За шкафом

Святая благодать пробивалась сквозь плотно сбившиеся тучи. Слова лились одно за другим, и не было даже намёка на бранную речь. Песнь – иначе сложно было назвать рассказ Хидана. Он чувствовал божественную одухотворенность и теплоту, расползающуюся в груди, когда рассказывал классу о своей вере. К счастью, пожилая преподавательница «Основ религиозных культур и светской этики» вышла в учительскую на пару минут. Ученики не знали есть ли у неё срочные дела или она просто решила избавить себя от матов Хидана, которым тот не стеснялся украшать речь даже в разговоре с учителями. Но она ушла, предоставив слово старшекласснику, и он сполна воспользовался этим. В самом начале лица учеников выглядели скептичными, но тон голоса, которым парень поведывал о неизвестном никому Джашине заставлял десятки пар ушей не пропускать ни слова. Казалось, что только Учиха Итачи смотрит в окно и не придает окружающим звукам ни капли внимания. Но он все слышал. Слышал и мысленно восторгался тому, как человек может верить в подобную нелепицу. – Я с ранних лет был под покровительством Джашина. Уникальный, он уникальный, ей богу. Ни с какими Буддами, Кришнами и Зевсами он и рядом не стоит. Он ничего не требует, ему ничего не нужно, кроме того, что и так случается на планете. Да вдумайтесь, он не отправляет в Ад, не запрещает шить по воскресеньям и взамен просит всего лишь чью-то жизнь. Те, кто находится под его надзором – счастливчики. И думаете таких много? Вот кто из вас знал о нем, хоть один несчастный найдётся? А потому что в джашинизм обращены лишь избранные. Я вот умру и буду нирвану постигать, а вы че? Горбиться в аду с горящими пуканами? Ой, как мне вас жаль, как жаль, но заслужили, все-таки вы не признаете величайшее божество... – Бог нужен для того, чтобы ограничивать людей в сумасбродных решениях, а какой прок от твоего? – спросила ученица. Хидан так и не запомнил имена одноклассников с того времени как параллели перемешали и сделали из незнакомых друг другу людей старший класс. Он знал только имена тех, кто были в его компании или тех, кто раздражал. Поэтому девушку он мысленно окрестил хамка. Ну, а че она перебивает? – Дорогуша, – елейно сказал он таким тоном, будто обматерил одноклассницу с головы до ног, – ты такая приземленная, мог бы сказать я, но лучше скажу, что ты тупая. Бог создан не для того, чтобы ограничивать, а для того, чтобы дать познать себя. Нормально я запилил, да? – крикнул он своим ребятам. – Понимаешь, запреты, мифы об аде и чертях – полнейшая хуйня, это грязь для бабулек, которым нечем заняться и нужен повод выйти хотя бы в церковь, но если ты не бабулька – мысли шире. Девушка возмущённо открывала рот, но не находила что сказать. – То-то же. Нечего открывать рот, если сказать нехуй. В спор вступать от нехуй делать – гиблое занятие, так что молчи и слушай. Бог – уникальное создание и, в отличие от ваших, мой не следит исподтишка и выброшенные окурки в карму не записывает. Боги они не для этого, они для поощрения, награждения и понимания, а на вилы меня и мамка насадит, а не ваши черти, – разразился смехом старшеклассник. – Вздор, – совершенно неожиданно пролетело по классу. Смех Хидана резко оборвался. – Кто... Кто такой пиздец языкатый?! Необычные глаза малинового оттенка встретились с непроглядной чернотой глаз Учихи Итачи. Он смотрел безразлично, наконец, отвернувшись от окна. Обычно Итачи никаким образом не реагировал на то, что происходит в классе и даже его сосед – Кисаме – повернулся, чтобы проверить действительно ли он это сказал. Может быть, Учиха промолчал бы и сегодня, но Хидан начал нести полнейшую ахинею, которую эти несформировавшиеся умы уже принимали за истину. Что если бы кто-то рассказывал о выдуманном боге его младшему брату, и уверял, что истинная святость это кровь и смерть? Разве Итачи, у которого был младший брат, в чью голову было легче простого вбить глупейшую чушь, мог позволить подобным разговорам выйти за пределы класса? Ведь каждый из его одноклассников был тем, кто рассказал бы услышанное одному, второму и рано или поздно эта глупость добралась до ушей Саске. Лучше остановить это здесь, чем потом влезать в голову подростка и выяснять, как глубоко проросли семена бессмысленных рассказов. – Ты не прав, – спокойно, негромко, отбрасывая любые пререкания, сказал Итачи. – Твою ж налево, Учиха заговорил. Наверное, щас снег пойдёт. Все, конечно, рады, что ты научился открывать рот, но он по делу придуман, а не чтобы пороть хуйню. – Религия слишком относительна как понятие и, тем не менее, люди без умолку спорят между собой. Мне все равно в кого ты веришь, но твои убеждения в корне неверны, как, в принципе, и у большинства верующих. – Че? Ты хочешь сказать, что Джашина не существует? А чем докажешь, что твой бог настоящий? – Невозможно доказать существование бога, поэтому встречный вопрос, где я интересуюсь, как доказать существование Джашина, мы опустим. Но есть то, что объединяет всех религиозных людей – некие обряды, которые они считают необходимыми. Чем можно доказать, что при их выполнении меняется качество жизни? Приносит ли тебе хоть что-то жертвоприношения? – Слушай, ты, я вижу, мало что сечешь, но говоришь всякую херню. Вот именно, что мои обряды много чего дают. После того, как отдаёшь Джашину капельку дани, чувствуешь окрыленность, одухотворенность. Это то, чего тебе не понять, каким бы умником ты себя не считал. – Если же от убийства мелкого пресмыкающегося ты чувствуешь одухотворенность и считаешь, что исполнил свой долг, то ты просто убийца. Убийца, который наслаждается процессом. В обществе таких людей принято называть живодерами. – Ты сейчас напрашиваешься на нехуевую драку, Учиха! Я всегда знал, что ты ебнутый, но к Джашину не лезь. Ты о нем ничерта не знаешь, верь в своего божка и не открывай рот, пока не попросят. – Я не склонен верить в кого-то кроме себя. Люди зачастую отрицают любую критику того, во что верят и даже не поддают сомнению подозрительные действия. Но если бы каждый был способен рассуждать о значении обрядов и их последствиях, все было бы намного проще. Ты с такой уверенностью рассказываешь, что убийство это действие во благо, но подумал ли ты, как это воспримет публика? – Итачи окинул взглядом одноклассников, которые теперь вовсю смотрели только на него. Особо впечатлительные девушки прикрывала руками рот, осознавая, что сладкие речи вечного хулигана вовсе не сладкие. – Всегда найдётся хотя бы один человек, который воспримет тебя с полной серьезностью. И однажды он убьёт, как ему и посоветовали. Убьёт бесцельно или в надежде стать ближе к богу. Кажется, причем здесь ты? Я объясню: ты был тем, кто сподвиг его на этот поступок. – Так, я тебя последний