За шкафом

Когда заходишь на завод, невозможно услышать тишину. Топот, гомон людей, шум станков перебивали друг друга. Вечно работающий организм не замолкал и методично производил новые детали для других станков. Запах машинного масла, несмываемой грязи и металла пропитал пол, стены и руки рабочих. Кого-то пугала такая атмосфера – вечное напряжение, опасность травматизма, головные боли и холод машинного цеха, а кому-то стала домом за столькие годы. Кто-то халатно и лениво работал, а кто-то вкладывал всю душу, чтобы разрезать лист металла. Труд облагораживает. Но только тогда, когда человек хочет трудиться. Иначе, если посмотреть на сантехников, распивающих в любую свободную минуту пиво, водку и припрятанный на черный день самогон, можно очень быстро засомневаться в этой фразе. Работа – убежище для тех, кто больше ничего не умеет. Мало кто из рабочих обладал редкими умениями, которых не сыскать. Мало кто умел делать что-то невероятное. Вряд ли нашелся хотя бы один, обладающий гениальностью. Острый ум – пожалуйста. Умение подсчитывать большие цифры – запросто. Выточить добротную деталь – нечего делать. Но вот изобрести что-то новое, принести помощь стране, подать гениальную идею – с этим было сложно. Учиха Фугаку не был заурядным серым рабочим. Он подавал большие надежды в молодости, но похоронил их для блага семьи. Кто будет ждать, пока он найдет себя и выбьется в люди, когда у молодой жены маленький ребенок, а платежи приходят каждый месяц? Кому нужны его идеи и отдача, когда перекроют воду и отключат свет? Ни одному из рабочих не пришлись по вкусу его уговоры подняться выше, заставить начальника содействовать их цеху, дать больше автономности для разработки и запуска новых деталей. У каждого работяги были родители, жены, первенцы и всем нужна была стабильная ежемесячная зарплата, а не призрачные обещания о скорой прибавке в случае успеха. Никому не нужен был случай, но всем нужна была стабильность. Когда ты один и ни один человек не хочет поддержать тебя ‒ революции не выйдет. Фугаку мог бы стать большим и важным человеком, но не стал, потому что не мог рисковать копеечной зарплатой и семьей. Он выбрал быть маленьким человеком, когда мог бы достичь вершин и выбиться из колеи среднего класса. С возрастом он встал на ноги, заручился авторитетом среди коллег, но было уже поздно. Всему свое время, но свое он упустил, а жизнь не дает вторых шансов, поэтому приходится жить так, как есть. Пропускной жетон со звонким пиканьем ударился о турникет. Загоревшийся зелёный свет пригласительно подмигнул, и мужчина зашёл в тёмный узкий коридор, перекрутив вертушку. Множество однотипных дверей с чёрными номерами на белых табличках тянулись вдоль коридора на много метров вперёд. Либо лень, либо чье-то отчаянное желание сэкономить превращали длинный проход в подобие туннеля, в конце которого виден свет. Слишком уж комично было ежедневно заходить в него, проходить мимо безликих дверей символизирующих множество грехов и соблазнов, которые манят-манят потянуть за ручку и забыть о теплом свете, блестящем в конце. Невероятно реалистично длинный коридор ложился на суть человеческого бытия. Однако Фугаку никогда не попадал на крючок соблазнов и послушно шёл вперёд, надеясь однажды получить что-то большее, и судьба наградила его. Наградила двумя детьми, женой и собранными, в конце концов, деньгами. Очень долго единственной целью мужчины было скопить достаточную сумму для переезда. Да, это заняло много времени, на десяток лет дольше, чем он планировал, но желание показать всем, что он может добиться большего, даже если все вокруг скептически вздыхают, одержало верх. С тех пор, как Фугаку объявил о покупке двухкомнатной квартиры, прошло два месяца. На улице почти растаял снег, небо становилось голубее и голубее с каждым сорванным листом календаря, и даже в душе такого угрюмого человека как он было по-весеннему тепло. Фугаку чувствовал, что что-то должно измениться в его жизни. Одна из дверей пропустила его в маленькое помещение с двумя рядами скамеек и шкафчиков – раздевалку. С той самой секунды как попадаешь в эту комнату, начинаются месяцами отработанные и заученные до автоматизма движения: открыть шкаф, положить сумку, раздеться, надеть сменную одежду. А после его ждёт другая дверь, которая проведёт в мир пота и труда на следующие 8 часов. И так каждый день, из года в год. Уже настолько привычно, что страшно что-то менять. Др-р-р. Чк-тых-тых. Бкх. Звуки, ставшие ему роднее материнской колыбельной – звуки пришедшего в работу станка. На Фугаку перчатки, защитные очки и грязная рабочая куртка – он готов к новому дню. Образец деталей, которые ему надо выточить он знает лучше, чем дни рождения собственных детей. Оно и не удивительно, с железяками он провел больше времени, чем с сыновьями. Быстро и ловко шлифовались грубые углы, уже почти идеально блестело железо. Даже чувство какого-то удовлетворения засело под грудью. Когда у человека нет всепоглощающего счастья, он учится радоваться всему чему только возможно: вовремя приехавшему