За шкафом

В небольшом зале было много людей. Все они перешептывались и смотрели на обвиняемого. Человек по ту сторону железной решётки не знал никого из присутствующих и не имел понятия, откуда пришли все эти люди. Возможно, рассмотрение его преступления действительно было интересно другим. А может, незнакомцы прибыли с целью оспорить и выступить против решения судьи. Он не знал и даже не надеялся. Ему было давно известно, какой приговор вынесут во всеуслышание. Удар деревянного молотка глухим громом раздался в зале. Затихли даже самые нетерпеливые. Одним коротким словом мгновенно разрешилась судьба пленника. Одним единственным словом сломались несколько жизней. – Виновен! А в чем именно, на сколько осуждён и отправят ли его в колонию строгого режима было неважно. Неважно, потому что теперь он ничего не сможет сделать. Даже защитить. Люди загудели как рой взбешенных пчёл. Кто-то хлопал, кто-то кричал, а кто-то предпочёл молча уйти. Преступнику досталось по заслугам. Но до этого ещё так далеко. Суд свершится не меньше чем через несколько недель, а сейчас все иначе. Сейчас раннее утро и Учиха Микото собирает две сумки с едой и одеждой – одну для мужа, а вторую для сына. Женщина стоит на кухне одна и если бы не младший сын в соседней комнате, она бы уже разрыдалась. В который раз. Но сейчас не хотелось, сейчас ещё тяжёлый ком не подступил к горлу и не взял сердце в тиски. Ещё только утро. Она перекладывала сваренный картофель в банку, клала в пакет нарезанный хлеб, чай и даже немного конфет. Она не помнила, сколько раз уже вот так собирала передачи, но казалось, что делает это постоянно. Микото старалась не задумываться, что сейчас могла бы варить кашу на завтрак мужу и детям, собираться на работу, делать макияж, заплетать волосы. Лучше не думать, что все могло быть иначе. В конце концов, у неё ещё есть ради кого жить. Ведь её мальчик, её младший сын спит в своей кровати и она должна дать ему все возможное. Она ведь должна его защитить. Но поверить, что её мужа и старшего ребёнка подозревают в насилии, она все-таки до сих пор не могла. Микото просто нужно быть на стороне Саске – так будет проще. Возможно, решение суда расставит все на свои места и ей станет легче, ведь не нужно будет бороться с собой и решать кто прав, а кто виноват. Она все равно не придёт к единому решению – не сможет подумать плохо ни о Фугаку, ни об Итачи. – Доб... Утро, – исправил себя Саске, заходя на кухню. Даже он не посмел назвать утро добрым, не смог сказать матери такие слова. Саске редко заговаривал с Микото в последние дни, предпочитал молчать, даже порой игнорировать. Он не показывал, но там – внутри, глубоко-глубоко – все же чувствовал вину. Подросток все ещё не мог точно понять за что, ведь считал, что поступил правильно, но терпкое ощущение тяжести не проходило с того момента, как он побывал в кабинете Ибики Морино. – Ты к Итачи? – К Итачи и... И папе. Неловкость. Микото не должна была называть Фугаку папой. Ведь по обвинению никаким отцом он не был. Разве мог насильник оставаться родителем? – Ты веришь ему? – с опаской спросил младший. Ведь недоверие матери значило, что она может подозревать своего старшего сына. А для Саске это было недопустимо – его версия была чёткой и ясной – сына насиловал отец, а не брат. И то, что Микото не верит – отвращало. – Я... Саске, он ведь... – женщина не могла ответить сыну, не могла показать сомнение. – Мне нужно сходить к ним обоим, – она говорила виновато. – Ты можешь не идти, если не хочешь. – Я хочу. Надо. Микото пыталась оправдать все необходимостью, но понимала, что это неправильно. Она не могла вот так бросить свою семью. Для матери не только дети навсегда остаются невинными ангелами, но и муж – её поддержка. И пройдёт ещё много времени прежде, чем она сможет расстаться с мыслью о невиновности мужа. А может и до конца дней женщина не изменит своего мнения и будет горевать. Саске не знал, но хотел, чтобы она поняла его. – Я приготовила завтрак. Не забывай кушать, хорошо? – Я помню, мам. Узнай как Итачи и скоро ли его отпустят? – Папу, наверное, не скоро выпустят... Женщина говорила совершенно о другом. Не подумайте, её волновала судьба своего сына, волновало его будущее и волновал Саске, но муж был её опорой многие годы. Фугаку сложно было назвать идеальным супругом, но она любила его. Любила сильно. Он был не меньшей частью её семьи, чем дети. По-хорошему, ей следовало бы больше думать о сыновьях, беспокоиться их судьбой и оберегать младшего, но Микото просто не могла моментально отречься от Фугаку. – Его не выпустят, мам, – твёрдо заявил Учиха-младший. – За такое не выпускают. Неужели ты до сих пор не веришь мне. Он виноват, мама. Понимаешь? Он сделал мне больно. Почему ты защищаешь его? Он важнее, чем я и Итачи? Ты представляешь, что он делал? Микото содрогнулась. Она не то, что не представляла, она боялась одной только мысли о том, что происходило в её маленьком доме. Она была единственной, кто не был в курсе. Она одна ничего не знала до последнего момента. Страшно было подумать, что её мальчика подвергали насилию, противно было представить с кем она делила постель целую жизнь, невозможно было думать, что ее умный старший ребёнок узнал, но решил смолчать и действовать сам. Её никто не посвятил, потому что не счёл важным и нужным. Но ведь она имела право знать! Какая же она мать, если её дети пострадали, если их отец действительно оказался такой сволочью. Как она могла не разглядеть это в нем? Странно, ей казалось, будто она знает Фугаку всю жизнь, знает его привычки, чувствует настроение и может разделить мысли. Микото казалось, что они хорошая и правильная пара, что могут положиться друг на друга, что они прекрасные мать и отец. Но теперь она не смогла назвать себя мамой, а про отца и думать было стыдно. Кого она выбрала себе в пару? Неужели монстра? Неужели её ребёнок должен был через это пройти? – Я понимаю, Саске. Мне нужно