раз предупреждаю, закрой рот! – Хидан был готов броситься на Учиху и разорвать на клочья. Кто он такой, чтобы подвергать сомнению его слова о боге, да ещё и при одноклассниках! – И кровь окажется на твоих руках, – с прежним спокойствием продолжал Итачи. – Сложно ли будет её отмыть? Я бы сказал невозможно. Тебе придётся каждый день смотреть и вдыхать запах чужой крови, чужого греха, пока ты не поймёшь, как заблуждался и тогда ты, наконец, отречешься от своего бога. Таков будет конец. – Я тебя предупреждал! Ну держись, уебок! – Хидан рванул к парте Итачи. И сразу трое людей попытались его остановить: вернувшаяся учительница, Кисаме и Какузу. – Что происходит! Стоило отлучиться на минуту! – Спокойствие, давайте не будем горячиться, – выставлял вперёд руки Кисаме. – Угомонись и сядь на место, – совершенно спокойно, но злее остальных прозвучал приказной тон Какузу. Десятки пар глаз неотрывно наблюдали за замершим посреди класса разъяренным Хиданом. Ему оставалось только капитулировать и он, убив Итачи взглядом, схватил вещи и вышел из кабинета. Крик пожилой преподавательницы все ещё был слышен, когда парень шёл по коридору, но вскоре и его заглушил звонок на перемену. Хидану всегда было по боку к кому пойдут жаловаться учителя или кому решат позвонить. Он делал так, как считал нужным. Сейчас ему нужно было уйти прочь из класса, из школы, чтобы не видеть наглой морды Учихи, иначе... Иначе бы он ему все кости прямо в кабинете пересчитал. Ещё никто и никогда не смел выставлять Хидана дураком при всех и тем более насмехаться и подвергать сомнению его бога. Привычная курилка возле заброшенного киоска рядом со школой одиноко ждала своих постояльцев. Втоптанные в землю окурки проглядывались в радиусе пяти метров от киоска. Временами кто-то вскользь говорил, что не хватает урны, но, не изменяя привычке, парни бросали бычки на землю, периодически соревнуясь, кто забросит дальше. Хидан вытащил пачку сигарет, остервенело сжимая тонкий картон. Несколько сигарет помялись, и это только сильнее бесило парня со вспыльчивой и горячей кровью. Дым расходился по воздуху и лёгким знакомой горечью. Но терпкий привкус не помогал успокоиться, а добавлял злости каждой каплей никотина в кровь. Казалось, ещё немного и Хидан начнёт крушить ржавый киоск и сминать листы метала. Он весь горел и дымился, несмотря на осенний холод, который неожиданно пришёл в их город. Но он вовсе не охлаждал, не утихомиривал, а только показывал разницу между окружающим спокойствием и внутренней бурей старшеклассника. Через пару минут к старому киоску подошла привычная компания: Сасори, Дейдара и Какузу. Последний выглядел мрачной тучей, спустившейся с неба. – Уродец! – говорил он Какузу, но все понимали, что Хидан вспоминает Учиху. – Вот же хер пизданутый. Как такие только рождаются?! Открывать варежку научился, а мозгами думать нет! – И не говори, – поддакивал Дейдара, подкуривая от сигареты Сасори. – Всё знают – он чокнутый. – Только ты один в этом убеждён, – заметил Сасори. – Да ты видел, как его сегодня прорвало? Он не чокнутый, он – конченый! А главное, кем он себя считает, что спорит со мной?! Он в душе не ебет как жить по понятиям! Ебать, я его проучу! Вот клянусь – ему пиздец! – стоял на своём Хидан. – Успокойся уже. Много слов из ничего, – говорил Какузу, не вынимая сигареты изо рта. – Из ничего?! Ты это называешь ничего?! Да он моего Джашина такой грязью облил! И меня пытался! Ты на чьей стороне вообще? Он твоего братана хуесосит, а ты говоришь, что нихуя не произошло? – Не он один будет тебя критиковать. Выслушал – забыл, иначе больше потратишь, чем получишь. – Еб твою, ты и тут о своих тратах? Че ты все к деньгам приравниваешь? Я сказал, что Учихе нужно задать трепку, значит, он её получит и все тут. Так что будем его сегодня учить жизни, Какузу, – он ткнул друга локтем под ребра. Докуренная сигарета была выброшена и затушена носком кроссовка. – Эх, зря белые надел. Главное, чтоб Учиха их своей кровью не заляпал, когда мы его мутузить будем. – Это без меня, – ответил Какузу, туша сигарету о киоск. – В смысле? Ты че слиться хочешь?! – Именно, – спокойно отреагировал шатен на бурное заявление Хидана. – Ты че зассыковал? Какузу, ебать-копать, ты в своём уме? – Кому-кому, а тебе точно не помешало бы зассыковать. Хочу напомнить, что две недели назад директриса поставила тебя перед кое-каким фактом. – Ой, да забей хер, она столько всего трындела за эти годы и ничерта не сделала. Короче, сегодня идём учить Учиху уму разуму. – Если ты поучаствуешь хоть в одной драке или хоть какая-то претензия полетит в твою сторону – тебя выгонят отсюда взашей и не посмотрят, что ты одиннадцатый класс, – повторил он слова директора школы, которые были чётко и ясно донесены Хидану полмесяца назад. – Мне посрать, понимаешь? Он должен получить урок на всю жизнь, – старшеклассник сжимал кулаки, ясно показывая свои намерения. – Если тебя не волнует собственная задница – вперёд. Я не буду в этом участвовать. – Пиздец, я не ожидал от тебя такой подставы. Ты должен быть на моей стороне, а ты на стороне этого сранного Учихи! Подумай хорошенько, братан. – Это тебе стоит хорошенько подумать, Хидан. Дважды как минимум. – Я сказал: ты идёшь со мной! – он едва не схватил Какузу за грудки, но опустил руки. – Я пойду с тобой, – вдруг сказал Дейдара, привлекая внимание всех стоящих рядом. Он бросил окурок под ноги. – Если он не хочет, я помогу тебе проучить Итачи. – Ты? – с сомнением переспросил Хидан, подозрительно оглядывая блондина. – Ага, – он улыбался во все тридцать два. – Братаны должны помогать друг другу, – он протянул кулак, чтобы одноклассник ударил по нему, но Хидан не спешил. – Какузу, даю тебе последний шанс! – Я уже сказал. – Окей, хер с тобой. Нашёлся защитник убогих, – он смерил Какузу долгим взглядом, мысленно давая ещё один шанс, но друг не отреагировал. – Хорошо, пойдём, Дейдара, пусть эти неженки и дальше втыкают. – Ты уже что-то придумал? – спросил Тсукури, уходя с одноклассником. Хидан никогда не воспринимал Дейдару серьёзно. Его раздражало поведение одноклассника, он считал дурацкими его длинные волосы как у девчонки, да и истерил он не хуже любой бабы. Но раз Какузу так низко с ним поступает и отказывается быть заодно, то Хидан возьмёт в помощники Дейдару. И тогда Какузу пожалеет. Пусть смотрит, как Хидан становится лучшим другом блондину, а не своему вечному соседу по парте и кусает свои огромные локти. Будет Какузу наука, потому что он всегда обязан быть только на стороне Хидана и поддерживать его, а не какого-то Учиху! Дейдара не стремился протянуть руку помощи человеку, который за спиной унижал его и называл не самыми лицеприятными словами. Он знал, что Хидан не