтым светом. Они вышли из дома в половину шестого утра, поэтому пустынные дороги не удивляли, а скорее навевали ностальгию. Разбитый асфальт по дороге к мясокомбинату напоминал Хидану о детстве. Не сосчитать сколько раз он ходил по этой дороге, сколько раз едва не упал, спотыкаясь о ямы в асфальте, а сколько детской ругани услышал высокий забор, бесконечно долго тянущийся вдоль бордюра. И все равно было что-то далёкое и детское, греющее сердце в убитом временем и людьми асфальте, пошарпанном зелёном заборе и даже в утренней темноте. Хидан не спал всю ночь – его что-то гложило, удручало. Может свистящий за окном ветер, а может обстановка последних дней. И он мог бы плюнуть на все: и на выговоры директрисы, и на приевшуюся учёбу, и может даже на неурядицы с Какузу, но все вместе сплело такой плотный ком, застрявший в груди, что не обращать на него внимания было невозможно. Хидан точно не принадлежал к числу людей, которые будут изматывать себя мыслями и пытаться раскопать точные мотивы в подсознании, но даже он устал. Просто по-человечески устал и решил, что отдохнёт от школы. Да и какой прок туда идти, если даже говнюк Какузу игнорирует его? Парень споткнулся и осыпал громкой руганью клятый асфальт и его укладчиков. Идущая рядом мать захохотала. – Сколько лет уже, а дурень дурнем, – она со всей силы похлопала его по спине. – Всё мозги повышибал себе, небось, когда падал здесь в детстве. А я всегда говорила: глаза свои разуй и смотри на дорогу, а не по сторонам. Вон уже лоб какой вырос, а толку? А толку ноль. Но парню и этого не хотелось говорить. Не было никакого желания открывать рот и строить разговор, хотя мать у него была, как он говорил, мировая: и сигарет подкинет, и острое слово в копилку добавит. А учитывая полное отсутствие отца в жизни Хидана, женщина прекрасно играла и его роль тоже. И хоть раньше порой очень не хватало крепкого, сильного плеча, они научились жить без третьего члена семьи. Беглые мысли об отце вдруг напомнили о Какузу. Говнюк. – Мать, я покурю и зайду. – Давай, я скажу на проходной, что у нас сегодня есть лишние руки. Парень остановился возле крыльца комбината и оперся на обшитую железными листами стену. Он не видел, как женщина заходила в здание, но хорошо услышал, как открылась дверь и рабочие звуки вырвались наружу. Тоже ностальгия. Приглушенный скрежет электропилы и дикий, сумасшедший визг. Хидан слышал эту смесь намного чаще голосов друзей. Друзья. Были ли у него друзья в детстве? А сейчас? Мысли о Какузу вновь атаковали и парень, чертыхаясь, вытащил из кармана пачку сигарет. Звонкий щелк зажигалки, спасительная затяжка и редкий дым в небо. На душе было мерзко вовсе не от едкого дыма крепких сигарет, а от чувства, которому Хидан не мог дать название – он ощущал волнение, беспокойство, засасывающую тоску и поедающее предательство. Сосед по парте не сделал ему ровным счетом ничего, но именно чувство «дикой подставы» тревожило и нагнетало, а еще заставляло подкуривать уже вторую сигарету. Выпуская дым в воздух, он посмотрел на пачку. На задней стороне, за прозрачной пленкой была вложена сотня, занятая вчера у Какузу. Парень понятия не имел, на черта он ее попросил – у него были деньги – но Хидан хотел, чтобы если не друг, то хоть он был ему что-то должен. А учитывая как трепетно брюнет относился к деньгам, парню грело сердце, что он все-таки одолжил ему купюру. Пусть хоть что-то их связывает. На улице значительно потеплело. Еще вчера температура была совсем не высокой, по ощущениям – около нуля, а сейчас точно больше десяти градусов, даже хотелось расстегнуть куртку. Днем должно быть еще теплее. Хорошо, что такой день Хидан решил провести вне стен школы. К одиноко стоящему грузовику со свиньями начали присоединяться другие. Огромные машины заезжали в просторный двор и выстраивались в аккуратный ряд. К счастью, скотобойня, совмещенная с мясокомбинатом, находилась за лесополосой, и жителям панельных многоэтажек не был слышен визг и мычание животных. И пусть многие без зазрения и укоров совести потребляли мясную продукцию – что было более чем нормально – увиденное и услышанное здесь могло бы навсегда сделать из стопроцентного мясоеда вегетарианца. Хидан терпеть не мог «травожуев» – так он называл борцов за жизни животных, потребляющих корешки и ростки. В них раздражала даже не убогая философия, а ограничения, которые они добровольно накладывали на себя. Каким глупым надо быть, чтобы сознательно говорить мясу – «нет»? Насколько парень знал ни его собственный, ни какой другой бог не порицал за убийство домашних тварей, но идиоты находились всегда. Он затушил бычок носком кроссовка и расстегнул куртку. Сегодня действительно будет тепло. В который раз ему стало жаль школьников и их потраченные часы в «детской тюрьме». Сейчас бы Какузу позвать, работенка, конечно, не самая чистая, но его же любимая фраза: «Деньги не пахнут», вот тут он мог бы понюхать, чем пахнут его деньги. Хидан захохотал, а потом резко оборвал себя, сплюнул на асфальт, растер обувью и зашел в здание. Специфический, ни с чем несравнимый запах мгновенно проник в ноздри. Забытые чувства и воспоминания всколыхнулись в третий раз. Детство часто ассоциируется с запахом тягучей карамели, сахарной ваты, сладковатой присыпки, булочек, шипящего лимонада или еще чего-то вкусного. Свое же детство Хидан ассоциировал с запахом крови. Свежий, бьющий по носу, еще горячий металлический запах и привкус на языке напоминал светловолосому парню о том, как он был мальчишкой. Как он сломя голову бегал по цехам, постоянно таскал ножи, разделочные топоры, пытался поднять пилы и поиграть в войнушку. – Пацаненок, ты че ли? – удивлённо спросил высокий мясник, увидев зашедшего парня. – Сколько ж ты здесь не появлялся? – мужчина положил тяжёлую руку на плечо Хидана. – Давно не