идти. Больше они не обмолвились и словом. Микото собрала еду и ушла, оставляя сына одного. Саске не мог общаться с подозреваемыми. Впрочем, идти к отцу он и не собирался, а вот к брату его просто не могли пустить. Все же Итачи проходил по делу об изнасиловании, и жертва никак не могла общаться со своим якобы обидчиком. Пусть и предполагаемым. Изолятор временного заключения был небольшим. В нем отбывали время обвиняемые пока велось следствие. Саске трижды вызывали и опрашивали в присутствии матери. Но даже рядом с ней он говорил то же, что и в свой первый визит – обвинял во всем Фугаку. Возможно, если бы он посмотрел на мать в этот момент, что-то подбило его хотя бы задуматься о своих словах. Микото сидела в паре метров от сына, смотря в стену. Её лицо было то ли бедным, то ли зелёным от ужаса. А взгляд... Взгляд перестал передавать какие-либо эмоции. Иногда она с силой смыкала веки и старалась хотя бы не видеть происходящее, но вот заткнуть уши ещё не придумала. Возможно, если их позовут ещё раз – она решится и на это. Состояние женщины сейчас нельзя было назвать даже удовлетворительным. Чтобы спать ночью она пила успокоительное и снотворное вместе, просто потому что бодрствовать и обдумывать сложившуюся ситуацию она не могла ещё дополнительные 8 часов. Микото бы не выдержала, несмотря на силу воли и закаленный жизнью внутренний стержень. Она шла в полицию совершенно не спеша. Хотела бы она, чтобы не встречались знакомые, потому что каждый сосед считал своим долгом ткнуть пальцем в её сторону и сказать, что её мужа забрали в тюрьму потому что... А вот потом люди придумали множество версий. Пьяница, вор, наркоман и прочее. Уж лучше бы так, чем некоторые особо догадливые шептали «Насильник». Микото могла бы дойти до участка с закрытыми глазами – настолько хорошо она запомнила дорогу. Она выходила из подъезда, шла до угла дома, потом переходила дорогу, затем прямо вниз, налево, обходила яму, которую только пару дней назад оградили забором, потом обходила грязь вдоль дороги и сворачивала в маленький парк. Стоило пройти его, и в двух шагах находился полицейский участок. Высокий серый и такой одинокий. Не менее одинокий, чем она сама. Ей бы кого-то рядом сейчас. Ей бы услышать хоть чье-то не злое слово и поверить, что все ещё может измениться, что жизнь может стать прежней. Но молчали даже пролетающие птицы. Женщину игнорировал весь мир и никто даже не пытался помочь ее горю. Микото всегда знала, что сможет пережить невзгоды, знала, что ей по силам преодолеть испытания, но именно когда они обрушились на неё – она оказалась не готова. Не по плечам оказалась эта участь. Участь жены насильника. Или матери насильника. Как бы ни разрешилось её горе, а сын останется покалеченным ребёнком, а сама она... А было ли кому-то дело до неё? Дойдя до полиции, отступать было некуда. Ей нужно зайти, но Микото так не хотела прикасаться к дверной ручке, словно на ней была грязь. А разве она уже давно не покрыта ею с головы до ног? – Вы заходите? – спросили позади, и дверь пришлось открыть. – Да-да, конечно. Будто у неё был выбор сбежать или остаться. Прежде всего, у неё был долг перед семьей. Правда теперь она не совсем понимала в чем он заключается. – Я хочу увидеться с… – Микото хотела сказать с мужем, но вместо этого произнесла другое: – Учихой Фугаку. – Проходите куда обычно, его приведут. Её уже запомнили. Даже незнакомец смотрел на неё с тем букетом чувств, что и соседи: с презрением, сочувствием и жалостью. Микото ведь даже не знала его. Как бы женщина хотела, чтобы люди оставили чувства при себе и показывали их только, когда просят, а не по любому поводу, когда считают, что их эмоции уместны. Порой чувства даже хуже слов. Казалось бы, сказал неаккуратную фразу и обидел, а что эмоции? Их не слышно. Зато прекрасно видно. Все, что вертится на языке появляется незримыми буквами на лице, в глазах и ты читаешь книгу посвящённую жалости к тебе. И умираешь со стыда, а потом и злости. Женщина старалась не реагировать. Микото сидела в комнате для свиданий. Её передачи проверили так тщательно, словно она преподносила их императору. Свидание с подозреваемым длилось недолго, но Фугаку что-то задерживался. И, наверное, к лучшему – женщина на самом деле не очень хотела его видеть. И все-таки он пришёл. – Доброе утро. Не думал, что ты сегодня так рано придёшь. Не выспалась? У тебя круги под глазами. – Не могу нормально спать. – Дорогая, тебе нужно больше отдыхать. Скоро все разрешится и станет легче. Потерпи ещё чуток. Я скоро вернусь. – Правда? Её вопрос был задан вовсе не с надеждой. Она не верила и с каждой минутой проведённой здесь сомневалась сильнее. Ей сложно было принять решение, но, когда она видела своего мужа, её сердце содрогалось. Его забрали, потому что он изнасиловал их сына. Эта мысль все прочнее держалась в голове. Кто бы стал врать о таком? Когда она пришла в комнату для свиданий с задержанным, Микото подумала, что помещение очень большое и светлое, сейчас же все было наоборот. Комната казалась такой маленькой и мрачной – хотелось сбежать и больше никогда не возвращаться. Когда она впервые увидела Фугаку в ней, то обрадовалась, сейчас же – не хотела его видеть. Микото впервые оказалась здесь совсем недавно и будто минуту назад, нервничая, задавала вопросы, которые так и не смогла посчитать за правду. Все это было так недавно. – Что случилось, Фугаку? Я ничего не понимаю. Пожалуйста, скажи мне правду, – спрашивала она тогда и внимательно слушала мужа. – Это ошибка. Подлец, наш сын... Этот чертов умник, все он, – мужчина выглядел по-настоящему злым, если не сказать взбешенным. – Его рук дело. Я не представляю как и что он сказал Саске, но это все он. Подлец. Микото с трудом сглотнула, чтобы начать говорить. Ей бы хотелось, чтобы муж оговорился, случайно сказал то, что она услышала. Недели назад думать о том, что кто-то из её близких осквернили семью было невыносимо. – То