относится к числу людей, на которых можно рассчитывать, однако сегодня он решил подыграть и стать борцом за справедливость, а на самом же деле преследовал личные цели. Тсукури ещё с младших классов ненавидел Учиху Итачи. Ранее он никак не мог проявить затаенную злобу, и ему приходилось только крутить носом при виде Учихи и делать вид, что его не существует. Но раздражение не прошло и в старшей школе – задетые в далёком детстве чувства всегда дребезжали глубоко в сердце. Переломный момент произошёл так давно, и в то же время так свежо помнился Дейдарой, будто все случилось на днях. Это была долгожданная экскурсия на фабрику по изготовлению посуды. Детям должны были показать, как делают тарелки и чашки, как они попадают к ним на стол и самое главное – им должны были дать попробовать сесть за гончарный круг. Для маленького мальчика это было привычное дело, потому что его отец был мастером в гончарном искусстве и с малых лет приучал сына к глине. Дейдара умел делать и чашки, и маленькие кувшины, и, откровенно говоря, он ждал этой поездки лишь для одного – мальчик хотел показать всем, как он мастерски управляет гончарным кругом и плотным комком глины. Каждый в классе знал, что Дейдара умеет делать фигурки и вообще «он такой крутой, я тоже так хочу». Однако на фабрике глаза одноклассников были прикованы не к нему и не ему адресовали охи и ахи. Аккуратная, изящная, идеально ровная чашка Учихи Итачи привлекла взгляды учеников и даже взрослых, побуждая восторгаться и вопрошать «Как ты её сделал? Я тоже хочу такую!». А на чашку Дейдары никто не обращал внимания. Почему так произошло? Почему величайшее творение и настоящее искусство затмила чашка аматора? Ведь в его руках, в руках Дейдары рождались шедевры, так почему в этот раз он не смог создать искусство и его так легко затмили? Он с ненавистью и трепетом смотрел на чужой сосуд, идеальный в своём исполнении и плавился, плавился от собственных противоречивых чувств. Ведь все-таки именно Тсукури должен был показать всем, что его техника, его искусство лучше всех, но у него не получилось. С тех пор прошло много времени, и мальчик стал юношей, только вот давняя обида так и осталась при нем, неприятно стягивая где-то в груди. Он не высказывал её и предпочитал просто обходить Итачи стороной, но Дейдара ждал, ждал и вот, наконец, ему выпал момент, когда он вернёт Учихе должок. – Так ты хочешь его избить? – уточнил блондин. – Я хочу его отмутузить как Тузик грелку, но это слишком просто. Он же у нас любит выебываться, значит и в ответ получит не менее выебистую взбучку. Нет, я хочу ему не просто по яйцам надавать, я хочу изюминку, чтобы он потом каждой своей извилиной думал, что говорить, а где нужно закрыть рот. Дать в нос – не вариант. Мы ж не быдло, – гоготнул он, уже позабыв о недавнем позоре. Зато теперь он кипел внутри от азарта и предвкушения, а ещё желания доказать Какузу, что тот дурак. Несмотря на бравые речи, Хидан, как и Дейдара не хотели явно показывать свои персоны и подставляться под горячую руку директрисы. – Надо денечек обмозговать все это. Нам некуда спешить, а делу лучше отдаться полностью, чтобы кое-кому было пиздецки хуево, – Хидан мысленно потирал ладони, обдумывая возможные действия. – Можно подставить его на контрольной! – воскликнул Дейдара. – Написать полнейший бред и подписаться его именем, а его работу вытащить! – Бля, слушай... Я от тебя пиздец большой помощи не ждал, но это совсем херня. Детский сад, ей богу. Помозгуй глобальнее, вон у Сасори спроси, он вроде мозговитый. Если бы Какузу согласился, они бы быстро придумали что-то достойное для очернения репутации белой вороны класса, но, увы. Хидан чувствовал себя брошенным и потерянным, не имея рядом никакой поддержки. Не разочарование, но что-то едкое съедало изнутри и хотелось расчесывать грудь, чтобы избавиться от гнетущего чувства, и все же Хидан держался, предпочитая отбросить неприятные ощущения. Бурная кровь подталкивала творить подвиги сию же секунду, и парню было почти невыносимо пережить целый день и прийти в школу, так и не решив как подгадить Учихе. Хотелось выбить кулаками спокойствие с бесстрастного лица или выплюнуть пару сотен слов матерого характера, но Хидан держался. Простая драка слишком скучно, он подождёт ещё немного и придумает, как ударить ножом прямо в душу раздражающему брюнету. Потому что именно это чувствовал он сам. Нет, ни когда ему что-то сказали о Джашине или попытались оскорбить его самого. Хидан чувствовал тот самый нож в сердце, когда Какузу отказался быть с ним заодно, а это произошло именно из-за гребанного Итачи. И Хидан постарается сделать все возможное, чтобы так же растоптать что-то внутри Учихи. В этот же день старшеклассник понял насколько правильно поступил, решив немного подождать и подумать. Их компания встретила Сая – мальчика на побегушках. Выпрашивать у него сигареты и мелкие услуги давно вошло в привычку Хидана, потому в том, что он в очередной раз снабжал их табачными изделиями не было ничего удивительного, кроме одного. Почему-то младший брат Итачи – Учиха Саске – составлял компанию Саю. Никто из старшеклассников не видел, чтобы их мальчик на побегушках водил дружбу с Учихой, но им, по большому счету, было абсолютно все равно. Всем, кроме Хидана. Не успев прийти в себя после вчерашнего, он начал подначивать подростка, не стесняясь вставить несколько неприятных слов о старшем брате Саске. Но стоило Хидану только заикнуться об Итачи, как поднялась словесная буря. Младший так рьяно защищал своего брата, так корчился, не давая его в обиду и оправдывая перед чужими людьми, что план мести сам пришёл в голову старшеклассника. Возможно, Хидану порой не хватало смекалки, чтобы справиться со школьной программой, но он вовсе не был глуп, чтобы понять, как два брата привязаны друг к другу. Ведь ни один подросток не станет так печься о репутации родственника, который не даёт заботы и любви. Хидану стало предельно ясно, что испортив жизнь Саске, он ещё сильнее испортит её и Итачи. А лучшего и придумать нельзя. Раз старший Учиха загнал его в такую ситуацию, где Хидана почти что отвергли, отказав быть с ним за одно, то и любимый одноклассник должен почувствовать, что бывает, когда кто-то близкий страдает. Как только они вышли из-за гаражей, Хидан показательно громко стал рассказывать Дейдаре свою идею. Настолько громко, чтобы Какузу точно все услышал и, наконец, взялся за ум, и чтобы отпихнул в сторону блондинка, говоря: «У меня есть идея получше, сейчас расскажу». И они бы ушли вдвоём под звуки фанфар и Хидан был бы счастлив как никогда, обговаривая месть Учихе. Но что-то Какузу не торопился, потому старшекласснику приходилось обсуждать свои планы с Дейдарой. – Короче, я