автобусу, котлетами на ужин и красиво сделанной железке. Для счастья ему действительно было нужно немного. Например, чтобы рабочий день подошёл к концу, а он сложил униформу в шкаф. Вибрация работающей машины мурашками разбегалась по всему телу и, казалось, что если он уберёт руки, они все ещё будут мелко дрожать и покалывать. Идеально обточенная деталь полетела в стоящую на полу коробку. Она ещё пуста, поэтому характерного «дзынь» Фугаку не услышал, но через пару часов этот звук будет его спутником до конца дня, а после ещё и по дороге домой будет отголоском звенеть в ушах. Почему-то вместе с руками вибрировали ещё и ноги, точнее только одна – правая. Но когда Фугаку понял, что это звонит телефон, было поздно – звонок сбросили. Он выключил станок и, сняв перчатки, достал мобильный – свой некогда модный смартфон с сенсорным дисплеем, а сейчас, увы, почти доисторическая модель. Спасибо, что рабочая. Незнакомый номер. Но Учиха всегда перезванивал – мало ли кто решит поменять карту, может и начальник, а его звонки пропускать грешно. Мужчина набрал неизвестный номер и трубку сразу же взяли. Звонкий голос заставил на секунду отвести телефон от уха и убавить громкость. – Алло! Алло, я звоню по объявлению! – Здравствуйте, вы по поводу квартиры? – уточнил Фугаку. – Алло, вас плохо слышно. Очень шумно, можете отойти оттуда? – просил женский голос. Зажимая микрофон телефона, он крикнул своему маленькому цеху: – Товарищи! Выключите свои машины на минуту. Фугаку был старшим работником и непосредственно руководил своим десятком трудяг, поэтому не послушать почти начальника никто не мог. Все выключили станки. Кто-то, пользуясь случаем, пошёл в курилку, кто-то достал собственный телефон, кто-то бессмысленно смотрел в одну точку. – Спасибо. Да, я вас слушаю, – мужчина вновь обратился к собеседнику. – Вы увидели объявление о продаже квартиры? Уже две недели прошло, как Фугаку расклеил и дал объявления на сайтах. Была пара неуверенных звонков с вопросами о стоимости, но ничего конкретного ещё ни разу не поступало. Его план был таков: продать квартиру, добавить накопленную сумму и купить двухкомнатную. Желание есть, деньги тоже, теперь оставалось только запустить механизм купли-продажи. – Да. Нашла в интернете. Хотелось бы посмотреть её, оценить ремонт и технику, которая там есть. Вы будете оставлять мебель? – Думаю, большую часть заберём. Она старая, новым хозяевам резоннее купить новую. – Ясно, скажите, а вы свободны через часик? Я хотела сегодня подъехать. Не уверенна, что смогу позже, у меня на примете есть ещё варианты. Вы сможете показать? – Думаю, да. Подходите через час, наберите на домофоне 27 квартиру – я вам открою. – Прекрасно, ждите, скоро буду. Гудками Учиха ознаменовал первый удачный звонок. Квартиру уже хотят посмотреть, а значит – заинтересованы, хотя в объявлении он описывал её без прикрас. Мужчина упомянул и сколько ей лет, и какое качество ремонта в ней на данный момент, но, тем не менее, заинтересованные люди всегда находятся, а о цене они, если что, договорятся. – Мне надо уйти до обеда. Ямато, ты за старшего, – указал он на коллегу, в пол уха слушающего разговор. – Есть срочные дела. – Правильно, не откладывай на завтра то, что можно отложить на послезавтра, – со смехом подбодрил кто-то за спиной. – Это я про работу, если что. Иди-иди, справимся. – Скоро вернусь, – он окончательно выключил станок из сети и ушёл в раздевалку. Рабочий день подошёл к концу намного быстрее, чем он думал, хотя вернуться ему все ещё предстоит, иначе деньги за этот день полностью вычтут. А лишняя копейка сейчас вовсе не лишняя. Невероятно приятным оказалось ехать в полупустой маршрутке к дому. Никаких пробок, никаких «передайте за проезд», людей практически нет. Только слабое солнце и едва слышное радио водителя – спокойствие и тишина. Такие дни Фугаку любил больше всего, но жизнь редко баловала его ими. Хорошо, что в доме было убрано и не пришлось перестилать кровать и мыть впопыхах полы. Микото ответственно следила за состоянием квартиры, потому и показать ее было не стыдно. Разве что мальчики могли отличиться и не застелить кровать, но даже у них все оказалось убрано. – Вот тут у нас прихожая. Обои старые, но выглядят сносно. Их, конечно, можно поменять, стены под ними зашпаклеваны – работы меньше. Там дальше туалет и ванна, площадь небольшая, но сантехника хорошая. Ещё лет 10 будет служить без сбоев. А там кухня, спальня, ла-ла-ла... Годится. Фугаку представлял, как будет проводить потенциальному покупателю экскурсию, и пытаться уйти в плюсы квартиры, а не в её минусы. – Главное, чтобы соседи сверлить не начали, а то им и будний день не помеха. До предполагаемого прихода женщины оставалось ещё полчаса, и Учиха направился в туалет, чтобы позже не смутить даму своими личными делами. А ещё хорошо бы переодеться. Костюм, который гладила жена на Новый год подойдёт как никогда лучше. Фугаку очень надеялся, что галстук окажется без единой складочки. Первое впечатление очень важно, поэтому и внешний вид, и эмоции на лице, даже тон