есть... Подожди, ты хочешь сказать, что... – она задышала чаще, – я не могу... Ты имеешь в виду, что Итачи, что это он так с Саске... А как же... – у неё вот-вот должна была начаться истерика. Как мать она не хотела такое слышать не то, что говорить. – Да. Кто бы что не говорил – не верь. Это сделал он. Саске его покрывает. Не знаю, может, боится, а, может, тот ему ещё чего в голову вбил. Не вздумай вестись на его удочку. Мы должны избавить нашего сына от этого подонка. – Как ты это узнал? – она собралась с силами и была готова услышать ужасные слова. – Увидел. Я сам не мог поверить. – Как, как это было? Что именно ты увидел? Может тебе показалось? – Нет, Микото, такое не может показаться. Ты уверена, что хочешь это слышать? Тебе хватит сил? – Я выдержу. Я должна знать. – Я видел, как он его трогал. Да не то это! Я видел как он трахает его! Этот мерзкий ублюдок раздел его и трахнул. Думаешь, мне это показалось?! Она помотала головой и шмыгнула носом, но слезы сдержала в себе. Однако даже эти усилия не спасли надрывно звучащий голос: – Почему ты молчал? Почему не говорил мне ничего? Я что, должна была узнать последней? Они же мои дети! – А ты бы позвонила в полицию? Микото не ответила. – Поэтому и молчал. Что бы ты сделала? Поговорила с ним? Отправила в военное училище? Так рано или поздно он бы выпустился. Сводила бы к бабке? Думаешь, на него навели порчу? Нет, он просто грязное животное, которое воспользовалось своим братом как куском мяса. Думаешь, ты смогла бы это исправить? Сомневаюсь. Единственный вариант – поступить по совести. Итачи должен оказаться за решёткой и никогда больше не приближаться к Саске. Ни второго, ни третьего не дано. Матери нечего было сказать. Разве она могла сходу обвинить своего мальчика? Разве же она могла моментально поверить, что её взрослый умный ребёнок оказался насильником? Она не могла никак отреагировать на слова мужа. Ей бы хотелось, чтобы Фугаку показалось, примерещилось все это. Она бы предпочла сейчас иметь мужа-алкоголика, который в пьяном бреду не смог различить объятий поддержки и половой акт. – Дорогая, пойми, мы должны защитить Саске. Он не обязан страдать из-за того, что его брат оказался уродом. Наша задача – беречь его. А как это возможно, если этот будет жить с ним в одной квартире? Ты ни за что не должна верить этому подонку. Знаю, сложно. Ты никогда не могла такого представить и я тоже. Но вот так сложилось. Это не наше упущение. Мы воспитывали его как могли. Под маской отличника и идеального ребёнка он спрятал маньяка и уродца. Микото, ты ничего не могла сделать, он мутант. Такими ублюдками рождаются, а не становятся. – Я все равно хочу поговорить с ним. – Зачем, что ты хочешь от него услышать? Думаешь, он признается тебе? Он идёт на все, чтобы не оказаться в тюрьме. Он тебе понарассказывает какой он не виновный. Не иди. Иначе можешь попасться на его удочку, а ты должна помочь мне, иначе закон окажется на стороне зла. – И все же... Я должна услышать, что он скажет. В тот же день она очень просила свидание с сыном. Мать не могла не увидеть своего ребёнка. Тем более она должна была так много узнать, ей хотелось выслушать, что же он ей скажет. Однако на все вопросы ответ Итачи был прост: – Если ты хочешь верить отцу – верь. Я пойму. Конечно же, Микото ожидала услышать другое. Её сын всегда был не многословен, но в данной ситуации она рассчитывала на большее. Женщина думала, что он шокирован или не может собраться с мыслями, поэтому считала, что он все скажет в следующий раз. Но он отказался видеться с ней. Она несколько раз дожидалась сына, но он не приходил. Сейчас ей казалось, она понимает почему. Сегодня она ничего не хотела спрашивать у Фугаку и быстро ушла, сославшись на головную боль и множество дел, хотя, что она могла делать дома? А откровенно сказать супругу правду она не могла. Не могла произнести «Не верю». Микото не знала почему боится. Возможно, ей было страшно сделать ошибку. Но подсознательный выбор уже влиял на каждый её поступок. Она покинула комнату для свиданий и чувствовала облегчение – не нужно было больше изворачиваться и не договаривать. Мимо Микото пробежала совсем молоденькая девушка. Такая миниатюрная и миловидная, но в спецформе – стоило только удивляться что же она здесь делает в таком юном возрасте? Может курсантка или ассистентка? Или же проходит стажировку? – Ямато-сан! Подождите, Ямато-сан, я несу вам документы! – она выглядела так бодро. – Какие документы? – По делу Учих. Пришли повторные результаты анализов. Вот, несу вам посмотреть. Микото замедлила шаг. Она пыталась краем уха уловить, что же скажет девушка или следователь, но они отдалялись, поэтому она не уверенна, что услышала все верно. – Почему повторные? Я не запрашивал перепроверку. – Дело в том, что когда я их несла вам первый раз, вас не было в кабинете и я встретила следователя Морино. Он сказал, что знаком с делом и выглядел так заинтересованно, поэтому я дала ему посмотреть. Он был не очень довольным и попросил отправить их на повторный тест, и подозреваемых ещё раз приказал доставить на медицинский осмотр. – Освидетельствование, – поправил девушку Ямато. – Ой, да-да, простите. И он сам распорядился об этом, договорился о чем-то с медиками. – Не надо было показывать документы человеку, который не имеет отношения к делу. – А что-то не так? Ямато даже не знал, как объяснить, что Ибики неделю не слезал с его ушей и все пытался донести, что виноват этот чертов молокосос. Мужчина не знал, чего добивается Морино и почему так уверен в невиновности отца, но пытался абстрагироваться и действовать по уставу. А в устав не входило слушать интуитивное чутье коллег. Ибики казался ему неоправданно заинтересованным в том, чтобы школьник сел за решетку. Ямато не стал углубляться в его душевные страдания и делал ровно то, что должен был. – Что-то не так, – отозвался мужчина. – Если этим делом занят я, то документы не должны