все придумал, можешь больше не подкидывать свои гениальные идеи, а то я чёт заебался слушать твою хуйню. Мы будем действовать через этого братка, – он кивнул головой назад. – Через мелкого Учишку, в общем. Пусть наш умник поссыкует за свою козявку. Сделаем ему что-то и будем наслаждаться перекошенной рожей Итачи. – А что мы ему сделаем? – уточнил Тсукури. – Да вообще похуй, припугнем малого чутка, а там и наша рыбка клюнет. – О, придумал-придумал! Давай его запрем в кладовке! Я слышал, там крысы размером с кота водятся, вот он уссытся! – Я же попросил, избавь меня от своих тупых идей, – закатил глаза Хидан. – Хотя вот крысы... Крыса это замечательная идея. Мы побалуем мелкого дохлой крысой, – со всем коварством изрёк парень. – Только нужны чужие руки, чтобы нами там и не пахло. И, кажется, я знаю, кого мы напряжем. На выходных Хидан вытащил Какузу на прогулку – на самом же деле на ещё одну наглядно-поучительную беседу, бессчетный раз принуждая изменить свое мнение. Немного позже он заставил Сая присоединиться к ним. Мобильный телефон школьника давно был внесён в список контактов, чтобы стрелять сигареты, но сегодня Сай понадобился ему для более серьёзного дела. И хоть трое стояли за привычным гаражами, разговор старшеклассника и подростка нельзя было назвать дружелюбным. Хидан по пальцам пересчитал причины, по которым Саю лучше было закрыть рот и молча сотрудничать нежели отпираться. Старшеклассник оказался очень убедителен и подросток не смел делать ничего, кроме как кивать. Не было ничего проще, чем запугать и рассказать перспективы несчастной школьной жизни по туалетам и кладовкам. Подростки всегда впечатлительны и не хотят портить свою репутацию и терять место в маленьком социуме класса. Угрозы оказались лучшим путем к сотрудничеству, и Сай уже тихо поддакивал, запоминая, что ему нужно найти крысу, убить её и подбросить в рюкзак своего одноклассника – Учихи Саске. На вопрос: «Зачем?», ему ответили: «Для профилактики». А потом Хидан шёл к Какузу, присвистывая и наблюдая за быстро удаляющейся спиной подростка. – Дар убеждения в деле, видал? – обратился он к другу. – Тебе на месте вообще не сидится, да? – А то! У меня же шило в заднице, вот делюсь им с остальными. Пусть помнят мою щедрость. – Да ты уже и забыл, зачем это делаешь, на кой черт ты лезешь на рожон? Тебе это что-то даст или ты, может, выгоду из этого получишь? – А тебе лишь бы выгоду. Вот был бы со мной заодно, может что-то и перепало бы, – подстрекающим голосом лепетал Хидан. – Пиздюлей разве что. Мой тебе совет – оставь Учих и успокойся. – Ты, Какузу, предатель, – приправив голос презрением, выговорил парень, доставая пачку сигарет. – Я вот с тобой сколько лет знаком? Ты должен быть на моей стороне, а ты Учихе лижешь. Нравится оно тебе? – он покурил. – Я в твоей херне участвовать не буду, – они остановились возле фонаря. – Херня – не херня, а ты должен помогать мне. – С чего ты взял, что я тебе что-то должен? Ты много на себя берешь. Ты мне ничего не давал, чтобы получать. А потакать твоему тупизму я тем более не обязан. – Чего-чего? А ну повтори-ка ещё раз! – он сжал сигарету меж пальцев, сминая фильтр. – Больной на голову, так ещё и глухой? Ведёшь себя как пятилетка, у которой конфетку отобрали. Учиха тебе по делу сказал. – Ты, блять, его ещё и выгораживаешь?! Ахуительно! Так общайся с ним – будете два святоши! – громкие возгласы разносились по вечерней улице и заполняли пространство тяжёлыми упреками. Тяжёлыми, но такими правдивыми, вырванными из груди. – Побесись, побесись. Может, от своей тупой идеи откажешься, – контрастным тихим голосом отвечал Какузу. – Не откажусь! Тебя забыл спросить, что делать! Считай свои деньги, умник. – Без проблем. Мне идти? Сам дойдёшь до дома? – Катись отсюда! Я и без тебя все могу, и дружба мне твоя... – Какузу уже развернулся и начал идти по улице, как вдруг Хидан замолчал и изрёк: – Займи сотню. – Чего-чего? – спросил он подобно Хидану. – Деньги дома оставил, сигарет хочу купить. Какузу весьма скептически смотрел на друга, во взгляде так и сквозило недоверие. – Ты уже и сранную сотню зажал? Понятно какой из тебя друг. Умирать буду – пройдёшь мимо, и на гроб не скинешь. – Ты со своей верой в Джашина не подохнешь и через сто лет, – и все же он достал кошелёк, протягивая идеально ровную купюру. – Вернуть не забудь. – Посмотрим на твоё поведение, – Хидан поиграл бровями, прежде чем резко забрать купюру из рук друга и уйти, больше ничего не говоря. И плевать, что Какузу прожигал спину взглядом. Плевать, что деньги у него были и выглядывали из заднего кармана. Плевать, что у него было ещё пол пачки сигарет. Он столько сказал, но хотел хоть как-то, хоть чем-нибудь удержать друга. Пусть даже создав такие хлипкие обязательства вроде денежного долга. Хидан мял когда-то идеальную купюру, а потом вложил за прозрачную упаковку сигаретой пачки. Какузу не с ним, не поддерживает его, не вступается за него, но у Хидана есть хотя бы его деньги – уже хоть что -то. На следующий же день Хидан не пошёл в школу – решил сходить на комбинат и вообще забить на уроки на некоторое время. Он понимал, что ему нужно успокоить нервы, пусть и таким примитивный способом – отыгрываясь на других. Пара дней планируемого отдыха вылились в десять. Но это было к лучшему. Старшеклассник вернулся бодрый и спокойный насколько это возможно, учитывая его характер. Поэтому придя в класс, он был рад видеть неизменного друга, что и показывал тому всеми способами. Но Хидана игнорировали, а потом произошло нечто, нечто... Меньше чем за две недели может произойти много чего. Может даже измениться целая жизнь. Хидан считал, что его жизнь идёт под откос, но был ещё один человек, чья жизнь изменилась до неузнаваемости. Очень сложно взглянуть на подростка, который пусть и сидел на своём месте, а не оккупировал задние парты, но выглядел не лучше побитого щенка. Нет, никакие следы и синяки не уродовали кожу, но ничего невидящий взгляд, полнейшая рассредоточенность и болезненный вид безошибочно давали понять – что-то произошло. Что-то настолько сильное и болезненное, что придавило к земле даже такого спокойного и сдержанного мальчика как Саске. Сегодня младшему Учихе пришлось пойти в школу. Пришлось учиться даже после того, что произошло вчера ночью. По правде говоря, в голове подростка не было взбешенного вихря мыслей, укора или обвинений, не было угрызений совести. Зато была полнейшая пустота. Он решил, что лучше не думать ни о чем, чем вспоминать случившееся. Иначе, иначе он не выдержит и больше никогда не поднимет головы. Но оставался последний урок, а после придётся вернуться домой вместе с братом и там он уже не сможет вести себя отстранённо, потому что теперь