голоса следовало поставить за столь короткое время. Мужчина приоткрыл дверь туалета, чтобы эхо не мешало сосредоточиться. – Здравствуйте! Нет, лучше «Доброе утро», – он почистил горло. – Пожалуйста, проходите. Нет, можете не разуваться. Или наоборот попросить разуться, чтобы показать, что мы поддерживаем чистоту в доме? Сперва ему показалось очень удачным, что дети в школе, а Микото на работе, но на самом деле совет ему бы не помешал. Может, стоит позвонить жене и узнать, что лучше сказать? Все-таки кто-кто, а женщина женщину понимает лучше и Микото лучше знать, что может расположить девушку к себе. Да, наверное, он так и поступит. Давней привычкой, которой в молодости он в шутку пугал детей, было выключить свет прежде, чем выйти из самого туалета. Фугаку помнит много забавных эмоций на лице Саске, когда отец заставал младшего сына врасплох и тот подпрыгивал от неожиданности. С Итачи, к сожалению, это не работало – старший сын просто не реагировал на подобные неожиданности. Весь в него – с детства умен и серьёзен. Рука, взявшаяся за ручку, замерла. Копошение ключа в замочной скважине входной двери разворачивало перед Учихой два варианта: бежать на кухню за ножом, чтобы припугнуть воришек или притаиться у двери. Инстинкт самосохранения выбрал второе и Фугаку, не шевельнувшись, сидя наблюдал через маленькую щелку за происходящим. Звук открывающейся двери. Звук торопящихся ног. Шелест одежды. – Тише-тише, – слышится знакомый голос старшего сына, утопающий в шорохе снимаемых вещей. Фугаку сразу расслабляется – все же проще спросить, почему Итачи решил прогулять школу, чем столкнуться с местным криминальным авторитетом. Часть слов теряется и следующее, что он слышит: – Красотка и даже не говори ничего. Пойдём в комнату, у нас не так много времени. Итачи и девушка. Фугаку вполне мог понять такое как мужчина. Вроде бы сегодня старший сын должен был уезжать на олимпиаду или какой-то конкурс в другой город. Видимо решил расслабиться перед дорогой. Давненько семья Учих не видела Изуми у себя дома, хотя Итачи отрицал, что они прервали общение. Видимо девочка застеснялась и решила вести околобрачные игры на своей территории. Не то, чтобы Фугаку было до этого дело, но Микото и он сам понимали, что сын уже взрослый и ему пора... Пора заниматься взрослыми делами, особенно если они были связаны с девочками. Фугаку загадочно улыбнулся. Сын молодец, зря времени не теряет. Думает, что дома никого и водит девчонок. Ух, вот он-то в его годы тоже был женским сердцеедом. По крайней мере, Фугаку оценивал себя именно так. Он не имел никакого желания подслушивать личную жизнь сына, но как отец был горд за своего выросшего мальчика. Умный, красивый, с девушкой. Главное, чтобы сначала окончил университет, а уж потом женился. Сейчас ещё рано, сейчас ещё не к спеху. Сам Фугаку тоже сперва позаботился о своём образовании, а уже потом предложил Микото выйти за него. Женщины – это хорошо, но думать нужно всегда шире. Он сам придерживался такого мнения и ненавязчиво учил остальных делать так же. Молодость-молодость. Фугаку был бы не прочь сам вернуться в то золотое время, когда побег из школы ради девчонок не очень-то и волнует. Он ни в коем случае не хотел променять семью и Микото на развлечения и гульки, но вернуться в далекие дни юности – желанная мечта большинства взрослых. Мужчина думал, что если Итачи не закончит свои дела вовремя, то он сделает вид, что заходит в квартиру и хорошенько грюкнет дверью, но тишина после пропущенного мимо копошение подсказывала, что этого можно и не делать. Кажется, молодые управились, и перед покупательницей не придётся краснеть. Хотя она женщина взрослая и сама могла бы все понять. Фугаку все ещё таился в туалете и надеялся не вызвать неловкой сцены. Парочка влюблённых, вероятно, направлялась в коридор, и Учиха планировал хитро улыбнуться, смотря из щели на девушку, но уголки губ вдруг дрогнули, когда за Итачи в коридор прошествовал младший сын. Саске? Зрачки замерли в гнетущем мраке маленькой комнаты, пока молодые люди надевали куртки. А где же девушка? Куда делась Изуми? Фугаку не мог ошибиться. Звуки периодически доносящиеся из комнаты не давали и шанса на сомнение. Там явно занимались сексом или чем-то подобным, но уж точно не учили уроки. Почему Саске был в юбке, а теперь уходит в штанах? Что за шутки? Не может быть. То, что быстро придумал мозг просто не может быть правдой. Это же невозможно. Там должна быть Изуми. Почему её нет?! В груди натужно защемило сердце и безумным роем закололи мысли. Что за жалкие извращенные догадки? Так не бывает. Только не у Фугаку. Только не у его сыновей. Сумасшествие. Бред! Было страшно даже мыслями озвучить безумное предположение, потому Учиха махал головой из стороны в сторону. Ему не стоило оказываться здесь и сейчас, не стоило ухмыляться и поощрять сына. Что он себе надумал, пока слушал все это? Разве можно было так думать о собственных детях? Он же их воспитывал, растил. Как только в голову пришла такая мерзкая ложь? А что если – правда? Мысли замерли, как