попасть к кому-то другому. Может ему дали взятку, и он отдал медикам другие биоматериалы, а? – О боже, – кажется, девушка вот-вот готова была поседеть. – Что же я наделала, Господи... Что теперь будет? – Эх... Ничего, пойдём, посмотрим, что там с анализами. Надеюсь, прошлые результаты с тобой? – Да, я взяла их. Простите, пожалуйста, я не думала, что следователь Морино мог посоветовать что-то плохое, мне кажется, он очень переживает и ответственно относится к этому делу. – Делом должен заниматься тот, кому оно поручено, поняла? – Да. Я никогда...! Микото больше не могла слышать их разговор, да в этом и не было смысла, они бы не стали зачитывать результаты прямо в коридоре, чтобы кто-то слышал. Ей пришлось сдержать свое любопытство в узде и уйти. Время на подаренных братом часах не останавливалось ни на секунду. И хоть Саске казалось, что он состарился на пару десятков лет, прошло ещё лишь 7 дней. За эти недели он совершенно точно вырос, поумнел, избавился от каких-то иллюзий, но только не в отношении старшего брата. Младший Учиха очень хотел его увидеть и наконец-то привести домой. Он хотел защиты и чьего-то тепла. По стечению обстоятельств парень получал это только от брата. Все события, которые произошли с ним, позволили ещё сильнее убедиться в том, что он может доверять и рассчитывать только на Итачи. Потому что ни его мать, ни тем более окружающие не сделали за эти недели ровно ничего. От Микото он так и не услышал вразумительных объяснений, а учителя, которые краем уха слышали о беде в семье, только запихнули в кабинет психолога. Стоило мужчине услышать о случившемся, как он многозначно вздохнул и сказал что-то вроде: он так и знал. От его безвозмездных услуг Учиха отказался. Вряд ли бы парень мог поделиться с Какаши тем, что его беспокоило. Школьник слышал, что психолог не может разглашать тайны своих клиентов, но почему-то думал, что вряд ли психолог станет молчать, если узнает, что Саске дал фальшивые показания и из-за него отцу грозит тюрьма. Он не рассчитывал на понимание и ни в коем случае не нуждался в утешении. Если уж он и хотел поговорить с кем-то кроме Итачи, то с адвокатом или юристом – он не совсем разбирался в этих понятиях – чтобы узнать, когда приблизительно могут отпустить его брата. А больше он не нуждался в помощи никаких специалистов. К счастью, младший Учиха не знал как сильно замедляет дело Ибики Морино, иначе бы он набросился на него с кулаками. Следователь не раз и не десять подходил к Ямато, чтобы тот перепроверил каждую мелочь и просил не выпускать подозреваемого, даже если ничто не указывает на его причастность к делу. Ни на какие вопросы Ямато Ибики не отвечал. Итачи могли бы отпустить уже давно, но сотни перепроверок, дополнительных экспертиз затянулись надолго. Хотя три недели для судебного процесса были сущим пустяком. И все же они прошли. Результаты анализов совершенно точно указывали на то, что семенная жидкость принадлежала Учихе Фугаку. Смывы с тела обнаружили слюну Учихи Саске. Под его же ногтями остались следы крови, а на плече Фугаку грубая царапина, что ясно говорило о примененной агрессии и не желании жертвы сотрудничать. Ничто не указывало на причастность Учихи Итачи к изнасилованию малолетнего брата. Чего нельзя было сказать об отце семейства. Все-таки как сперма мужчины могла оказаться в теле ребёнка, если не путем полового акта? И слюну вряд ли возможно случайно обронить на член. Для следователя Ямато картина была ясна, а доказательства не причастности Учихи Итачи переданы в суд для рассмотрения смены меры пресечения и досрочного выпуска из изолятора временного задержания. Если бы младший Учиха знал об этом – непременно бы прыгал от радости прямо в школе и плевал бы на взгляды и смешки школьников. Но он был без понятия о решении следователя, мать тоже ничего не говорила ему, поэтому подростку оставалось переживать и думать о дальнейшей судьбе брата. Окружающим повезло, что он не замечал их пристальное взгляды жалости и отвращения – какие-то слухи доходили и до школы. Учителя определённо знали в чем подозревают его брата, ученики же придумали миллион догадок, но к истине не подобрались. Оно и к лучшему. Но если бы хоть один человек попробовал сказать Саске что-то плохое про старшего брата – он бы ударил, совершенно точно ударил бы. Однако он был очень занят распутыванием сложного клубка мыслей и не отвлекался ни на что. Он не думал о том, что бы ещё сказать полиции, он думал только о том, когда же увидит Итачи. Слишком дорогой, слишком любимый, просто слишком... Он очень хотел увидеть брата. Ах, если бы он только знал, что через три дня, всего лишь три дня, домой придёт извещение из суда. Парень бы, может, перестал зря терзать себя и начал крепко спать по ночам. Но он не подозревал, что его любимейшего братика наконец-то отпустят. Саске никогда не думал, что они отделаются малой кровью. И все же, письмо надежды оказалось на их обеденном столе. Такое маленькое и белое, таящее в себе радостную новость. Саске застал Микото за его прочтением и вяло поинтересовался, что же это. – Итачи завтра выпустят, – она говорила не радостно, и не со злобой – просто донесла информацию. – Что, уже завтра?! Почему ты молчала, надо было сразу позвать меня! – Саске не таил своего счастья. Наконец-то это свершилось! Наконец он увидит своего брата. Все будет хорошо – их больше ничего не разлучит. – Я ещё не дочитала до конца... – глупо оправдалась она. Кажется, новость была хорошей только для одного человека. – Во сколько? Там написано во сколько? Я хочу его встретить! – Саске, тебе нужно в школу. В это время ты будешь заниматься. Увидитесь дома. Странно, про Фугаку ничего не написано... Младший воспринял последнюю фразу почти как оскорбление: – А что там могли о нем написать? Его не выпустят. Что не понятного в том, что он виновен? – Это же правда, что... Я имею в виду, что отец... Он делал тебе больно? – Мама, я говорил уже