виделись. Последний раз Хидан был на скотобойне много лет назад, ещё будучи озорным сорванцом. Всё говорили, что с тех пор шило так никуда и не исчезло из его пятой точки, и никто не замечал, как на самом деле он вырос. Выпускник все-таки. – Готов потаскать пилы и топоры для дела? Или ещё не дорос? – Недооцениваете, – констатировал он. – Я уже давно готов забить кого-то. Руки чешутся, смотрите. – Вырос, точно вырос. Щас сделаем из тебя мужика. С первой свиньёй, как с первой бабой… Была у тебя уже баба? – Опять обижаете, что я урод или педик? – Да что ты, ты в самый раз пацан. Ну, так вот, с первой хрюшкой, как с первой женщиной – нежно и осторожно. Хотя, если тебе попадётся хряк – будешь пидором, – захохотал мужик. – А у вас первый хряк был, да? После долгих лет работы с хрюшками шутки такие себе. – Подожди-подожди, поработаешь сколько я и у тебя такие будут. Дуй за фартуком и начинай, – мясник напутственно хлопнул Хидана по плечу. Парень переоделся, завязал длинный перемазанный кем-то задолго до него фартук и огляделся вокруг. Рабочие полным ходом занимались делом, но он решил сначала посмотреть. В детстве он множество раз наблюдал, как забивают коров и свиней, но делать это самому – совсем другое. Больше трепета, что ли. Огромное помещение, обшитое плиткой и листами из метала, чтобы легче было отмывать кровь, пропахло насыщенным тёплым запахом смерти. Дикий визг и мычание создавали впечатление, будто ты попал в ад, в один из самых горячих и бурлящих котлов. Не подготовленный человек, придя сюда, запросто свихнется только лишь от звуков, а если и этого будет мало, то зрелище, когда свинью парализуют током для оглушения и снимают кожу, наверняка, доведёт до заикания. Но Хидан не из нежных натур, ему это не в новинку. Его мать всю жизнь работала на скотобойне и парень бывал здесь чаще чем на детской площадке. Сам он находил свое детство более весёлым и интересным, нежели у сверстников. Все-таки было здорово проводить время со взрослыми, которые учили мальчика разбираться в видах ножей и топоров – тогда он чувствовал себя крутым. А чисто мужское окружение, не считая матери, заменяло ему отца. Женщина, вовсе не кажущаяся хрупкой, даже наоборот – не уступающая ни в чем среднестатистическому мужчине, подставляла ведро под висящую на железном крюке свинью с перерезанным горлом, чтобы дать крови стечь. На убийство животного уходило не больше пары минут – настоящий конвейер смерти. И Хидан сегодня станет его частью. Он никогда не убивал раньше, за исключением мелких тварей, а сегодня убьёт. Но его это не беспокоило – религия поощряла данное действие. В какой-то момент ему вручили в руку пневматический пистолет и вновь похлопали по плечу, подталкивая к узкому проходу, где визжали вусмерть напуганные животные. – Ну, Хиданчик, давай. Если что – помогу, – родительница оказалась совсем рядом, а весь цех захохотал над её «Хиданчик». А Хиданчику было все равно над чем смеются за его спиной, он уже мысленно был наедине со своей жертвой. Свинья в узком железном коридоре ожидания на секунду прекратила истошно вопить, но, увидев приближающегося парня, завизжала вновь. Животное билось в узком проходе – свинья все понимала, знала, что её сейчас убьют. Примитивное животное пыталось цепляться за жизнь, но у него не было никакой возможности избежать своей участи. Оказывается, смерть бывает гуманной. Это когда прежде, чем остановить чью-то жизнь, человек оглушает живое существо. Мясник должен сделать это предельно точно, иначе ток может не сработать, но в случае верно выполненных действий оглушенное животное не умирает, но не двигается и теряет чувствительность. Этого достаточно, чтобы провести нужные операции. Очень важно попасть в нужную точку иначе часть крови может задержаться в капиллярах и мышечной ткани, а это существенно понизит стоимость мяса. После того, как хряк прекращает двигаться, его отправляют на подвесные пути – крюки, проще говоря, и обескровливают, перерезая сонную артерию и сплетение вен. Хидан знал каждое из этих действий на зубок и действовал автономно, без единого проблеска эмоций, не щадя и не жалея, но его передернуло, когда кровь брызнула на щеку. Ещё тёплая. Он положил нож на разделочный стол, в то время как весь цех галдел и хлопал, будто поощряла первое убийство. Парень опустил взгляд на собственные руки. За эту минуту не произошло ровным счетом ничего, он совершенно не изменился, и его руки не сморщились, не почернели – все было как обычно. Просто теперь он тот, кто зарезал свинью. Все же его мать была права, это только лишь убийство, подобное вовсе не противоречит, а поощряется их богом. С малых лет Хидан верил в необычное божество. Люди порицали их семью за это, тыкали пальцами, закрывали детям глаза, кричали в спину последние слова, но по сути ни Хидан, ни его мать ничего никому не делали. Просто их вера позволяла убивать. Светловолосый мальчик не видел не икон, ни других портретов своего бога, единственное, что подтверждало принадлежность к джашинизму – круглый оберёг с треугольником внутри. Он точно не помнил когда и почему начал верить в Джашина, но на самом деле это было дело случая, начало которому положила его мать. Хидан не знал своего отца, а мать никогда не показывала фото подлеца, сбежавшего от семьи и ответственности. Лучше вовсе не знать второго родителя в лицо, чем понимать, как выглядит отброс общества, считала она. Но воспитывать мальчика одной – меньшая из проблем, которая появилась в её жизни. Её больше волновало с кем оставлять ребёнка, пока она на работе. Доход семьи не позволял даже думать о няньках и сиделках, а соседи чаще думали о бутылке, нежели о помощи матери-одиночке. У женщины не было выбора от слова «совсем», поэтому все, что ей оставалось – взять Хидана с собой на работу, пусть и в место пропитанное кровью. Сначала её