замирает время в сломанных часах, зависли в незримом пространстве. Они распирали голову и, казалось, что сосуды лопнут от напряжения. Разве же это может быть правдой? Стоит хоть на секунду приписать подобные действия своим детям и пути обратно не будет. Если сейчас он предположит, что произошедшее не шутка его сознания, то реальность обрушится крахом. Ни один здравомыслящий отец не станет думать о таком. Ни один родитель не станет даже предполагать, что его дети тонут в грехе. Собраться с мыслями невозможно. Что думать, о чем думать и как думать? Но если вдруг, если только на минуту допустить, что его сыновья, его родные дети занимались… сексом... То нельзя было и дальше сидеть на месте. Он подумал. Он озвучил страшные мысли в голове и больше некуда свернуть. Немые слова тяжёлым набатом били в темечко. Больно и натужно содрогалось сердце. Фугаку шёл вдоль стены. Внутренний стержень осыпался и колкими остриями впивался под кожей. Страшно-страшно, мерзко. Собственная комната предстала перед главой семьи совсем другой. Все изменилось: иначе стучали стрелки часов, солнечный свет темнотой омрачал ковёр, неприятный воздух липкими щупальцами полз по пересохшему горлу. Один щелчок и теперь он не в собственном доме, а в смердящем, грязном подвале. Крысы снуют между ног, а сквозь пальцы сочатся черви, поедая тело. Родная кровь, собственные сыновья, которых так долго растили и воспитывали – что с ними стало? Так много было сделано: долги, безденежье, упущенные мечты, конечная цель. Он не был идеальным отцом, но, как и все родители, хотел лучшего детям. Его единственной целью было воспитать их достойными людьми. Не теми, которые похожи на напыщенную интеллигенцию, а теми, кто твёрдо стоит на ногах, кто достигает своих целей, знает куда идти. Фугаку хотел, чтобы дети получили в жизни то, что не удалось ему – успех, карьеру, достаток, отдых. Но что случилось с ними? Нет, Саске здесь не причем. Разве может ребёнок добровольно согласиться на такое? Тогда, что случилось с Итачи? Талантливый, умный, смышленый, красивый, гениальный – Фугаку слышал много красивых слов о своём старшем ребенке и был уверен, что тот добьётся в жизни очень многого. Как отец он был очень горд. А какой бы родитель не тешился, слыша лестные слова о своем отпрыске? Учиха верил, что Итачи не нуждается в напутствиях и не лез в его выбор будущей жизни. Ему было достаточно того, что сын занимается, развивается и не желает лениться. Саске был не такой, но мужчина знал, что когда тот подрастёт, старший брат укажет верную дорогу и все объяснит. Как же Фугаку заблуждался. Насколько слепым нужно быть, чтобы не заметить какого монстра он вырастил? Нелюдимого, грязного, уродливого мальчишку. Что за зверь должен сидеть внутри, чтобы так прикоснуться к младшему брату? Только дикое животное может забыть о кровных узах, только оно может наплевать на мораль и подмять под себя слабого. Сын? Какой он сын? Кто он теперь? Итачи – преступник. Он зло, которое надо вырвать на корню и выбросить подальше от других. Учиха Фугаку опирался о стену и едва переставлял ноги. В горле кислым комом застряла реальность. Рука нещадно мяла рубашку, пытаясь успокоить гремящие удары в груди. Еще чуть-чуть, еще малость и сердце сломает ребра, вырываясь наружу. Учихе казалось, что он вот-вот упадет на колени, потому что все вокруг неумолимо давило. Дети, его дети. Хрипящий стон покинул горло. Едко щипало глаза. Его бедный ребенок. Его Саске. Вмятины от ногтей остались на обоях, когда под неудержимым весом согнулись колени и больно ударились о дряхлый паркет. Зверская тварь, огромным демоном стоящая над их семьей, заливалась смехом. Имя Итачи хотелось навсегда стереть из памяти. Цепкие черные когти тянулись к Фугаку. Чудовищное лицо ликовало. Мужчину согнуло пополам и вырвало прямо на пол. Кашель кислым привкусом рвал горло. Он содрогался и почти плакал. Как, ну как так получилось? За что? Когда сад большой, а у садовника много работы очень легко упустить из виду сорняк. Но заплатить придётся много. Гадкое растение начнёт уродовать траву и нежные бутоны пока не захватит сад, оставив от него лишь мусор. Один сорняк может убить все вокруг, если не заметить его вовремя. Но если заметил, поступай решительно – обрубывай корни и беспощадно выжигай. Итачи – сорняк, который необходимо немедленно выкорчевать из сада. Фугаку не мог назвать себя лучшим в мире отцом. Он мог предпочесть отдых детям, мог не уделять внимания, мог где-то халатно относиться, где-то несправедливо поступить. Но мужчина никогда, никогда не мог бы сказать, что не любит их. Он ценил свою семью, берег её, пытался делать все для их блага. Даже если временами хотел побыть в одиночестве, не слыша звона посуды, шелеста книг за шкафом и радио на кухне. Он был ещё юн, когда у него появился первый ребёнок, все ещё молод, когда родился Саске. Фугаку считал себя хорошим семьянином, а сейчас ему казалось, что претендовал оказаться под пылким взором суда. Он сам никогда бы не подумал о том, чтобы поднять руку на жену или дать подзатыльник