тысячу раз. Что ты ещё хочешь услышать? – То же самое. Мне нужно услышать это ещё раз, – с каким же отчаянием она умоляла его. Саске не мог промолчать. – Да. Он сделал мне больно, – и Итачи тоже. Но последнее он не стал добавлять. Отец действительно сделал ему больно, всадил нож в сердце. Саске не до конца понимал сколько веса имеют его слова. И пусть Микото не была судьей, но подобно ему она взвешивала все то хорошее и плохое, что делал Фугаку на весах. Она вовсе не Фемида, и ее глаза не до конца завязаны, однако она пыталась быть справедливой. Ей очень хотелось, чтобы сын был в порядке, но как же она желала, чтобы её собственный кошмар уже закончился. Пусть виноват хоть её муж, хоть старший сын, ей просто хотелось наконец-то во всем разобраться и забыть. Если такое вообще возможно. – Я поняла. Больше не буду спрашивать. Прости, если надоедаю. Я доверяю тебе, мне просто сложно. – Понимаю. Саске нисколько не понимал. Он даже не представлял, что происходит с его матерью, но считал, что именно она должна понять его. Следующее утро Учиха-младший ждал с огромным нетерпением. Он стащил письмо у Микото и увидел примерное время, в котором брата должны были выпустить из следственного изолятора. В конверте была личная записка от Ямато и постановление суда. Хорошо, что следователь расписал и объяснил о чем шла речь, потому что термины, которые употреблялись в постановлении, Учиха не совсем понимал. Как прилежный ученик он пошёл в школу. Саске, конечно, мог бы нагло заявить матери, что будет ждать брата и пойдёт его встречать, но увидев Микото утром, понял, что это не к месту. Кажется, она очень устала. Синяки под глазами дали понять, что её ночь была сложной, но вряд ли она не смыкала глаз. По крайней мере, парень считал, что она все же смогла поспать. Вряд ли её могла настолько беспокоить сложившаяся ситуация. Из школы он, можно сказать, сбежал и направился к полицейскому участку. На улице мелко моросил дождь, тротуары покрылись гадкой жижей из грязи и воды. Он сильно зашлепался пока спешил на встречу, но это его совершенно не волновало. Саске только хотелось поскорее добежать и увидеть лучик света. Почувствовать его особое тепло на плечах и больше не волноваться. Никогда и ни о чем. Пока Саске бежал по лужам, его старший брат самостоятельно открыл двери полицейского участка и вышел на улицу. Следователь Ямато извинялся перед ним минутой ранее и уверял, что скоро дело подойдёт к концу и преступник будет наказан. Старший Учиха только кивнул и не стал ничего отвечать. Ему было не принципиально, что думает мужчина, и он позволил ему просто высказаться, если ему так нужно. Влажный воздух вовсе не был тяжелым, наоборот – ощущался словно бриз. Пусть Итачи и был в своём же городе, даже недалеко от дома, но стены правоохранительного заведения искажали его представления и мироощущение. Теперь же он на свободе. Парень улыбнулся. Он пробыл за решёткой совсем недолго, но так ярко чувствовал её отсутствие, что даже не понимал, что делать дальше: идти домой или же дождаться вечера и провести день на улице. Как сложно. Но ему определённо давно не было так хорошо. Чей-то громкий плевок заставил обернуться. В стороне от него стоял уже очень знакомый человек – прошлый следователь. Ибики Морино раздражённо жевал фильтр сигареты и совсем недобро смотрел в сторону Итачи. Мужчина не пытался отвести взгляд или сделать вид, что он случайно взглянул на юношу – он упорно сверлил его взглядом. С теми же бликами отвращения, что и раньше. – Что, вкус свободы чувствуется? – было не совсем понятно, прилагает ли усилия мужчина, чтобы говорить с Итачи или спокойно идёт на контакт. Но отвечать Учихе не хотелось. Особенно не хотелось портить момент. Но Ибики ведь был не из тех, кто оставляет в покое. – Это ещё не конец, не надейся. Каждый должен получить по заслугам. – Вы на что-то намекаете, следователь? – Я больше ни на что не намекаю. Теперь я могу говорить прямо, ты ведь уже не под следствием. Не настолько хрупкий, чтобы рассыпаться от моих слов. У моей тётки как-то был сервиз. Такой же древний, как и она. Носилась она с ним, носилась, ни одной чашки чая не выпила, пыль боялась протереть, а потом зацепила его, и он полетел вдребезги. Так вот, это все не о тебе, – мужчина бросил бычок на землю, хотя мусорка была рядом с ним. – Это скорее о твоём братишке, которым ты внаглую пользуешься и пудришь ему мозги. Ты не только моральный урод, но и недоумок, если не понимаешь этого. Не боишься, что через пару лет он все поймёт и зарежет тебя во сне? День не будет предвещать ничего плохого. Ты его как обычно нагнешь, присунешь, а потом уснёшь сладким сном. А у братишки окажется нож под подушкой, и он пырнет тебя пару десятков раз. Итачи тоже не считал, что он должен молчать в этот раз. – А не много ли вы на себя берете, господин Морино? Считаете, что знаете меня или его? Думаете, всю жизнь успели увидеть? Ошибаетесь. Всё не так, как вы себе напредставляли. Вы слишком однобоко мыслите. Преступник – значит плохой, жертва – значит страдалица. Не все возможно разделить на белое и чёрное, есть что-то между. Оттенки, знаете? Не все умеют различать и вам, увы, тоже не дано. – А тебе, ты считаешь, дано? – Как знать. Говоря вашими словами, я пойму это через пару лет, когда присуну и меня зарежут во сне. Но я точно знаю, что у каждого действия есть своя причина. – И следствие. – Верно. Тут вы определённо правы, но с каким следствием придётся столкнуться мне, вы вряд ли можете предположить. Каким бы прекрасным правоохранителем вы ни были, но делать предположения – не ваш конёк. Вы выбрали не того человека, с кем удобно работать и возможно раскрывать преступления. Но шанса найти другого у вас уже не будет. – Хочешь закурить? – внезапно предложил мужчина. – Нет, спасибо. – А жаль, может хоть эта зараза на день раньше избавила бы мир от тебя. Однажды ты сломаешь его, и если и этого будет недостаточно, чтобы понять, какой