ничего не волновало – ребёнок всегда бегает рядом, всегда находится под присмотром, пока она вдруг не задумалась, а нормально ли, что маленький мальчик смотрит на забой, на кровь, на то, как потрошат мясо? Её вдруг начали волновать маленькие детские ладошки перемазанные в крови и задорный смех на предсмертный визг свиней. Мама Хидана впервые задумалась, а повлияет ли увиденное в детстве на её сына? Она не читала книг по психологии, но её очень волновали мысли о будущем мальчика. Что с ним будет? А вдруг он станет жестоким? А вдруг станет убийцей? Как ей исправить свою ошибку и что-то изменить? – Я боюсь, – шептала она единственной подруге в разделочном цехе. – А если так нельзя? Он, наверное, не должен был это видеть... Я, старая кочерга, привела его сюда... – она прижимала руку к груди, наблюдая, как светловолосый мальчик подаёт мяснику топор. – Думаешь, что-то будет? – отвечала подруга. – Ты же не специально. – Не знаю, но нутром чую, что до добра это не доведёт. – Да брось, он же не понимает, – махала рукой знакомая. – Вон, глянь, ему весело. – Вот именно. Ему это нравится. Так не должно быть, ох. – Слушай, а ты обрати его в веру, – предложила вторая женщина. – На кой хер она ему сдалась? – мать Хидана недоуменно смотрела, но на самом деле уже обдумывала, чем это может помочь сыну. – Пусть верит, молится, думает, что так и должно быть. Главное не обращай в христианство, там церковь только деньги тянет, придумай сама что-нибудь. – Что-то в этом есть. Сказать, что есть бог, дозволяющий убийство животных? Слушай, ты права. Если он будет думать, что кто-то свыше разрешает, так будет лучше. Я бы не додумалась. Сегодня вечером нашепчу ему что-то. Вера Хидана в Джашина возникла вовсе не случайно и не была его осознанным выбором. Одним вечером мама рассказала ему о божестве, ради которого они забивали животных; которое, наставляло их на путь исправления подобными действиями и дала ребёнку амулет – треугольник заключённый в круг – он давно валялся в её шкатулке. Она наказала Хидану веровать, молиться и следовать правильному пути. И мальчик уверовал. Ранее утро стало для него первым жертвоприношением Джашину и святая благодать разошлась по телу. Но это же утро совсем иначе началось для другого безбожника. Вовсе не с благодати. Учиха Итачи не был настроен подставлять лицо под солнечные лучи, вдруг вышедшие из-за туч. Погода никоим образом не соответствовала его настроению, и только раздражала обилием света и тепла. Лучше бы облачно и холодно. Внутри все клокотало и метало, создавая грозовую бурю в радиусе метра, центром которому приходится брюнет. Сколько же вспышек молний он увидел перед глазами? Не сосчитать. И подумать только, что его вывел из себя младший брат. Итачи не мог представить, что Саске может выбить его из равновесия. Разве он мог подумать, что брат поведёт себя так? Он был уверен, что Саске будет благодарен, но теперь он совершенно не понимал, что в голове подростка. Итачи не хотел встречаться с Саске утром, а потому пришёл в школу на час раньше. Дежурная смотрела на него с толикой подозрения, но в итоге так ничего и не сказала. Старшеклассник отправился на третий этаж, хотя понятия не имел, где будет первый урок – забыл. Он сел на лавку и оперся о стену, пряча руки в карманы. Ему нужно было подумать, утихомирить свои мысли и главное понять, что руководило его братом. А этого он искренне не понимал, даже опираясь на холодный расчёт и логику. Вчера все казалось так легко и просто. Вчера он думал, что станет решением всех проблем своего младшего брата. Но даже сегодня он ещё не понимал, какой катастрофой обернулись его действия. Но это все потом, Учиха-старший ещё не знает, что сделал что-то плохое. Сейчас его волнует другое. Сию секунду брюнет хочет знать, почему ему сказали «нет»? Искреннее недоумение на пару с удивлением не отражались ни единой морщинкой на бледном лице, но в груди и под самым горлом жгло. Итачи всегда хорошо относился к Саске, всегда любил, поддерживал, заботился. Всегда был ему настоящим старшим братом. Парня сильнее беспокоило не то, что ему отказали, а реакция подростка. Что за страх? Откуда этот дикий взгляд? Как Саске может смотреть так на Итачи? Что он себе позволяет? Разве можно вести себя так со старшим братом? Старший Учиха не желал зла ни одним своим прикосновением, напротив хотел сделать что-то хорошее, утихомирить взволнованное сердце бедного мальчика. Саске всегда нуждался в поддержке и одобрении, что немало важно: именно в его – Итачи – поддержке и одобрении. И для старшего из братьев было само собой разумеющимся дать младшему эти чувства. Но ему отказали и Учиху это задевало. Младший брат был из числа тех людей, которые не унимались сами по себе и нуждались в чьих-то словах, но если он так легко отверг брата, значит... Значит у Саске есть человек, который может дать ему все это вместо Итачи? Чёрные брови приподнялись вверх, а взгляд потупился. Парень не видел перед собой выкрашенную в бежевый стену, теперь перед глазами была мутная серая пелена. Кто? Кто этот человек? Кто может заменить Саске старшего брата? Злость на неизвестного подлеца начала скапливаться в груди. Кажется, младший брат слишком много себе позволяет. Итачи столько сделал для него, на столькое пошёл и ведь ничего, ничего не требовал взамен, ничего не просил. А брат что? А брат нашёл кого-то, кто выполняет роль старшего? Кто ласкает слух приятными словами? Или того, кто учит его? Как он мог? Твёрдая глыба раздражения давила на грудную клетку. Итачи чего-то не понимал. Неужели он не сделал чего-то важного или мало дал Саске? Да он же, он же..! Кто тот поганец, заменяющий мелкому его? Учиха выяснит, выяснит и покарает. Никто не смеет претендовать на его место старшего брата. Звонок на первый урок спасительно вытащил из мыслей, где брюнет уже