детям. Считал насилие – уделом слабых и низких людей, тех, кому терять уже нечего. Он и думать не смел, что кто-то из его семьи может оказаться в ситуации связанной с принуждением и криминалом. Фугаку единственный, кто знает. Не дай бог, чтобы об этом догадалась Микото – она не выдержит. И что ещё хуже – она не будет столь решительна. Женщины, нет, матери слишком мягки к своим детям. Она захочет поговорить, понять, разрешить все миром, а Учиха уже решил, что никакого мира не будет. Он невозможен. Невозможен, когда один его ребёнок ступил на тропу уголовника, а второй страдает от его травли. Он спасёт невинного мальчика. Спасёт! Иначе, какой из него отец? Злость на самого себя раскаляла кровь. Бедный, беззащитный, слабый ребёнок. Он не должен был знать такого. Чем он мог заслужить такие испытания? Разве он в чем-то виноват? Разве может ребёнок подвергаться таким ужасам? Какой же он дурак, слепец! Как можно быть настолько невнимательным, чтобы упустить из виду издевательство над ребёнком?! Кто он после этого? Такой же преступник. Он не усмотрел, не понял вовремя, что взрастил чудовище. Как ему теперь отмыть доброе имя семьи, как быть дальше? Он теперь один на один, смотрит в лицо зла. Фугаку станет палачом. Безжалостным, жестоким, не знающим прощения. Он наденет на себя маску чёрного безразличия и «отрубит голову». У него есть только один шанс спасти Саске, и он не станет разменивать его на разговоры. Он решил, все решил и не станет медлить. Уж лучше он окажется в глазах людей беспощадным монстром, но не остановится. Собраться с силами и духом, когда внутри нет ничего кроме злости и отчаянья, крепко встать на ноги и взять себя в руки – то, что он обязан сделать в эту же минуту. И ни на шаг, ни на единый сантиметр не отступиться. Отцовское сердце может дрогнуть, ведь в первую очередь он родитель. Но не для Итачи. С ним все решено – он не будет прощен. Гордость семьи стала болью и разочарованием. Разочарованием прежде всего в самом себе. ‒ Моя дорогая семья, я пришел домой, ‒ радостно сообщил Фугаку вечером, протискиваясь в дверь. Два огромных пакета тянули из стороны в сторону, пока, наконец, не упали на пол. Связка спелых красных яблок выпала и укатилась в сторону кухни. Такие большие покупки отродясь не совершались в их семье за исключением праздников. А сегодня будний день. И кажется, среди покупок совсем не десятки круп, макарон, и несколько килограммов муки. Там что-то другое, что-то очень вкусное, то чего они не позволяли себе никогда. ‒ Где ты так долго был? И почему на кухне столько пыли, пришлось снова мыть полы, – поинтересовалась Микото, выходя из кухни. Она вытирала тарелку полотенцем. – Что это, Фугаку? – недоумевая, женщина разглядывала содержимое пакетов. – Откуда? ‒ Из магазина, откуда еще. Решил, что можем себе позволить хоть раз в жизни. ‒ А деньги? ‒ Мне дали небольшую премию. ‒ Неужели нужно было полностью ее потратить? – с неким упреком спросила Микото. ‒ Не злись, ‒ мягко и ласково. Рука обвилась вокруг талии женщины, и давно забытый поцелуй неожиданно коснулся щеки. – Отдохни, почитай или посмотри телевизор, а мы с Саске приготовим самый вкусный ужин в твоей жизни. ‒ Приготовите? С Саске? – Микото недоумевала. Убитая бытом нежность сбивала с толку и женщина то улыбалась, то хмурилась, не зная какой еще вопрос задать. ‒ Именно. Настало время мужчинам немного поработать. Снимай свой фартук, отдавай тарелку и со спокойной душой иди. Можешь даже немного погулять на улице. Только не задерживайся, иначе мы съедим все сами, ‒ кончиком пальца Фугаку дотронулся до носа жены. Такие слова едва звучали во времена их молодости, когда они только познакомились и муж ухаживал за ней. Сейчас же они и вовсе казались дикостью. Уши забыли о комплиментах, руки забыли об отдыхе, а сердце давно перестало вспоминать о теплой любви. Взрослая жизнь и замужество неустанно меняют все вокруг, не давая и шанса остановиться, чтобы передохнуть и вспомнить, что ты горячо любимая женщина. Но сейчас эту возможность давал ей супруг. Как можно отказываться? ‒ Ты прав. Да. Я, наверное, погуляю возле дома. Но скоро вернусь, ‒ давнее кокетство и хитрый взгляд не заставили себя ждать. ‒ Правильно. Так и сделай. Фугаку галантно подал жене пальто, когда та собралась, и закрыл за ней дверь. Только на одну секунду он угрюмо закрыл глаза и вздохнул, а потом вновь радостным голосом крикнул, взяв пакеты в руки: ‒ Саске! Выходи на кухню – будем готовить ужин. ‒ Я занят, ‒ прилетел ответ. Подросток, разложив вокруг себя книги, разговаривал по телефону: ‒ А потом, когда ты приедешь, ‒ тихо шептал он в трубку старшему брату, ‒ мы прогуляем школу и вместо уроков, запремся в комнате. На нашей стороне или на их, где ты хочешь? Или может быть на кухне или в ванной? Что значит, я думаю об одном и том же? – возмутился младший из братьев на заявление с того конца провода. – Нет, юбку больше никогда не надену, ‒ твердо заявил он. – Мне все равно, что тебе понравилось. Нет, мне не понравилось. Я не девочка. Учиха-младший ненадолго замолчал, слушая, что