каждый сантиметр их комнаты напоминает о ночи. Ночи, которую он провел, как проводят взрослые. Ночи, которая была первой, и Саске умолял, чтобы она оказалась последней. Неужели он будет помнить всю жизнь, что Итачи... Что Итачи его... Звонок выбивает опасные мысли из головы и класс оживляется, трепещет в предвкушении возвращения домой. Неразборчивым почерком ученики переписывают домашнее задание с доски, и складывают вещи в рюкзаки. Как только учитель отпускает, подростки срываются и выходят из класса. И только Учиха, как всегда, не спешит и последим покидает кабинет. Теперь он будет целый урок ждать брата, чтобы вместе пойти домой. Теперь у них все как раньше – они ходят в школу и уходят из неё вдвоём. Теперь все хорошо. Наверное. Надев рюкзак, Саске идёт в туалет. Коридоры стремительно пустеют, голоса учеников стихают, скрываясь за дверью, и становится глухо и тихо, будто парень один в огромном здании. И к лучшему. Саске предпочёл бы остаться один во всем мире, чтобы с ним никто не говорил, никто на него не смотрел и главное – не трогал. Но оказалось, что даже такая простая вещь как поход в туалет не может пройти в одиночестве. Благо ученик уже поправлял одежду, когда кто-то зашёл. Подросток не поднимал глаз и потянулся за рюкзаком, чтобы забрать его и уйти, наслаждаясь тишиной сорока пяти минут, но прямо перед лицом щёлкнули пальцами, заставляя посмотреть. Но Саске ничего не увидел, потому что в следующую секунду двое неизвестных окатили его водой с ног до головы. Стук пластмассовых вёдер о пол, скрип двери и топот двух пар удаляющихся ног были единственными звуками, которые он слышал, вытирая глаза. А распахнув их, он резко попятился назад, ударяясь спиной о стену. Металлический запах отвратным потоком ударил в нос, руки судорожно затряслись, пытаясь согнать наваждение, но под ногами и вправду растекалась красная лужа. Слишком вязкая и густая жидкость, чтобы оказаться просто красной водой. Нет, это точно кровь. Холодная, плотная, резко пахнущая, стекающая с волос, лица и тела. Страх, паника и отвращение переплелись в одно и подогнули колени подростка. Он ничего не понимал, совершенно ничего. Кто? Зачем? Почему? И за что? За что все так с ним поступают? Неужели он и вправду настолько ужасный, уродливый, немощный? Его никто ни во что не ставит, его никто не любит, и все только издеваются, мучают! Что ему делать? Саске захлебывался в немой истерике, и только жалкие хриплые вздохи вырывались из горла. Кровь тяжелыми каплями стекала со щек и затекала в рот. А бедный школьник давился отвратной жидкостью и собственными чувствами. Скоро его начнут бить и унижать публично, все будут смеяться, и плевать в него. Потому что он ни с кем не общается, потому что он не интересный, скучный, не красивый, не любимый. А теперь у него есть еще два клейма, прожигающих грудную клетку. Теперь он убийца крыс и тот, кто спит со страшим братом. Он смотрел на огромную растекающуюся лужу крови, которая вот-вот растянется по всему полу уборной. Его штаны вымокли до нитки, напитавшись красной жидкостью. Кровь на лице начала подсыхать. Саске глянул на руки, на свои окровавленные руки. Точно так же он чувствовал себя и вчера, будто он измазался чем-то, вступил во что-то грязное, разящее отвратным запахом. А сейчас он этими самыми руками размазывает текущие по лицу слезы. Младший Учиха трет лицо, смешивая чужие грехи и невинные чистые капли. Парень не издает ни звука, и даже не совсем понимает, почему именно плачет, ведь хуже уже и быть не может. Кто-то шаркнул по полу в коридоре и Саске вскинулся, забиваясь в угол. Если его кто-то увидит… Что будет, если его кто-то увидит? Что они подумают? И что потом сделают с ним? Глаза метались по небольшому туалету, залитому кровью, а в голове появлялись картинки, как его публично наказывают, рассказывают всей школе о гнусном поступке, которого он даже не делал, высмеивают, закидывают камнями. Учиха уткнулся лицом в ладони. Как же хотелось исчезнуть и никогда больше не появляться. Его точно найдут сейчас. Какой-то особенно впечатлительный школьник или младшеклассник на продленке зайдет сюда, а потом закричит и вся школа узнает. Все, абсолютно каждый будет знать, и тыкать в него пальцами. Отчаянье подступало к горлу, хлюпало и выливалось слезами. Что делать, что ему делать? Глаза вдруг посмотрели на рюкзак, но Саске мотнул головой. Только один, один-единственный человек может прийти сюда и помочь. Учиха-младший понимает, что он может рассчитывать только на него, только лишь на Итачи. Только он может уйти с урока и забрать его отсюда. Старший брат единственный человек, к которому Саске может обратиться, который может его спасти, вытянуть из этого кошмара, но, возможно, загнать в еще больший, в еще более страшный. Плевать. Грязная рука расстегивает портфель и достает телефон. Пусть лучше Итачи будет мучить его кошмарами, чем посторонние люди. Он готов терпеть муку от старшего брата, но ни за что не станет от других. Кровавые следы остаются на сенсорном экране, он подносит к уху телефон, слушая длинные пугающие гудки. Но вскоре знакомый, а сейчас самый родной голос слышится из динамика. Итачи взял, взял трубку и ответил ему! – Да? – Итачи, – как же жалко и надломлено звучал голос младшего из братьев. Настолько жалко, что другую трубку очень сильно сжали в руке. – Приди сюда, пожалуйста… Приди ко мне. Ты мне нужен, срочно, – Саске хотелось продолжать просить и умолять, только чтобы старший брат не оставил одного и пришел за ним, но этого не потребовалось. – Где ты? – спокойно, но слишком резко спросил Итачи. – В туалете, возле 36 кабинета. Пожалуйста… – Сейчас. Трубку уже положили, но Саске знал, что брат идет, спешит к нему и скоро его вытянут из этого «болота». Дверь еле слышно скрипнула, и младший напрягся, думая, кто пришел. Он не думал, что Итачи может так быстро добраться, но родной голос спросил: – Ты здесь? Несколько шагов и Саске видит распахнутые в ужасе глаза брата. Сам же он все еще сидит на полу и снизу вверх смотрит на старшеклассника. – Это не моя, – пытается успокоить он. Итачи не стоит говорить, что брата облили, он сам догадывается. Лежащие на полу ведра и совершенно угнетенный, забитый взгляд говорят ему все. Старший без сомнений уверен в том, чьих это рук дело. Кажется, по венам начинает бежать не кровь, а кислота, готовая разъедать все и всех на своем пути. Хидана пора остановить. И если это будет делать Итачи, то одноклассник пройдет не меньше сотни кругов ада, иначе же он просто не успокоится. Его брата посмели унизить, оклеветать и до смерти напугать, а Итачи такое не прощает. – Иди ко мне, – старший протянул руку к брату. Саске выжидающе смотрел на его ладонь, но не давал свою. – Не бойся, я