ты ублюдок, то ничего не поможет. А если все-таки поймёшь – будет поздно. И тогда-то тебя наконец-то упекут за решетку. Я лично буду добиваться, чтобы взять твоё дело. Победа за справедливостью. – Вы не знаете. Ничего не знаете. Хорошего дня, – сказал Итачи напоследок и спокойно ушёл. Морино Ибики совершенно определённо подобрал тысячу реплик на пожелание Итачи и хотел бы высказать их все, но собеседник уже покинул его. Учиха неспешно шёл к воротам участка и, кажется, был окрылен свободой. Как бы он не подавился ею. Мужчине бы стоило уйти и заняться выполнением своих законных рабочих обязанностей, однако если бы он ушёл прямо сейчас, то не застал бы следующую сцену. Невысокий парень стремглав несся к его собеседнику. Он бежал настолько быстро, что Ибики подумал, если тот споткнется – расшибется насмерть. Конечно же, он знал этого человека. Учиха Саске, школьник, младший брат его бывшего подозреваемого. Морино настолько хорошо запомнил его имя, что сомневался, выйдет ли оно из его головы спустя несколько лет. Мальчик бежал и яростно махал брату, словно бы на улице была толпа, а не они трое, и его плохо видно. Будучи в шаге от брата, он почти что за прыгнул на Итачи и крепко обнял. Мальчик схватился за его куртку и уткнулся в грудь. Минута или две? Следователю уже хотелось присвистнуть или выкрикнуть что-то, дабы разнять их и прекратить почти что преступные объятия. Маленький Учиха так сильно сжимал руки вокруг спины брата, что мог переломать пару ребер. Но вот Итачи отстранил его от себя и мягко потрепал по волосам. Очень короткий и тёплый жест, полный заботы, любви. Полный всего того, что, по мнению Ибики, старший Учиха не испытывал. Хотелось ударить парня по руке, чтобы он не смел порочить ребёнка. Издалека было неточно видно, но нельзя было не заметить горящий счастьем взгляд. Такой безропотной преданности могла позавидовать даже собака. Что нужно сказать, что же нужно сделать, какими благими вестями накормить, чтобы заслужить подобные чувства? Ибики не знал и не желал понимать. Он видел, как Учиха Саске пытается взять своего брата за руку, но тот его терпеливо сдерживает и приобнимает за плечи. Кажется, младший хочет еще немного просто постоять и поверить, что обожаемый старший брат на воле, но Итачи уводит его. Домой или ещё куда – неважно. Ибики Морино отказывался верить своим глазам. Он предполагал, что реакция мальчишки будет примерно такой, потому что считал его потерянным дитем, но он не ожидал увидеть никакой реакции со стороны его брата. Ибики не думал, что Учиха-старший умеет проявлять заботу и уж тем более излучать теплоту. Мужчина мог представить подзатыльник, сухое приветствие или некое подозрительное поведение, чтобы отвести от себя подозрения. Но вот ласку он не то, что не хотел – не предполагал увидеть. Неужели Ибики ошибся? Он был уже готов оспорить собственное решение о виновности Учихи Итачи и рассмотреть отца семейства как предполагаемого преступника. Однако следователь моментально увидел перед глазами недавнюю улыбку старшего из братьев и ему пришлось глубоко вдохнуть. Нет. Он останется при мысли, что виновен именно Итачи. Никто кроме Морино не видел как Учиха общается с братом, как он разговаривает и смотрит. Нет, Итачи – преступник. Виновник разрушенной судьбы и запятнания души. Мужчина все ещё смотрел вслед уходящим братьям. Счастливым и беспечным. Ибики надеялся, что старший брат однажды исчезнет из жизни Саске и тогда у того все будет в порядке. Родной дом встретил Итачи отнюдь не уютом и теплом. Небольшое пространство будто стало ещё меньше: стены сжались, а потолок опустился так низко, что макушка неприятно проезжалась по нему и билась о дверные проёмы. Причиной тому оказалась Микото. Женщина поприветствовала сына, обняла его, предложила переодеться и сразу позвала за стол. И её слова, и улыбка вовсе не были натянутыми, она была рада видеть своего старшего ребенка дома – так она чувствовала, что дети в безопасности. Ведь дом это безопасное место? Однако искренняя улыбка не могла скрыть нервозность или уставший взгляд. Женщине оказалось не под силу справиться с тем грузом ответственности, который лег на плечи. Слишком тяжело и слишком больно быть женой насильника. Насильника собственного ребёнка. Микото постоянно спрашивала Саске, не нужна ли ему помощь психолога или другого специалиста, но младший все время отказывался. Она восхищалась стойкостью и силой своего дитя. Но вот ей самой помощь была бы очень кстати, однако мать семейства не думала о себе совершенно. Теперь её самая главная задача – сделать все, чтобы больше ни один человек не обидел её детей, а о себе она подумает немного позже. Их небольшая семья собралась за одним столом. Да, не в полном составе, но полон он никогда уже и не будет. Они должны были бы спокойно пообедать и поговорить, но все молчали. Один только Саске улыбался и не замечал, насколько дом стал другим. У Микото все буквально валилось из рук. Когда она нарезала хлеб – уронила нож. Когда раскладывала ложки и вилки – они никак не хотели ложиться на стол ровно. Если бы Итачи не встал, чтобы помочь матери, суп вряд ли не оставил бы пятен на скатерти. – Нии-сан, а когда ты планируешь пойти на занятия? Завтра? Мы могли бы, как всегда, пойти вместе. Или ты не хочешь идти туда без подготовки? Ты вроде не много пропустил, тем более для тебя догнать программу – сущий пустяк. Там же ничего сложного, по сути, не проходят, наверное, ты и так все это уже знаешь. Саске беспечно и совершенно ни о чем не беспокоясь, щебетал, сидя рядом с братом. – Кстати, я вчера начал читать твою книгу по биологии за 11 класс. Мне кажется, что школьная программа для моего возраста слишком отстает и решил, что было бы неплохо подготовиться к более серьезному материалу. Пока что все понятно, но если там будут незнакомые термины, ты мне поможешь? Младшего Учиху даже не смутило отсутствие ответа. Он общался с братом, но по большому