ему говорит Итачи. Легкий румянец пятнами проявился на щеках, а сам парень заерзал на кровати. Он закусил губу, едва выдыхая и гораздо менее уверенно отвечая: ‒ Нет… Не надену. Ты много хочешь. И это слишком банально. На ухмыляющееся «Посмотрим» Саске поплыл. Пусть старший брат уже быстрее возвращается со своей олимпиады и он… Наденет все, что угодно. Все, что Итачи скажет. Только бы младшего приголубили, обняли со всей силы и клюнули поцелуем в макушку, а второй рукой крепко сжали мягкую половинку попы. ‒ Возвращайся, я скучаю. Еще целые выходные впереди… ‒ Саске, я жду тебя на кухне, ‒ вновь звал отец. ‒ Я не могу, я делаю уроки! ‒ Сделай позже, ты мне нужен. ‒ Иди, ‒ сказал Итачи. – Не забывай, что у тебя есть родители, которых нужно слушать. Я и так много взял на себя, а у тебя есть те, к кому нужно прислушиваться в первую очередь. ‒ В первую очередь я должен прислушиваться к тебе. ‒ Ты просто выбрал меньшее из зол. ‒ Меньшее ли? – выгнув бровь, он задал вопрос, который не нуждался в ответе. ‒ Иди. Завтра созвонимся. Родителям привет. Не забывай о режиме в выходные. ‒ Буду ждать звонка, братик. Удачи, не завали тест, ‒ как будто он мог его завалить. И какая помощь нужна отцу? Он ведь все равно не умеет готовить. И вообще, почему готовит не мама? За разговорами Саске совершенно пропустил одну из милейших сцен в жизни родителей и ничего не понял, когда зашел на кухню и увидел настоящие сокровища на столе. Отец нашел клад – иначе откуда? Откуда этот кусок сыра с большими дырками, откуда огромный стейк из красной рыбы, откуда на их столе появилась красная икра? Саске никогда не ел красную икру. Только ту искусственную, что продавалась в стеклянных баночках и была похожа на соленое желе. ‒ Ааа… Сегодня праздник? ‒ Нет. Просто так, ‒ легко ответил Фугаку, протягивая сыну нож. – Нарежь сыр. ‒ Просто так? И никто даже не умер? ‒ Саске! – возмутился мужчина. – Я понимаю, за такой стол можно и умереть, но не вдавайся в крайности. Просто на работе выдали премию. ‒ Премию за все года, которые ты там паяешь на станке? ‒ Ну, во-первых, я ничего не паяю, а, во-вторых… Да, мне просто дали деньги. Какие вы с мамой недоверчивые. Во всем ищете подвох, даже в еде. Я ожидал услышать восторг и благодарность, а слышу подозрения – все у вас ни как у людей. ‒ Ладно-ладно. Дай тарелку для сыра. У Фугаку сердце кровью обливалось, когда он смотрел на младшего сына. Он не хотел ни есть, ни пить, ни заниматься всем этим. Он купил вкусности для того, чтобы был повод поговорить с ребенком и узнать, как он себя чувствует, что у него на уме. В такой ситуации не идет и речи о каких-то намеках на существующую сумасшедшую ситуацию, но обходными путями Учиха обязан выяснить состояние подростка и незримо помочь уже сейчас. Фугаку исподлобья смотрел на Саске и внимал каждой эмоции на его лице. ‒ Итачи передавал всем привет, он уже приехал. ‒ Понятно. Он не обижает тебя, вы хорошо ладите? Младший сын сначала нахмурил брови, а потом немного улыбнулся. ‒ С чего бы ему обижать меня? ‒ Бывает, старшие обижают младших. ‒ Я младший, но не маленький. Я бы ему дал сдачу, если бы он обижал меня. Можно дать сдачу, если тебя бьют. Можно вернуть слова, которыми тебя задевают. Но как расквитаться за такое? Что он может сделать? Он даже боится сказать об этом, боится, что подумают родители, что обвинят его. Даже эмоции он держит под контролем, чтобы не выдать. ‒ Ясно. Вы в последнее время много общаетесь. Как время проводите, не скучно друг с другом? Все-таки Итачи старше, ‒ каких же трудов стоило Фугаку назвать имя старшего сына. ‒ Ну и что? Итачи понимает меня. Он не такой как все, совершенно другой. Другой. Конечно же, он другой. Куда остальным до него? Бедный мальчик, бедный. Его запугали, он и слова плохого не смеет сказать о старшем брате. ‒ Сегодня на заводе рассказывали, что в городе появился маньяк, ‒ Фугаку все же не выдержал и решил зайти издалека. – Мужчина, который насилует мальчиков. Местная тварь. Говорят, чтобы обращались в полицию, если кто-то что-то знает или подвергался насилию. Бедные дети, они не всегда понимают, что с ними делают что-то плохое и даже не знают, кому рассказать. Боятся говорить родителям, но если что-то произошло можно пойти сразу в полицию, пусть даже ребенок. Как думаешь, если бы, упаси Господь, что-то подобное случилось, ты бы рассказал родителям? Саске молчал, раскладывая сыр на тарелке. ‒ Думаю, дети боятся быть осмеянными родителями за ложь. Или боятся, что если им не поверят, маньяк сделает только хуже. Но я бы рассказал. Младший Учиха вовсе не примерял слова на себя, но для Фугаку это было почти что признанием. ‒ Правильно, преступникам есть только одно место – в тюрьме, ‒ со всей серьезностью и злостью, на которую не обратил внимания Саске, произнес отец. Был бы здесь Итачи, он бы сразу понял, еще с первых вопросов – что-то идет не так. Что это не праздный интерес. Он бы очень напрягся и отвечал максимально непринужденно и осторожно. Но Саске не Итачи. Он не счел вопросы подозрительными и стоящими