начал читать нравоучения подлецу, влезшему в их с братом жизнь, после бы он обязательно приступил к более доходчивым действиям, потому что люди редко понимают слова. Как же старший Учиха был рад неделе дежурства – это поможет ему выяснить все, что хочет знать. Урок математики мог бы подействовать отрезвляюще, если бы они проходили что-то, чего Итачи не знал, но, к сожалению, он давно изучил школьную программу и все уравнения были ему знакомы и решаемы за несколько минут. Поэтому он тщательно раздумывал и выводил предположения. К несчастью, имя жертвы так и не приходило на ум, однако этот человек определённо должен быть в их школе – просто потому, что Саске не общался ни с кем за пределами учебного заведения. Учиха уже подобрал набор слов, которыми будет оперировать в ходе своего нравоучения. А вот когда он разберётся с подлецом настанет черёд маленького брата, которому тоже следует запомнить, что друзья друзьями, но они, ни в коем случае, не должны занимать место старшего брата и уж тем более исполнять его роль. Итачи крутил карандаш меж пальцев и улыбался лишь уголками рта. Неизменный сосед по парте – Хошигаки Кисаме – поглядывая сбоку на товарища. Он уже давно изучил спектр мимики Итачи, а потому знал, что такая ухмылочка – истинная редкость и либо его товарищ что-то замышляет, либо случилось нечто невероятное. – Что на повестке дня? – спросил Кисаме. – На повестке дня урок, – ответил Учиха с прежней улыбкой. Он сегодня задаст самый настоящий урок, несомненно. Как же несладко придётся его ученикам, как несладко. – С каких пор тебя интересует математика? – Всю жизнь, – Итачи говорил непривычно много и свободно, но только дурак не понял бы, что в его словах скрывается совсем другой смысл. А Кисаме вовсе не глуп. – Обожаю вычислять неизвестное и выводить его на чистую воду, и объяснять, почему подставлять некоторые члены в уравнение невозможно, а потом писать в конце «Что и требовалось доказать». По правде говоря, Хошигаки никогда не видел такого задора в глазах одноклассника, и ему было интересно, что растормошило брюнета. Однако он даже не мог представить, что может быть интересно такому бесстрастному человеку как он. – Если бы я не знал тебя, подумал бы, что влюбился. А Кисаме и не знает его. Итачи не умел дружить и не имел друзей. Знакомые, товарищи, друзья – все одно, а то есть ничего не значащие для Учихи люди. Все, что у него было родное: его младший брат, его семья. А остальные не важнее всеобщей суеты. Тем не менее, слова соседа по парте нарисовали улыбку на лице, а карандаш быстрее затанцевал между пальцами. Строгая учительница не могла позволить себе стерпеть болтовню и улыбочки на своём уроке, потому прогремела на весь класс: – Учиха, к доске! Преподаватель не отпускала его до конца урока, все добавляя и добавляя задачи и уравнения, но Учиха-старший без труда решил каждое, не переставая улыбаться ни на миг. Этим он не на шутку разозлил женщину, которая, стоило прозвенеть звонку, закричала, что на следующем уроке ему не будет так сладко. Будет-не будет, парня ничего не беспокоило. Ведь сейчас ему очень сладко. Собрав портфель, он отправился на свой дежурный пост – коридор второго этажа в правом крыле. Точнее, это был не его пост, но Хидана сегодня нет, а Какузу вряд ли пойдёт дежурить один. Вся его операция складывалось превосходно, учитывая, что урок Саске на этом этаже и в этом коридоре. Вокруг все уже шумели, когда Итачи добрался до места облавы. Единственное, что ему оставалось сделать – дождаться свою жертву. Но братика не нужно было долго ожидать, он появился как по расписанию – спустя минуту после звонка на перемену. Саске моментально заметил старшего и резко отвернулся, намереваясь скорее пройти мимо, но, увы, ему не позволили. – Учиха, – достаточно громко позвал Итачи, – сюда. Младший из братьев сглотнул, боясь взглянуть в сторону старшеклассника. Саске, мог бы пройти, мог бы сделать вид, что не услышал, но он сам идёт навстречу своему несчастью, сам ступает к Итачи. Он останавливается перед ним и физически чувствует как тень старшего брата, стоящего против окна нависает, давит и ни один лучик не может достать до него, согреть и спасти. – Ничего не хочешь сказать мне? – Я... Я не бегал, – он все ещё не смотрит на брата. – А по-моему ты добегался. Садись. Дежурные всегда усаживали провинившихся на деревянные лавки и заставляли сидеть до конца перерыва. – Я же ничего не сделал. – Правда? А если подумать? Ты разве ни в чем не виноват? Такой уж ты не виновный, а? Вчера... – Но это же все ты! – Я? – ухмыльнулся Итачи. – И что такого я сделал вчера? – Ты же, да ты... – младший заикался, наконец-то хоть немного приподняв голову. – Что, ну что? Говори, что такого неправильного я сделал? Может я такой плохой, что попытался успокоить тебя? – Ты меня поцеловал! – выпали Саске, едва набравшись смелости. Почему, ну почему ему казалось, что нельзя упрекать в этом брата? Ведь это было правильно, ведь так действительно нельзя поступать. Так почему же его гложило предъявленное обвинение? – А ты меня укусил, и кто из нас плохой мальчик? – Что ты сравниваешь?! Поцелуй, это же, это… плохо. – А что в этом плохого? – ожидаемо спрашивает старший. – Как что?! Да это же недопустимо! – А с кем для тебя это допустимо? – Учиха надеется, что младший брат сам выдаст своего дружка- или подругу-утешителя. – Не с тобой! Ты... – Саске не находит слов, не может подобрать аргументов, но точно знает, что так нельзя. – Ты... – Не «тыкай». Садись и подумай над своим поведением, – брюнет заставляет его сесть, подталкивая к лавке и подросток садится. О чем ему думать? Он ведь ничего не сделал, не был ни в чем виноват. Но младший послушно сидит и думает, как и сказал ему Итачи, только он ничерта не может понять и присутствие старшего брата впервые нагнетает. А Итачи