счету говорил сам с собой, чтобы занять время и высказаться. Саске казалось, что его внимательно слушают, но это было не так. Он настолько погрузился в себя и собственное чувство радости, что не замечал ничего вокруг. Парень не видел, что их мать сидит, держа в руках ложку, и смотрит в тарелку, не слыша ничего кроме звона в ушах. А его старший брат лишь слышит, что он говорит, но не слушает. Единственным, кто мог здраво и трезво оценить обстановку оказался Итачи. Перед ним сидела снедаемая горем молодая женщина, под боком лепетал не видящий дальше своего носа брат. Оба захваченные своими эмоциями. Обоим нет дела ни до кого кроме самих себя. И если Саске был просто под впечатлением, то вот за мать стоило переживать. – Саске, доедай и иди в комнату, – вдруг сказал старший брат, прервав младшего на полуслове. Кажется, тот обиделся и надул щеки. – Но я еще не договорил. Я же хочу тебе все рассказать. Там в школе… – Саске, – вновь прервал брат, – я помогу маме, а ты иди к себе и начни делать домашнее задание, которое сперва тебе следует у кого-то узнать. И не заставляй меня вспоминать, что тебя сегодня не было на последних уроках, иначе наш разговор закончится прямо сейчас. Младший хотел возмутиться и возразить. Потом захотел сказать, что он ведь ради Итачи сбежал с уроков, чтобы встретить, чтобы проводить его, чтобы он чувствовал себя нужным. Но потом он закрыл рот и улыбнулся. Его отчитал брат. Отчитал точно также как раньше. Сказал что ему надо делать, да еще и пригрозил. Все, как и прежде, все снова хорошо. Саске даже не стал говорить, что ждет его или же обещать, что прямо сейчас начнет прилежно заниматься. Он безропотно последовал указанию брата и был безумно счастлив это сделать. Микото словно и не заметила ухода сына. Если в спальне еще были слышны какие-то звуки, то в кухне было так удручающе тихо, что хотелось постучать ложкой о тарелку, чтобы проверить, не оглох ли Итачи. Состояние матери, судя по тому, что он видел, оставляло желать работы психолога, но он решил лично поговорить с ней и облегчить страдания. В любом случае, он все еще остается ее сыном и человеком, который может одним словом убедить в ошибочности или правильности мыслей. – Мама, – Учиха пристально, но заметно беспокойно посмотрел на Микото. Той пришлось оторвать глаза от тарелки с супом и заметить, что Саске уже нет, а она сидит только с Итачи. – А…Саске уже поел? А ты? Хочешь что-то еще? – Мам, – он отрицательно помахал головой и положил руку на ладонь женщины. – Нам с Саске очень трудно видеть тебя в таком состоянии. Мы знаем, что сложившиеся события нелегко пережить, но теперь мы с тобой. Мы – одна семья. Не забывай, что Саске нужна наша поддержка, он еще не такой взрослый как думает. Мы должны быть на его стороне. Учихе Итачи было важно понять, что в голове матери. И еще важнее было окончательно убедиться, что она выбрала их сторону. Потому что какие бы доказательства не были у полиции, но такой проворный человек как Ибики Морино в сочетании с сомнениями Микото и не смыслящим в даче показаний Саске могут сыграть очень злую шутку. О младшем брате можно было не волноваться – когда Итачи рядом, он будет в надежных руках и тем более в надежных мыслях. Но вот мать его беспокоила. Она любила своего мужа не меньше чем детей и один неверный шаг или же неаккуратное слово разрушат в пух и прах и без того хлипкое доверие полиции. – Я все это понимаю, Итачи. Я знаю. Раньше, я… Прости, я сомневалась, не знала чью сторону мне нужно принять. Мне стыдно. – Тебе не нужно стыдиться. Это совершенно естественно, ты ведь знала отца всю жизнь. Я понимаю твои сомнения. Я же находился точно в такой же ситуации. Главное пойми, что ты ни в чем не виновата. Ты никак не могла повлиять на произошедшее. В данной ситуации именно ты оказалась непричастнее всего, но тебе нужно переступить через это. Ты съедаешь саму себя. Я не веду разговор к тому, что ты должна обо всем забыть и позаботиться о нас. Нет, я сам позабочусь о Саске. В это же время ты должна подумать о себе. – Как я могу, Итачи? Как? Не могу думать о себе, я думаю о тебе, о нем, об отце, но какую ценность несу я? – Самую высокую. Подумай, что может чувствовать Саске, когда видит тебя в подобном состоянии? Он далеко не глупый мальчик, вырос уже. Он прекрасно понимает, что его любимая мама в депрессии. А почему? Потому что она все еще не до конца верит в причастность мужа. Саске не настолько слеп, чтобы не понять, что мама переживает не за сына, а за человека, который сделал ему больно. – Итачи, я не… Нет, все не так. То есть, я… – она ненадолго затихла, понимая, что слова старшего ребенка – чистая правда. – Да, я еще думаю о вашем отце. Мне жаль его. А еще мне жаль, что наша семья распалась, но… – она уверенно посмотрела в глаза сына. – Но я, ни в коем случае, не на его стороне. Мне просто нужно немного времени, чтобы… Итачи хотел предложить слово «смириться», но оно звучало бы слишком грубо, поэтому сказал другое: – Успокоиться? – Да. Хотя бы тебя я прошу об этом. У Саске я не имею права просить. – Он все так же любит тебя. Все чего он хочет, чтобы его мама не предала его так же как отец. – Никогда! Я никогда… – Микото больше не смогла сдержаться. Она всхлипнула, слезы упали на скатерть и застыли солеными каплями. Учиха-старший поднялся и сел рядом с матерью, обнимая ее. Он никогда не любил становиться свидетелем человеческой слабости, но так уж сложилось, что постоянно заставал ее врасплох и был тем, кто либо успокаивает, либо отворачивается. И раз уж всплеск эмоций он вызвал собственными словами, то был обязан и разделить чужую боль. – Какой же ты взрослый, сын. Я не заметила, когда ты успел так вырасти. Вот ты был маленьким мальчиком и смотрел картинки в книгах, а теперь… теперь ты успокаиваешь мать. – Для этого и нужна семья. Мы должны поддерживать друг друга. И дадим столько времени, сколько тебе понадобится. Мы все понимаем. Мы же твои