внимания, не принял их на свой счет. И, конечно же, даже не заикнулся об этом разговоре брату, зато во всех красках рассказал, как он набил живот и рассмаковал каждый кусочек лакомств. Фугаку работал на следующий день, пусть даже он и был выходным. Он стоял за станком на заводе и скреб ножом по сердцу, коря себя. И только горечь давала ему силы, чтобы удерживать в руках очень необычный предмет. Небольшой цилиндр, стекло, зеркало, прикрученное проволокой на скорую руку. Самодельное… что? Загадка для всех, кроме самого Фугаку. Он носил его за пазухой весь рабочий день и половину воскресенья, боясь вдохнуть, чтобы не разворочить хрупкий и такой важный предмет. Все выходные он вел себя как никогда прежде и выжидал нужного часа. А время икс должно было настать в воскресный полдень. Микото была выпровожена из дома в дальний магазин с подружкой под руку и не должна была возвращаться раньше вечера. Глава семейства уберегал женщину от опасной информации и не планировал ничего говорить до последнего, до самого конца, пока злодей не окажется за решеткой. Часы тикали, а звонок уже пропищал. Фугаку оказался менее расторопен, потому дверь открыл Саске. Отец уже застал ту сцену, где младший сын повис на шее брата и обнимал его. По чьей воле – неизвестно. Уголки губ не желали формироваться в улыбку. ‒ С приездом, ‒ коротко сказал отец. ‒ Спасибо. ‒ Наконец-то ты вернулся, ‒ кажется единственным счастливым человеком тут был самый младший член семейства. – Раздевайся скорее, чего ты стоишь? ‒ Потому что ты висишь на мне. ‒ Как ты съездил? – интересовался Саске. ‒ Я ведь уже все рассказал тебе по телефону. Нельзя быть таким любопытным, Саске. Устал немного. ‒ Идите в комнату, отдыхайте, а я приготовлю суп. Сегодня у мамы мини-отпуск, она отдыхает вне дома. Как раз пока я буду готовить – разберете вещи, подремаете. ‒ Да-да, Нии-сан, пойдем, не стой на пороге. Саске два дня мечтал, чтобы Итачи приехал, и они зашли за шкаф. Теперь он здесь. Дверь прикрыта, сумка брошена на пол, а младший крепко вжимается в брата и вдыхает запах его свитера. Родной. До боли родной и приятный. ‒ Неужели ты действительно так скучал? – произнес старший, приобнимая парня за плечи. – Кто-то совсем недавно говорил, какой я плохой старший брат. ‒ Нет! Самый лучший! Ты не плохой. ‒ Правда? Даже когда тебе прилетает какое-то наказание от меня? ‒ Да. Это все заслуженно. Ты правильно делаешь, ‒ тихо говорил Саске, губами касаясь чужой шеи. Словами он целовал родную кожу. – Я могу быть не прав. ‒ Что пара дней сделала с тобой? – улыбаясь, также тихо говорил Итачи. ‒ Итачи, ‒ руки юркнули под свитер брата, укладываясь на животе. – Мне тебя не хватало, а тебе? ‒ Сейчас не лучшее время для того, что ты хочешь. ‒ Пожалуйста. ‒ Нельзя, папа дома. ‒ Он все равно готовит суп. Это не меньше чем на час. Ну, Итачи. На кухне действительно гремели кастрюлями, нож ритмично ударялся о доску и будто звук кипения воды тоже доносился в комнату. ‒ И что с тобой делать? Ни единого звука, понял? Иначе ты знаешь, что тебя ждет. Саске безмолвно закивал головой, вжимаясь в Итачи. Беспорядочные движения рук сметали на пути одежду, и вот их уже встречает мягкое покрывало. Фугаку слышал все: каждый звук и каждое слово. Он стоял на кухонном уголке, задрав голову вверх, чтобы видеть свое диковинное изобретение, вставленное в заранее просверленное отверстие. Он очень боялся, что его заметят, но оно было достаточно высоко, чтобы просто так поднимать туда голову и выискивать. Будучи далеко не глупым мужчиной с золотыми руками, он выточил и собрал на заводе самодельную линзу. Смекалки хватило, чтобы сделать цилиндр и расставить зеркала так, чтобы видеть, что происходит по ту сторону стены. Зеркало, на которое выводилось изображение было малюсеньким, но сложно было не разобрать, как мерзавец раздевает своего младшего брата. Без опаски, без стыда, без капли совести. Чудовище. Учиха не колебался. Он уже вызвал полицию и сделал заявление. А звуки на кухне, звуки на кухне это запись с телефона. Наконец-то он пригодился ему действительно для дела. Отцовское сердце рвалось на части, но он должен был принести Саске в жертву последний раз, чтобы расквитаться с его мучителем. И как бы омерзительно не было наблюдать за тем, что происходило в собственном доме, мужчина смотрел, чтобы рассказать полиции все до мелочей и вынести злодею максимально строгое наказание. Когда дверь в комнату открылась, Фугаку с чувством исключительной злобы и ненависти нарезал картофель. Он даже не взглянул на оборотня, которого называл сыном. Еще чуть-чуть, еще несколько минут. Как же он этого ждал. Итачи закрылся в ванной. Саске в комнате. Все идеально сходилось с планом. Не составило никакого труда закрыть ванну на щеколду с внешней стороны. С дверью в комнату сложнее – там нет замка. Но Учиха старательно подпер ее шваброй. А входная дверь открыта, чтобы правоохранительные органы могли без помех зайти в квартиру. Дерг. Дерг. Дерг. ‒ Пап, ‒ донеслось из ванной, и Фугаку передернулся от этого зова. – Пап, что-то с дверью, помоги. Отец