внимательно смотрит, не за братом, нет. Парень смотрит на его одноклассников, направляющихся в кабинет на урок. Он хочет засечь ту крысу, пробравшуюся в их с Саске жизнь. Ну же, кто заставил его брата оттолкнуть старшего вчера? Кто стоит к Саске ближе, чем он сам? Кто это, кто? Он внимательно смотрит на каждого и отслеживает взгляд подростка. На кого он станет смотреть? Кого будет молить о помощи? Но Саске смотрит на свои колени и сжимает лямки портфеля. Неужели не хочет сдавать подлеца? Даже если младший не сдаст своего дружка сейчас, Итачи вычислит его – теперь это цель. Потому что не должно быть лишнего человека – он мешает. Старший-Учиха сжимает пальцы и все ещё ждёт. В их отношениях что-то неладное и ему жизненно необходимо разобраться и выяснить что именно. Парень уже не смотрит на толпу школьников, поглядывающих на Саске, которого усадил собственный старший брат. Сейчас Итачи уже смотрит только на подростка, неуклюже прижавшего портфель к себе. Желание защититься? От кого? Саске-Саске, как же ты не понимаешь, что все они тебе не нужны? Когда ты научишься разбираться в людях? Они же все не разумные, глупые, да ещё и подрывают мой контроль. А разве ты сможешь без него? Нет, конечно же, нет. Итачи лучше остальных знает, что его младший брат ведомый, и кому как не старшему вести его? Саске нуждается в его направлениях, наставления, пусть даже сам не осознает и не признает. И все же, что-то не так. Но сейчас Итачи ещё не понимает, что что-то неладное – это он сам. Прозвенел звонок на урок, но младший из братьев даже не шелохнулся. – Можно идти? Итачи улыбается и тепло мягко разливается в груди. Младший брат все ещё просит разрешение – ещё не все потеряно. Учиха не пряча улыбки, отвечает: – Можно. Подросток подпрыгивает и бежит в класс, сломя голову. А его брат неспешно направляется на свой урок, сложив руки в карманы. Итачи доволен, хоть и не нашёл свою цель. Однако послушание братишки никак не устраняло проблему. Старший Учиха обязан принять меры, пока ситуация не выскользнула у него из рук. И вот эта мелкая долька тепла никак не может затмить злость на вчерашний поступок брата – его ведь попросту оттолкнули, дали понять, что он лишний, что могут и без него. Младшего брата нужно наказать и преподать хороший урок. Итачи был спокоен весь последующий учебный день, потому что знал, как поступить. Жизнь слишком непредсказуемая, чтобы планировать что-либо дальше чем на день, но Изуми планировала. Хотя в данную секунду её не волновало ничего, кроме звонка человека, который нравился ей до чертиков. Она живо захлопывала и вновь открывала папки на своём столе, перекладывала документы с места на место и бесцельно водила компьютерной мышкой по коврику. Девушке безумно хотелось включить романтичную музыку и кружиться на офисном кресле, закрыв глаза и томно вздыхая. И пусть на улице уже не пасмурно как в последние дни, и пусть даже ощутимо потеплело, словно резко пришла весна, но её сердце расцвело мартовским подснежником не от этого, а от трели мобильного телефона. Оказывается, можно испытать абсолютное счастье всего от пары слов: «Давай встретимся». И все вокруг стало таким мелочным, не важным, мимолетным, лишь два слова продолжали звучать в голове и создавать атмосферу полнейшей радости и релакса. Учиха Итачи давно был её мечтой. Изуми заметила его в школе и пусть он был младше на год, парень казался взрослее многих взрослых. Впервые она заметила его в восьмом классе и поначалу только смотрела. Она выискивала красивый статный силуэт в коридорах, в столовой, в раздевалке. Сперва это было игрой в гляделки и Изуми лишь наблюдала, чтобы насладиться тёмной очаровательностью, но вскоре этого стало мало. Девушка сама напрашивалась на обход за отсутствующими, чтобы хотя бы мимолетно зайти в класс, где учился Итачи и послушать, как он отвечает у доски, узнать какой у него почерк и с какой скоростью он может решить уравнение. Изуми была одержима своей идеей и чувствами к незнакомому парню настолько, что в один момент начала осознанно заваливать контрольные и прекратила делать домашнее задание – она хотела остаться на второй год и пойти в один класс с Учихой Итачи. Но мать, узнав о подобной глупости, быстро вправила дочери мозги, и девушке пришлось, скрепя зубами и сердцем, вновь начать заниматься и продолжить наблюдать. Это длилось долго, вплоть до середины одиннадцатого класса. Она понимала всю плачевность ситуации – вскоре она выпустится и потеряет любой контакт со своей любовью. Лишь тогда она набралась смелости и заговорила с человеком, которым восхищалась, без малого, три года. Она попросила его о мелкой помощи, сейчас уже и не помнит в чем именно, но в ту минуту Изуми чувствовала жар щёк, который добрался до кончиков ушей, язык заплетался, а руки сжимали одна другую, чтобы не выдать дрожь. Но Итачи просто согласился, не отказывая и не придумывая отговорок. И все оказалось так просто, а старшеклассница поняла какой дурой была все эти годы, когда боялась издать звук в его присутствии. Несколько месяцев, когда она напрашивалась на помощь парня, были самыми яркими и замечательными в её школьной жизни. А после она выпустилась и сделала все, чтобы не разорвать их связь. Вне школы ей пришлось довольствоваться короткими встречами и рабочими разговорами, но пусть так – у неё все ещё был шанс. И она берегла и лелеяла надежду, которая сегодня стала для неё реальностью. – И сколько можно тебя звать? – рассерженно взывала госпожа Хазуки. – Изуми! Девушка настолько ушла в себя, что услышала мать только после бесчисленного количества окликаний. – Что такое, мама? – расслабленно спросила она, разглаживая волосы, перекинутые на одно плечо. Изуми все еще не смотрела на подошедшую женщину, ее невидящий взгляд был направлен в стену. – Что-что, это с тобой что? Какая муха тебя