не сделаю ничего плохого, иди сюда, – Итачи взял его за руку и поднял на ноги. – Идём, сейчас мы умоем тебя и все будет хорошо. Он повёл Саске к умывальникам и включил воду. Учиха-старший осторожно и медленно смывал кровавые подтеки со щек и лба, протирал веки и губы, тёр подбородок, а Саске внимательно разглядывал его и отчего-то слегка улыбался. Итачи хмурил брови, беспокойно смотря на младшего. У него были сложные дни, и сейчас можно было начинать волноваться за то, что сидит у него в голове. – Ты видел, кто это был? – младший мотнул головой. – Хорошо, – парень стёр кровь влажной рукой с растрепавшейся чёлки. – Сейчас я принесу куртку, и мы пойдём домой, – Итачи продолжал и отмывал его руки, мягко сжимая. А Саске все также не сводил глаз с его лица. Все хорошо, все как раньше. Его старший брат заботится о нем, беспокоится. Вот он прежний стоит перед ним. Может быть, и не было всего, что произошло? Может Саске все-таки показалось? И все то было дурным кошмарный сном? Конечно, конечно сном, потому что сейчас с ним его настоящий брат, и он может больше не волноваться, что его обидят. Итачи никому не позволит. Ничего не было, ничего не происходило, а вчера он просто лёг спать – все как обычно. Как же хорошо, что Итачи прежний. Старший брат отпустил его руки и сказал, что скоро вернётся и Саске покорно ждал. Учиха-старший быстро спустился вниз к раздевалке. Испуганный взгляд старушки, приглядывающей, чтобы никто не забрал чужую куртку, застыл на старшекласснике. Итачи понял, что не отмыл собственные руки, и выглядели они сейчас впечатляюще. – Биология. Препарируем лягушек, – бегло объяснил он, проходя к вешалкам, а старушка за его спиной крестилась, приговаривая «Батюшки». Учиха забрал их вещи и вернулся к брату. Тот стоял безвольной куклой, пока Итачи одевал на него свое длинное пальто и набрасывал капюшон, чтобы скрыть испачканные волосы. Благо на улице все ещё тепло и сам он мог не надевать куртку подростка, а добраться домой так. Старший поднял рюкзак Саске и набросил его на плечо. Брат все ещё пребывал в непонятной прострации, поэтому Итачи взял его за руку и повёл домой. Приставучая старушка крикнула ему что-то, но он предпочёл пропустить мимо ушей «Куда вы, молодой человек?», будучи обеспокоенным состоянием младшего брата. Саске молчал и не сопротивлялся, когда его вели за руку, как младшеклассника. Он все ещё странно улыбался. Итачи не стал комментировать происходящее и просто привёл его домой, снял верхнюю одежду, но Саске так и стоял посреди прихожей, наблюдая за старшим братом. Итачи потянулся к его кофте и попытался снять, но подросток отшатнулся как ошпаренный, и беспечная гримаса спала с лица. – Тебе нужно принять душ, – объяснил старший Учиха, но Саске лишь мотал головой и обнимал себя руками. – Все хорошо, иди сюда, – попытка обнять также не увенчались успехом. Подросток упирался руками в грудь и пытался увильнуть. – Ты справишься сам? Не дав никакого ответа, он мигом выскочил из разжавшихся рук и убежал в ванную, закрыв дверь на защелку. – Брось вещи в стиральную машинку и запусти. Я скоро вернусь, – слышал Саске за той стороной двери, а ещё чуть позже хлопок входной. Итачи ушёл. Старший Учиха вернулся в школу. Последний урок все ещё шёл, но у него уже было неотложное дело, прежде чем разобраться с одним сходящим с ума от своих же эмоций человеком. Итачи мог понять все, мог бы забыть и не обратить внимания, но сегодня ситуация вышла из под контроля и абсурдной несправедливостью коснулась невиновного младшего брата. А все, что касается Саске и как-то вредит ему - не может остаться безнаказанным. Но сейчас он должен устранить последствия, а после первопричину. Парень зашёл в туалет, который выглядел местом бойни, а не уборной. В кладовке, где уборщица хранит свои принадлежности он достал тряпку и принялся мыть пол. Будет очень плохо, если кто-то увидит кровавое месиво и начнёт разбираться. Следы, так или иначе, сначала укажут на Итачи, а потом и на Саске, и избежать разборок просто не удастся. Старший не мог позволить вовлечь в скандал братишку, который в итоге получит сильнее виновного. Пусть и не в плане наказания, но недалёкие одноклассники накинутся на него как коршуны и заклюют до смерти несчастного птенца. Учиха спрятал тряпку в доверху наполненной мусорке, скрывая улики. А после вымыл два ведра, оставляя их в кладовке. Туалет никогда не выглядел идеально чистым, поэтому вряд ли кого-то смутят грязные разводы, а люди слишком незатейливы, чтобы наверняка угадать их характер. Звонок с урока не заставил себя ждать и теперь Итачи направляется в класс, чтобы забрать свои вещи и поговорить с парой людей, один из которых невменяем, а второй слишком упрям и черств, чтобы взять в ежовые рукавицы первого. Учиха считал, что только Какузу сможет успокоить и разрешить внутренний конфликт Хидана, но тот упрямо не желал этого делать. Как бы Какузу не противился и не отрицал действительность, но буйность и неадекватные поступки его друга связаны вовсе не с подростковым возрастом. Итачи легко намекнул на это вчера и, казалось, его поняли, но люди часто не принимают самих себя и противятся очевидному, осложняя жизнь себе и, что гораздо хуже, окружающим. Одноклассники выходили из кабинета, а учитель не упустила возможности устроить разборки, но Итачи сделал вид великомученика и сказал, что был в медпункте, поэтому упрекать дальше его не стали. В классе все ещё собирался Какузу, к которому и подошёл Учиха. – Где Хидан? – без каких либо вежливостей спросил он. – Ушёл. Ещё перед уроком. Шляется где-то. – И он тебе ничего не говорил? – намекающе спросил Итачи, устав от того, что приходится вытаскивать информацию по крупицам. – Сказал. – Пожалуйста, больше конкретики. Ты ведь понимаешь, что я не просто так интересуюсь. Мы ведь вчера разговаривали с тобой кое о чем. Не знаю, что ты ему сказал, но он определённо взбешен и его нужно остановить, пока он не зашёл слишком далеко, понимаешь? Вчера Какузу в очередной раз напомнил Хидану, чтобы тот отстал от Учих и угомонился, но это не возымело ровно никакого эффекта. После прогулов Хидан и думать забыл про обоих Учих. Ему уже было откровенно начхать и на Итачи, и на идею с крысой, результатом которой парень даже не поинтересовался. Возможно, он даже готов был согласиться с Какузу и признать, что немного перегнул палку, но что-то пошло не так и вместо спокойствия, Хидана затянуло в ураган собственных эмоций. После долгой отлучки ему не выказали ни капли внимания, не одарили ни взглядом, ни хорошим словом. Хуже – даже плохим не одарили, даже не сказали ничего такого, что контрастировало бы с его бранью. Хидана встретили равнодушием, но худшее произошло позже – он увидел, как