не проронил ни слова, не сделал ни шага и почему-то было слишком уж тихо. Больше не нарезались овощи, не кипела вода, словно бы отца не было дома. Но Итачи ведь видел его, когда заходил в туалет. ‒ Папа, дверь закрылась с той стороны, открой. Возможно, он пошел в комнату. Итачи надеялся, что Саске успел привести себя в порядок. На всякий случай, старший из братьев постучал в дверь несколько раз. ‒ Па-ап, Саске, ‒ позвал он. В тот же момент дернулась дверь спальни. ‒ Замолкни уже. Закрыта твоя дверь, и никто ее не откроет, ‒ нещадно отозвался Фугаку. Минутный ступор и уже серьезный голос звучит из ванной: ‒ Отец? ‒ Отец! – прыснул мужчина. – Тебе знакомо слово «отец»? Не смеши. Ты еще о матери вспомни или о брате. Наверное, ты всегда думаешь о младшем брате, когда суешь в него свой поганый член. Надеюсь, тебе его быстро отрежут на зоне. Таких как ты там очень ждут. Знаешь, что там делают с насильниками? О-о-о-х, ты очень скоро почувствуешь, что ощущает на себе ребенок, когда ты кладешь его под себя. Ублюдок. Хотелось сплюнуть на пол от всех слов, но он в собственном доме – не стоит сорить грязью. Двое замерли за разными дверьми. Каждое слово все больше кидало в холодный пот. Их разоблачили. Отец все знает. Им конец. Колени тряслись по-настоящему. ‒ Папа? – послышалось скулящее и жалкое из спальни. Ассоциация с котенком была как никогда кстати. Маленький, облезший, замученный, он жалобно пискнул. ‒ Подожди, Саске, скоро все будет хорошо. Скоро ты забудешь о нем, как о страшном кошмаре. Его больше не будет, ты не будешь жить в страхе. Я поздно узнал, как сильно ты страдаешь. Но теперь издеваться будут только над ним. От него и мокрого места не оставят. ‒ О чем ты? Он… Все не так как кажется. Папа, открой дверь, выпусти, послушай, все совсем не так. ‒ Он запугал тебя, я понимаю. Но не бойся, я защищу тебя. Я с тобой. ‒ Папа, что ты делаешь? А что скажет мама? Она тоже хочет разрушить семью? Итачи тоже ее часть. Его оклеветали, да, именно, это все ложь, не слушай никого. Брат, он не такой! ‒ Бедный, бедный мой сын. Все, что происходило за дверью, сливалось в один ком из непонятных не имеющих никакого значения слов. Итачи намертво прилип к полу. Вакуум мыслей сковал тело. И только недоумение, как же их вычислили, билось в голове. Не сегодня, не сейчас, это случилось раньше, но он понятия не имел когда. О чем он думает! Разве это вообще имеет хоть каплю веса?! Судя из слов, отец вызвал полицию. Он поймал их в западню. Все. Капкан закрылся. Хотелось чертыхаться. Нечеловеческая паника начинала застигать, страх и тревога засели где-то под гландами и давили на горло. Нужно что-то делать! Итачи схватил мыло и открыл воду. Посадят его или нет, но его заставят пройти медицинское освидетельствование. Его рассмотрят под лупой во всех возможных местах, поэтому он тщательно и в быстром темпе намывал все части тела, до которых мог дотянуться. Мыло выскальзывало из рук и падало на пол, вода лилась мимо. Плевать, плевать. На все плевать. Что вообще происходит?! Этого не должно было случиться! ‒ Помойся-помойся напоследок. В тюрьме тебя ждет только хозяйственное мыло. Не рассчитывай, что мамочка будет носить тебе передачки. Сдохни там с голоду! ‒ Папа! – в панике Саске тарабанил по двери, пытаясь открыть ее. – Не надо! Итачи не виноват! Тебе все показалось! Открой дверь, открой ее сейчас же или я вынесу ее! Я не позволю забрать его в тюрьму! Сжалься! ‒ Саске, не волнуйся. Тебе ничего за это не будет, никто ничего не сделает. Это ему нужно бояться, но он же гордый, боится свой рот открыть и хоть что-то сказать. И не надо! Твои слова никому не нужны! Мусор! Было бы еще отвратнее, если бы ты пытался оправдаться! ‒ Хватит все это говорить! – в истерике кричал Саске и буйно дергал дверь. Под гнетом ударов швабра не выдержала и выпала. Школьник вырвался из комнаты и бросился к ванной, но его перехватил отец, крепко зажимая в усмиряющих объятьях. ‒ Здравья желаю! – разнесся незнакомый голос по квартире, перекрывая слезы и вмиг остановившийся шум воды. Фугаку только безмолвно махнул головой на дверь ванной, пристально смотря, как трое мужчин в форме заходят в квартиру и открывают щеколду. ‒ Нет! Нет-нет! Не надо! Вы не можете! Не имеете права! – Саске бьется, словно в агонии, вырывается из рук отца, но безрезультатно ‒ его слишком крепко держат. Он зол и беспомощен. В порыве он оцарапывает плечо Фугаку, оставляя кровавый росчерк с тремя царапинами. – Пусти меня! Пусти… ‒ почти сникает он, когда видит, что брата выводят из ванной и надевают наручники. Ему заводят руки за спину и сковывают железным замком, будто он действительно опасный преступник. Итачи не вырывается, ничего не говорит и не пытается сопротивляться. Он недолго смотрит в глаза младшего брата и проговаривает что-то одними губами. Младший на грани срыва, когда брат открывает рот и говорит вслух: ‒ Все будет хорошо. Полицейский подталкивает парня к двери со словом «Пошел», а Саске кричит, видя, как брата выводят из дома. Он дергается и вопит, проваливаясь в темноту.