укусила? – она внимательно посмотрела на дочь, которая вдруг захихикала, а потом сжала в руке телефон. – Тебе кто-то… – она вдруг замолчала, а потом понимающе улыбнулась. – Итачи звонил? – Угу. – Так и знала. Ой, как же немного тебе нужно, чтобы впасть в анабиоз, деточка. Ты хоть посопротивлялась для приличия, ну хоть минуту? – Не-а. Мама, ну прекрати, это же Итачи. А вдруг он бы передумал? – Оказывается, цаца у нас не ты, а он. Так, а ну пойдем в кабинет, – она ловко подхватила дочь под руку и утащила к себе. Изуми было настолько все равно, что она и не думала отпираться. Девушка лишь глупо хихикала и была глубоко-глубоко в своих мыслях. К счастью, ее мать давно была в бизнесе и проводила сделки, а устроить семейное счастье дочери было чем-то очень похожим. Она закрыла дверь в кабинет и хлопнула в ладоши, с хитрой ухмылкой потирая их друг о друга. – Вот наша рыбка и попалась в сети, – она ходила вокруг дочери. – А я же говорила тебе, говорила, что скоро наша золотая рыбка по-другому запоет. Понимаешь, родная, мужик – он всегда мужик. Сплошной бред говорят про джентльменов, про учтивых и галантных, про бескорыстных и бесстрастных. Все намного проще – дала посмотреть на попу, повздыхала, грудь немного показала и вуаля! Вот поработала телесами на выходных, и счастье пришло к тебе. Говорила же, говорила! – Мама, да разве же в этом дело? Итачи не повелся бы на такое, я уверена. Мне кажется, он наконец-то осознал, что мы можем быть вместе. – Моя голубушка, конечно, я не хочу тебя расстраивать и сбивать пыл, но к этому он вряд ли придет. Мужчины слишком незамысловаты. Все эти высокие, тонкие чувства им незнакомы и чужды – они мыслят инстинктами, твой Итачи это доказывает. – В смысле? Что это он такое доказывает? – Ничего-ничего, – замахала головой женщина, обнимая дочь за плечи. – Лучше давай порадуемся, что мама налаживает твою личную жизнь, и на нашу удочку наконец-то клюнула рыбка. Госпожа Хазуки уже давно не была из числа тех людей, которые верят в любовь до гроба и искреннюю преданность длиной во всю жизнь. Зато она стала доверять числам, женской логике и интуиции. Женщина знала наверняка, что Учиха Итачи вряд ли положит глаз на ее дочь, хоть та и была красивой и миловидной. Хазуки знала много мужчин, но таких как Итачи еще не встречала. Слишком закрытый, слишком непонятный, но вместе с тем обладающим необычным обаянием. Она прекрасно понимала дочь – с таким мужчиной действительно хотелось быть. Женщина гадала, чем же его можно зацепить, на что поймать? И, кажется, ее безумная идея попала в нужную точку. Хазуки лишь надеялась, что отданная Итачи папка с несуществующим заказом натолкнет его на нужные мысли. Верно, она протягивала парню собственноручно придуманный заказ сайта для сексшопа, думая, что это сможет разжечь в нем мужскую сущность, пробудить пыл, а связь с работой, заставит вспомнить об Изуми. Женщина была слегка поражена, что так и произошло, однако явно гордилась собой. Знала бы она, к чему на самом деле побудила Итачи ее шальная идея. – Милая, лучше скажи мне, во сколько вы встречаетесь? Ты успеешь съездить домой и переодеться? – Я думала, что можно так пойти, разве плохо? – она осмотрела свою блузку и юбку. – Нет, вполне, но главный вопрос: что у тебя под этим всем? – Что ты имеешь в виду? – Изуми, не будь глупышкой! Ты сегодня в красивом белье? – Мама! – смущено вскрикнула девушка, когда мать начала расстегивать ее блузу, чтобы убедиться. – Причем здесь это?! Я не собираюсь..! –Ты может и не собираешься, а нужно всегда быть готовой к экстренным ситуациям! Ну, я так и знала, хорошо, что у меня на работе всегда есть припасенный комплект для таких дел. Я тебе сейчас все необходимое в пакет соберу, а ты в туалете переоденешься, поняла? – Мне кажется, это лишнее, все будет совсем не так, мы всего лишь погуляем и хорошо проведем время. – На здоровье, но поверь мне, перестраховаться не будет лишним. В конце концов, такой шанс нельзя упускать, – она уже протягивала дочери бумажный пакет, в который быстро сложила необходимое, и выпроваживала к выходу. – Не теряй времени, солнышко, лучше иди и подкрасься. Не церемонясь, Хазуки выставила дочь из кабинета и та пошла в туалет. Девушке действительно казалось, что мать преувеличивает, в конце концов, это их первое с Итачи свидание, а она не из тех девушек, которые позволяют себе лишнее. Однако она все же закрыла за собой дверь кабинки и вновь покраснела, увидев, что мать положила не только белье, но и презервативы. Нет, Изуми была уверенна, что вечер не обернется ничем подобным, ведь их отношения должны начаться сказочно красиво – с прогулок, разговоров, провожания закатов и встреч рассветов – чтобы как в настоящих сказках. А разве принцессы спят со своими сужеными на первом свидании? Нет, конечно, нет – вот и она не будет. В то время, как Изуми предвкушала встречу с Итачи, Саске готов был сделать, что угодно, чтобы не встретиться со старшим братом. Но, придя домой, он не обнаружил никого к своему счастью. Подросток выдохнул с облегчением. Учиха-младший не мог понять и ясно признаться себе, чего именно он боится, но парень точно не хотел быть вовлечен в нечто неправильное и запретное. А в том, что вчера что-то такое почти произошло, он был уверен. Его и так осуждал весь класс за убийство животного, которого он не совершал, потому брюнет не хотел, чтобы его еще больше обвиняли и порицали. Саске не был подвержен общественному мнению, но когда совершенно каждый косо смотрит на тебя – это начинает злить, а внутри и правда появляется ощущение, будто ты в чем-то виноват. В любом случае, он не был готов встретиться со старшим братом лицом к лицу, посмотреть ему в глаза и уж тем более о чем-то поговорить. Поэтому Саске был несказанно рад, когда Итачи не пришел спустя урок и даже когда домой пришли родители. У