Учиха жмёт Какузу руку. Руку! Чтоб его, мать-перемать! После подначиваний Дейдары это стало спусковым механизмом, а уж когда Какузу сказал ему оставить Учих в покое, Хидан разгорелся адским пламенем. Он ведь чхать хотел на этих Учих, ему было по боку на них, но Какузу! Какузу опять был против него! Опять не поддерживал, опять выбирал чужую сторону и не понимал, что друзья так не поступают. Они шли домой, а у Хидана показывало под кожей и выворачивало от ярости. Он хотел сделать что-то настолько мерзкое и гадкое, но не мог сообразить что. Хотел вылить всю дрянь, что скопилась внутри и забыть. И он хотел сделать это вовсе не Итачи назло, а Какузу. Чтобы отомстить ему за... За что? Плевать за что, просто вылить все это на него, показать своим поступком, что Хидан это делает из-за него. Тогда он придумал план, который и осуществил менее часа назад. На мясокомбинате он слил никому ненужную кровь после забоя, выловил Сая и вместе с ним облил ничего не подозревающего, невинного подростка, который никоим образом не относился к проблемам Хидана. Но перед этим, прямо перед началом последнего урока он вновь лелеял глубоко в грудине то ли надежду, то ли еще что-то, что почти обжигало ребра. И он вновь обратился к Какузу, предлагая вместе уйти с урока. Невинное предложение отклонили, а Хидана достаточно грубо осадили, напомнив о безответственном и безнравственном поведении. Слышать о безнравственности от Какузу, считающего чужие деньги днем и ночью было, по меньшей мере, смешно, о чем Хидан не забыл упомянуть. Затем Какузу махнул рукой и сказал, что не он будет виноват, когда Хидана, наконец, выгонят из школы. Тогда последний крикнул в спину друга, что тот ботан на пару с Учихой, пожелал учиться и не заебаться в столь сложной задаче. А после добавил, что ждет его за гаражами после урока, чтобы отдать занятую сотню и если Какузу не явится, то может забыть и о деньгах, и о Хидане. Он опять давал Какузу последний шанс. Вот только интересно расценивал ли сам Какузу это шансом? Хидан метался из стороны в сторону, пережевывая фильтр сигареты. Он был взбешен, зол и взбудоражен одновременно. Его захлестывало и рвало эмоциями. Несчастный Сай, которого он притащил с собой, прижимался к гаражу, боясь вставить хоть слово о том, чтобы пойти домой. Казалось, один звук – и его разорвут на клочья, поэтому он стоял и немо наблюдал за взбешенным старшеклассником. – Вот ведь ублюдок, – протягивал Хидан, растирая окурок о траву. – Сколько всего ему дали, сколько с ним за партой сидели, а этот «калькулятор» хотел всех в рот ебать! Я же ясно ему сказал, чтобы он шел сюда. Не удивлюсь, если он остался с Учишкой на дополнительные занятия, они ж теперь дохуя умные! Скоро Какузу в Гарвард поступит, а я в ПТУ пойду, и будем слать друг другу открыточки! Ох, он свою получит на 8 марта, потому что пиздец какой тряпкой стал. Вдуматься только, счетоводу стало важнее посидеть на уроках чем проебать их со мной! Клянусь, я давал ему шанс, давал, но он нихуя им не воспользовался и пусть пеняет на себя! Хидан достал смятую купюру из заднего кармана и начал рвать на мелкие клочки. – Вот, малой, что бывает с теми, кто переходит мне дорогу, – обращался он к Саю, будто тот в чем-то провинился перед ним. – Так что лучше помалкивай, иначе и тебе не сдобровать как мелкому Учихе. Вот же он обосрался! – Хидан смеялся, разбрасывая клочки бумаги по ветру. Он не знал, что делать с переизбытком чувств, поэтому выплескивал его весьма странно и очень неудачно. Бедному подростку он дышал буквально в лоб. – И чувствую, он получит еще не раз! А ровно столько, чтобы Какузу наконец прозрел и вместо бабла у него в глазах появились правильные вещи. Жить нужно по понятиям, а если их нет – о них нужно узнать. Сегодня Какузу отказывается от меня, но завтра все будет наоборот. Завтра он будет кусать свои локти, а я считать его деньги, а он мне и слова не скажет. Как и ты, понял? Хидан был уверен в своей правоте и вменяемости поступков. По какой-то причине он считал свои действия абсолютно нормальными и более того – справедливыми. Он считал, что они приведут к нужному результату, хотя не мог сказать наверняка, как месть непричастному подростку заставит глупого друга узреть истину. Какузу вел Итачи через лабиринт гаражей к тому самому укромному месту, где парни приловчились курить. Кажется, именно там они на пару с Хиданом и подожгли свою первую сигарету. Тогда еще одну на двоих, которую стрельнули у старшеклассника. Какузу всегда знал, что Хидана слишком легко развести на эмоции и еще проще вывести из себя. Он знал наверняка, что одноклассник не видит черты между принятым и запрещенным, но он никогда бы не подумал, что Хидан дойдет до совершенно аморальных и настолько мерзких поступков. Какузу никогда не импонировал Итачи, никогда не имел с ним общих дел, но даже ему стало жаль младшего брата Учихи, который ничем не заслужил выпавшую ему роль. Случившийся конфликт уже не представляется уладить в одиночку, именно поэтому Какузу вел с собой Итачи. Им необходимо было поговорить втроем и разобраться во всем раз и навсегда. Они остановились рядом с ржавым гаражом, и Какузу кивнул в сторону: – Там. Думаю лучше тебе самому его позвать, – парень сложил руки в карманы, получая от Учихи кивок. Итачи ступил в узкий проход меж гаражами, но ему было привычно протискивать в таких местах, потому как дома он точно так же проходил между шкафом и стеной на их с Саске половину комнаты. Он уже увидел макушку Хидана и открыл рот, чтобы позвать, но еще шаг и он быстро закрыл его обратно, прижимаясь ближе к стене гаража. Ни одного звука так и не вылетело из горла. И к лучшему. Трудно представить, что было, если бы он позвал его прежде, чем успел увидеть полную картину происходящего. Ни о каком диалоге не могло бы идти и речи, а Саске бы получил двойную порцию чужой ненависти. Окатившая волна удивления прошла, но на коже все еще оставался странный холодок. Учиха Итачи лицезрел довольно банальную картину. Банальную, если бы не ее персонажи и эмоции, которыми разило аж до того места, где он стоял.. Привычно-дерзкое лицо Хидана выглядело совершенно неуместным и отчасти пугающим, а лицо, стоящего на коленях Сая, который делал минет старшекласснику, было искаженно гримасой настолько, что Итачи не сразу узнал его. По правде говоря, он мог понять «Почему?» и «Зачем?», но идя сюда, парень был не готов застать нечто такое. Он был готов к любым выпадам Хидана, готов был позволить унизить себя, сделать очень многое, чтобы перестал страдать его младший брат, но вместо разборок Учиха видит, как один подросток отсасывает другому. Причем ни один из них не испытывает удовольствия. Один делает это, потому что его заставили, а второй