младшего было время подготовиться и морально собраться, хотя он и не мог понять, что делать дальше, как заговорить с ним, как сделать вид, что все как обычно? Все же Саске любил своего брата, уважал и восхищался, и терять нить связи с ним было ужасно, но самое главное – младший этого не хотел. Наоборот он желал общаться, узнавать мир через слова Итачи, слушать и вникать, и нисколько, нисколько не хотел отворачиваться и отказываться от брата. Младший Учиха желал, чтобы все было хорошо, чтобы они все забыли. В конце концов, может он действительно воспринимает произошедшее в штыки, как и сказал брат? Может, и правда, нет ничего страшного и ужасного? Саске взъерошил волосы, пытаясь успокоиться и прийти к какому-то решению. Разве случившееся стоит их с братом отношений? Нисколько, нисколько. После ужина Саске делал уроки и все время отвлекался, чтобы посмотреть на часы. Половина восьмого. Восемь. Без пяти девять. Без двадцати десять. Половина одиннадцатого. Одиннадцать пятнадцать. Родители уже легли спать и Саске тоже выключил ночник, но не спал – смотрел в потолок и ждал. Где брат так поздно? Может нужно позвонить? Родители только один раз спросили за ужином, где брат, но поспорив между собой, что он уже взрослый и имеет право вернуться позже обычного, успокоились. Они ведь даже не позвонили ему, чтобы узнать, что он делает и где находится. А если бы Саске задержался? Неужели они бы и ему не позвонили, и никто не стал бы за него переживать? Подросток мотнул головой. Нет. Итачи бы позвонил ему сразу после уроков и спросил, почему он не дома или пошел бы его искать и надавал по жопе. Брат никогда бы не пустил Саске на самотек. На потолке бегали длинные тени, проникающие в окно с улицы. Они то затухали, то становились ярче от проезжающих снаружи машин. Учиха-младший крутился в постели, и, хоть сегодня дома было тихо-тихо, не мог уснуть. Беспокойство и тревога колотили сердце быстрее и быстрее, нагнетая парня каждым ударом. Он на самом деле хотел взять телефон и позвонить, но не решался, пряча руку обратно под одеяло. А вдруг Итачи проигнорирует? Или еще хуже – сбросит звонок? Саске мотнул головой. Он думает о таких мелочах, но вдруг его брату нужна помощь? Когда младший уже набрался смелости и разблокировал телефон, дрожащим пальцем нажимая на список контактов, вдруг раздался скрежет поворачиваемого в дверях ключа. Он резко сел на кровати, подтягивая к груди одеяло и ожидая. Подросток вдруг понял, что дрожит совсем не от прохлады, что обдает плечи, а от трепета и предвкушения. Он очень хочет спросить все ли у старшего брата хорошо, он хочет извиниться и загладить вину, а потом пожелать спокойной ночи и заснуть вместе с Итачи. Саске мнет край одеяла и уже хочет встать, чтобы выглянуть из-за шкафа, но слышит слишком много возни, звонкий цок каблуков и чей-то тихий смех. – Чш-ш, не шуми, все уже спят. Давай пальто. Если бы не голос старшего Учихи, Саске бы подумал, что к ним забрались воры. Он быстро юркнул под одеяло, поворачиваясь лицом к стене и усердно притворяясь спящим. Кого Итачи привел? И зачем? Почему так поздно? Его друзья никогда не приходили так поздно – они, в принципе, никогда не приходили. Что происходит? Тихий шорох паласа и вот их маленькая половина комнаты стала еще меньше из-за третьего лишнего человека. Их комната была слишком маленькой и для двоих, потому Саске явно чувствовал, как две фигуры возвышаются над ним и стоят вплотную к его кровати. Шорохи, шорохи, шорохи. Звук за звуком разжигал любопытство, но больше тревогу. – М-н, Итачи, мы же не одни, – вдруг тихо-тихо прошелестел женский голос и Саске почти дернулся. – Не обращай внимания, брат уже давно спит, родители тоже. Разве ты хочешь остановиться? – Н-нет, просто, это неловко. Вдруг кто-то проснется и тогда… – Тихо-тихо, все будет хорошо, – Итачи прервал Изуми. Девушка совсем не ожидала, что их вечер примет такой оборот. В отличие от своей матери она представляла все по-другому и красивое белье надевала для собственной уверенности и полной неотразимости. Но, кажется, оно ей понадобится именно по предназначению. Их вечер был великолепным, самым лучшим в жизни девушки. Они гуляли в центре города, обсуждая книги, кино и архитектуру. Кажется, Изуми так много говорила, пытаясь поразить Итачи своими знаниями, что иногда болтала лишнее и переходила к комплиментам и восхвалениям, сама не понимая, как это получается. А потом они долго сидели в кафе. Уютная атмосфера располагала к теплым разговорам, и девушка болтала о планах на будущее, мечтах о семье, муже, ребенке, красивом доме. Кажется, она выложила все, о чем мечтала долгими ночами, обнимая подушку и представляя Итачи рядом с собой. Но ей было все равно, она ведь столько мечтала, столько мечтала. Она поддалась порыву чувств, и ей казалось, что не пожалеет. А потом Итачи позвал ее домой. Изуми посмотрела на часы и оказалось, что уже далеко за десять. Как же быстро летело время с любимым человеком. Она скромно мотнула головой и сказала, что мама будет волноваться, но Учиха как-то тяжело и горько вздохнул, говоря, что ему жаль. Девушка не поняла и переспросила, на что брюнет ответил, что ему жаль заканчивать их вечер расставанием. Мурашки поползли по спине и девушка побоялась даже спросить о каком именно расставании идет речь. Она ничего не говорила, не уточняла, только лишь спросила далеко ли его дом, но Итачи, уже улыбался и подавал ей пальто, говоря: «Здесь совсем рядом». На самом деле оказалось не близко, но Изуми провела всю дорогу, укутавшись собственными мыслями, лишь иногда посматривая на Учиху и улыбаясь ему. Она не хотела давать Итачи повод не позвонить ей, не написать смс и вообще больше не появиться в ее жизни. Мать всегда учила ее быть сильной, идти до конца, достигать поставленных целей. А Итачи был для нее больше чем цель и