пытается выпустить пар. Итачи ступал назад неслышно, чтобы никто и никогда не узнал, что он был невольным свидетелем этой сцены. Он вернулся к Какузу. – Вам стоит поговорить наедине, – тихо произнес Учиха. – Он скоро сам выйдет. Итачи не стал ничего объяснять, но у него ничего и не спросили. Хоть они с Какузу и были совершенно разными, но оказались на удивление понимающими людьми. Итачи ушел, оставив все на плечах Какузу, но он верил, что тот в силах разобраться и уладить происходящее в одиночку. В конце концов, Учиха подвел его к тем мыслям, которые Хидан не осознает, но явно пытается выразить. Хотя бы один из них должен оказаться решительным, чтобы взвалить ситуацию на свои плечи, а у Какузу они достаточно крепкие, чтобы вынести всю тяжесть и «неординарность» своего друга. Совсем скоро Итачи услышал шум бегущих ног между запутанных коридоров гаражей, а минутой раньше Какузу сам наблюдал, как знакомый подросток пробегает мимо и очень, очень торопится. А после него из-за гаражей вышел Хидан. Он никак не ожидал увидеть здесь человека, которого так сильно ждал. Некоторое время он с неким трепетом и страхом смотрел в глаза Какузу, боясь, страшно боясь, что он все видел, все знает. Но Хидан быстро сбросил с себя эту пелену и присвистнул, опираясь плечом о гараж. – Вау, какие люди! Что, бухгалтерские жилки все-таки завопили в тебе? Какузу стоял молча и Хидан не упустил возможности ущипнуть побольнее: – Каким же мелочным ты стал, ей богу. Где пахнет деньгами – там и ты. Конечно, лучше получить баблишка, чем уроки зубрить, да? А я-то думал ты с Учихой пойдешь уроки делать. Вы же теперь такая неразлучная парочка. Тили-тили тесто, блять. – Тебе сдался этот Учиха? – Сдался. Он козел. Сраный модник-огородник, – выплюнул Хидан. – Вот скажи, адекватные люди обычно опираются на какую-то выгоду, ищут плюсы для себя, а в том, что ты творишь есть какая-то выгода? – Это все из-за тебя! – Хидан быстро вышел из себя и отлип от гаража, занимая оборонительную позицию. Он вовсе не собирался драться с Какузу, но хотел наконец-то высказать ему все, что думает. – Ты срать на меня хотел. Но ты забываешь, кто с тобой был все это время! Кто с тобой сиги стрелял, учил уму разуму школоту и обсирал училок. С тобой был я или этот говнюк?! Ты с кем должен быть за одно: со мной или с ним? Много тебе дал Учиха? – Ты не знал, что внимание можно привлечь по-другому? – очень спокойно, не ведясь на поводу провокаций, спросил Какузу. – Да нахуй мне нужно твое внимание? Я тебе о таких высоких материях втираю, а ты меня под пидарство подгоняешь! Думаешь, я из «этих», как твой Учиха? Хуй там! – кажется, Хидан вовсе забыл о том, что делал несколько минут назад за этими самыми гаражами, но он хотел услышать от Какузу что-то стоящее, что-то такое, что уняло бы огонь под ребрами. – Прекрати материться, количество твоей обсценной лексики на одно предложение зашкаливает. – Лучше следи за своим Учихой, а не за мной! Можешь ему пойти подтереть! Какузу устало выдыхает: – Сопли не жуй. На кой он мне сдался? – и добавляет еще тише: – Мне хватает одной головной боли. Хидан немо открывает и закрывает рот, как рыба, которую выбросило на сушу. Он чувствует себя точно так же. Его колотит от неожиданности и адреналина. Он хочет переспросить, хочет что-то сказать, но Какузу подходит ближе и протягивает к нему руку. Хидана дергает, он ошарашено открывает глаза, ничерта не понимая, когда Какузу касается его волос. – Вечно к тебе всякая дрянь цепляется, – он достает маленький клочок бумаги из прилизанных прядей. – Интересно, как ты выглядишь утром до того как заливаешь башку тонной лака? Хидану хочется смеяться и плакать одновременно, кататься по полу и молиться Джашину, чтобы бог снял с Какузу порчу. Его друга кто-то сглазил или наслал страшнейшее проклятие, потому что его язык выдает полнейшую чушь. В клочке бумаги парень узнает былую сотню, которую божился вернуть. Он очень странно себя чувствует, но выдавливает: – Это… это твоя сотня. Бля, я верну. Но Какузу отвечает и Хидан почти готов схватиться за сердце и орать на всю округу: «Несите дефибриллятор», потому что одноклассник сказал: – Забей. Невозможно, чтобы Какузу простил долг. Просто невозможно! Что происходит? Сначала он несет полнейший бабий бред, потом копается у него в волосах, а теперь прощает долги! Куда катится мир? Неужели скоро наступит конец света? – Это же… Емае, это же не в твоих принципах. А как же выгода? – Конкретно в этом действии – никакой, но она все же есть. Где? В чем? О чем он говорит, мать его? Почему Хидан не может ничего понять? И почему под ребрами горит еще сильнее? Миллион невысказанных вопросов зависает в воздухе, но когда Хидан все-таки берет себя в руки и решается задать хотя бы один уже слишком поздно. Стая птиц пролетает над гаражами, теплый ветер срывает желтеющую листву, а в лабиринтах металлических конструкций слышится невнятное, заткнутое бормотание и гомон бушующей крови. Птицы не смотрят вниз, но именно там затерялись две прижавшиеся друг к другу фигуры. Проносящаяся мимо листва, окутывает поток их сумбурных чувств, который только-только начал утихать. Учиха Итачи шел по городу с неспокойным сердцем. Оставив тех двоих, он больше не волновался. Итачи был убежден, что одному будет под силу усмирить другого, что Какузу хватит смелости на определенные шаги. Учиху напрягало другое. Из его головы не уходила увиденная за гаражами картина. Искаженное глубокими эмоциями отвращения лицо Сая застыло перед глазами. Его сдвинутые брови, умоляющие, наполненные отчаяньем глаза и то, что не видно глазу, но определенно имело место, то, что скрыто внутри: беспомощность, отвращение, ненависть, злость, грязь, грязь, грязь. Сай не хотел этого – его заставили. Сай мог сделать все, лишь бы избежать этой участи, но другой человек оказался сильнее его. Сай никогда не сможет забыть этого, даже если постарается изо всех сил. Он долго, очень долго не сможет прийти в себя. И возненавидит на всю жизнь того, кто оказался сильнее. На самом деле это все не касалось Итачи, не было его проблемой. Только вот вспоминалось лицо его младшего брата. Его красивое, безупречное лицо пересеченное шрамом похожих эмоций. Разве Итачи хотел видеть такую боль на его лице? На лице своего дорогого, горячо любимого Саске? Сейчас, прямо сейчас хотелось зацеловать тот шрам, который залег тенью под глазами и печалью на губах. Итачи вовсе не хочет, чтобы у брата было такое лицо. Он хочет это исправить. Желает видеть горящие глаза, румянец, улыбку, мягкий язычок, облизывающий губы, и любопытный, пытливый взгляд. Старший Учиха хочет видеть взаимность, а не отторжение и страх в самых красивых глазах. Старший брат обязательно все исправит.