она решила, что добьется своего во что бы то ни стало. В конце концов, уже давно не Средневековье и никто не ждет свадьбы, чтобы коснуться друг друга. Она тоже не должна мыслить стереотипами. Ни она первая и ни она последняя, кто переспит с парнем на первом свидании. Счастливая семья у них получится и без соблюдения неписаных правил. И девушка поддалась. Поддалась, даже когда увидела однокомнатную квартиру. Позволила себя раздеть, даже когда поняла, что рядом ее будущие свекровь и свекор. Легла на узкую кровать, даже когда увидела младшего брата своего избранника в полуметре от них. Она очень хотела быть с Итачи. Лучше бы это были воры. Да хоть бы убийцы, плевать. Звук за звуком и нервы Саске натягивались словно струна. Он лучше всех знал, что это за влажные причмокивания, почему дыхание людей настолько тяжелое, почти срывающееся, лучше всех остальных понимал, почему так скрипнула кровать. Он сжимал дрожащие пальцы в кулаки и поверить не мог, что его старший брат привел домой девушку. Откуда, откуда он только ее взял? Только вчера на ее месте был он сам, лежал на той же кровати, в руках того же человека, именно его вчера касались губы Итачи, а что сейчас? Саске на своей кровати. Он дрожит и прижимает руки к груди, пытаясь поджать колени ближе к животу. Он бы с радостью закрыл хотя бы уши, но так он только выдаст себя и даст повод для насмешки, будто он маленький мальчик, который боится взрослых дел. А он уже давно, давно не маленький и он ничего не боится! Глаза жмурились все сильнее, а губы давно сжались в тонкую полоску, только бы не выпустить никакого жалобного звука. Но как Саске не старался, влага все равно капала из закрытых глаз. Холодная, горькая, соленая, под стать комку чувств застрявших в горле. – Итачи, я красивая? Я тебе нравлюсь? – неуверенно шептала девушка. – Очень. – А нас точно никто не услышит? – Никто. Каждый находился в веренице своих эмоций. Кто-то дрожал от страха, кто-то от предвкушения. И ни один из этих людей не замечал, что взгляд старшего Учихи сосредоточен вовсе не на девушке, совершенно не на ее состоянии. Итачи искоса наблюдал за худой трясущейся спиной младшего брата, не до конца укрытой одеялом. Он улыбался и шептал: – Никто, нас никто не услышит. Все давно спят. До предела натянутые нервы, казалось, не выдержат – порвутся. И пусть бы так, пусть так. Но Саске пришлось слышать все то, что раньше хотя бы скрывал за собой шкаф, а сейчас это оказалось рядом, прямо за его спиной. Скрипы, стоны, охи. И нельзя было укрыться, нельзя было засунуть голову под подушку. Учиха-младший слышал все от начала до конца, до самого последнего вздоха, до тихих шагов к ванной и обратно и умеренного дыхания спустя какое-то время. Только вот свое собственное он никак не мог успокоить, никак не мог подавить волну отвращения и застывшего в горле непонимания. За что, за что Итачи так с ним поступил? Саске смог провалиться в сон только когда окончательно измотал себя мыслями и слезами. Но утро наступило мгновенно, словно он упал в обморок и вот ему уже суют под нос ватку с нашатырем, чтобы вытащить из тихого безмысленного забытья. Этой дурно пахнущей «ваткой с нашатырем» оказалась незнакомая девушка, чей голос доносился из кухни. – Мне так неловко, если честно. – Да брось, мы все понимаем. Молодость – время приключений, – воодушевленно говорил отец. Саске выбрался из кровати и подошел к двери, чтобы лучше слышать, что происходит. – Все же мы должны были познакомиться как-то иначе, но Итачи, наверное, итак много рассказывал обо мне. – Да, конечно, – почти сразу ответила Микото, пряча неуверенность в голосе. – Микото-сан, Фугаку-сан, я очень рада с вами познакомиться, но я уже пойду, потому что мне скоро на работу. – А ты не позавтракаешь с нами? – захлопотала женщина. – Я бы с радостью, но уже время, – Изуми хоть и хотела остаться, но смущение и неловкость ситуации подсказывали ей, что семейную трапезу лучше отложить. – Нам нужно будет как-то собраться и поужинать, чтобы получше узнать друг друга. – Да, конечно-конечно. И я вам ведь юбку должна вернуть. – Не волнуйся, мне не к спеху, дорогая, – уверяла Микото. – Микото, пусть уж пока они получше узнают друг друга, а мы как-нибудь позже. Молодым лучше не мешать, – засмеялся Фугаку. – До встречи, – бормотала девушка в еще большей неловкости. – Итачи, постой. Познакомиться познакомились, но ты же так и не сказал, как зовут твою девушку, – остановила их мама. – Ох, боже, я совершенно забыла, просто для меня все это так волнительно… Я хотела представиться, но из головы вылетело, когда мы с вами столкнулись, а потом еще и юбка… – Итачи остановил девушку от очередного потока слов и сказал: – Это Изуми. Теперь она будет часто у нас появляться. Саске застыл на месте и прижался ближе к стене, стоя возле самой двери. Он в злости сжал губы, упуская часть разговора мимо ушей и расслышал голоса, когда они были уже совсем близко. Видимо двое стояли в прихожей. – Надеюсь, твои родители не будут плохого мнения обо мне, – волновалась Изуми, обуваясь. Итачи подал ей пальто. – Как видишь, все нормально. – Слава богу. Жаль только я так и не увиделась с твоим братом. – С Саске? Зеркало в прихожей частично показывало спальню и если внимательно присмотреться, можно было заметить третьего слушателя. Итачи всегда был очень внимательным. – О, не переживай. Надеюсь, в следующий раз он не будет спящим свидетелем нашей «беседы» и вы встретитесь, – Изуми цыкнула и шутливо ударила Итачи в грудь. – Уверен, Саске будет очень рад с тобой познакомиться. А еще Итачи был уверен, что именно в этот момент его младший брат сжимает зубы и горит изнутри. Старший был доволен, очень доволен. Разве он что-то делает неправильно? Нет, он прав во всем, а Саске ошибается, но он поймет, поймет. Хорошая собака слушается даже тени своего хозяина.