дети. Микото искренне восхищалась своим ребенком, на чьем плече сейчас так забвенно плакала. Она знала, что Итачи особенный мальчик, что он умен и проницателен, но никогда не думала, что настолько. Он излечил ее больную душу одним лишь словом. Ему не пришлось переубеждать ее в чем-то или настаивать на своем, спорить, ставить ультиматумы. Итачи просто поговорил с ней и успокоил ее душу. Микото была счастлива иметь такого сына. Жаль только что она ничего о нем не знала. Будь ситуация немного другой, женщина бы ужаснулась от понимания, кто ее успокаивает и как он это делает. Все же хорошо, что она была в неведении. Итачи рассчитывал, что женщине хватит пары недель на восстановление. Он ни в коем случае не полагал, что она так быстро забудет о своем женском и материнском горе, но все-таки думал, что мать придет в себя и хотя бы начнет смиряться и забывать. Однако он не учел того, что помимо семьи есть еще невероятно много людей, которые влияют на состояние родителя. Микото продолжала ходить на работу, на базар, в магазин, просто выходить на улицу по делу или без и постоянно встречала людей. Едва знакомых и тех, кого она видела впервые, соседей, несколько когда-то близких подруг и оказалось, что все, совершенно все обладали злыми языками. Небольшой город утонул в слухах о насильнике собственного ребенка. Будто он был такой один на свете. Будто Фугаку стал первым, кто тронул ребенка. Гадко было думать об этом, но все вокруг говорили об одном. Хотя, по правде, Микото лишь слышала то, что хотела, о чем постоянно думала – вот оно ей и мерещилось. Однако ее психологическое здоровье неизменно ухудшалось. Как бы она не пыталась выдавить улыбку или ласковое слово, оставаясь наедине, женщина не рыдала, нет. Она винила себя и просила Бога уберечь своих детей. Уберечь от слухов, от злости, от презрения и иногда от нее самой. Потому что Микото не могла пожелать детям такой матери, какой стала она. И хоть женщина ходила на работу и выполняла все дела по дому, ее состояние становилось очевидным. – Саске, успокойся, – попросил Итачи и повел плечами, чтобы повисший на нем брат убрал руки и приструнился. Их воскресное утро вовсе не было благим. Вся семья была дома. Сегодня никакой работы, никакой школы – только совместное времяпровождение. Но совместным оно было только у братьев, мама же в одиночестве мыла посуду и совершенно не жаловалась на это – ей хотелось побыть одной. Где она только брала грязные тарелки, которые так долго намыливала, не желая появляться рядом с детьми? – Кажется, ты извлек недостаточный урок, – старший брат говорил шепотом, даже не смотря на закрытую дверь, шум воды и звон посуды. Прошло две недели с тех пор, как он покинул изолятор, однако Саске не сбавлял свой пыл, также не меркла и его радость от долгожданной встречи. Итачи прекрасно понимал, зачем младший брат просит проверить, как он выучил параграф по химии, но еще доступнее ему были ненавязчивые объятия. Сам приучил – теперь сам страдает. Его бы нисколько не смутили подобные действия в иной ситуации, напротив, он бы очень хотел, чтоб брат его обнял, но Итачи не думал, что придется разъяснять столь очевидные вещи. – Нии-сан, ну разве я не могу тебя пообнимать? – Саске, – строгий голос пугал, но подросток так не хотел убирать руки с плеч брата, что решил перебороть страх, – мне кажется, ты не совсем понимаешь, в какой ситуации мы находимся. Одна твоя выходка, один маленький каприз, – Итачи наклонился к младшему, зарываясь носом в копну волос и блаженно вдыхая, – и придет конец всему. Настоящий конец, – старший резко оторвал руки младшего от себя. Саске даже не пытался двинуть запястьями. – Я ничего такого не хочу… – тихо оправдывался он. – Но хотя бы… ты можешь меня хотя бы поцеловать? – Поцеловать? – однажды Итачи очень погорячился, когда сказал, что Саске умный и догадливый. Какой же он еще ребенок. Старший был довольно близко к лицу брата, но подвинулся еще немного. – Ты готов заплатить одним жалким поцелуем, чтобы отказаться от меня навсегда? Итачи был жесток. Его слова так неприятны младшему брату, что тому хотелось скривиться и сейчас же уйти, но он только сжал губы и не двинулся ни на миллиметр. Учиха-старший посчитал необходимым рассказать Саске о ценности и значимости поступков. – Тебе так дешево далась моя свобода? Или ты так быстро забыл медицинский кабинет, где тебя трогали во всех самых неприличных местах? Не знал, что ты такой отходчивый, братец. Думал, ты брезгуешь чужими прикосновениями. Кажется, ошибался. Вероятно, ты хочешь повторить все это – еще раз поныть в участке, еще раз показаться нагишом перед врачом. Только вот все будет зря. Второй раз на тебя даже не взглянут – прогонят взашей. Будешь стоять у колонии перед огромным забором, и думать сколько стоило твое низкое неудержимое желание, – Итачи отпустил руки брата и сжал его подбородок. – Я поцелую тебя, поцелую, Саске. Но это будет самый ужасный поцелуй в твоей жизни, я обещаю. Саске смотрел не с виной и не с обидой – он практически ненавидел Итачи. Но молчал. – Скажи мне потом, сколько стоил этот поцелуй, – старший брат с намерением коснуться губ двинулся вперед, но целовать было некого – Саске освободился из захвата и отвернулся. Итачи улыбнулся, а младший захотел его застрелить за подобный жест. На кровати лежала забытая всеми книга по химии, которая сейчас оказалась так кстати. Старший открыл учебник и спросил: – Назови один из наипростейших спиртов, в чьей структурной формуле вместо атома Гидрогена к атому Карбона присоединена… – Это же в самом конце книги, мы еще не проходили… Младший явно растерялся. Он даже позабыл о своем ужасном поражении, моментально сосредотачиваясь на информации. Только ответ что-то не вспоминался. – Перебиваешь? Ты позабыл о хороших манерах, Саске. Стоит вспомнить не только школьную программу, а и наши уроки о поведении. О поведении со мной, прежде всего. – Я… Мы еще не дошли до этой темы… Но мы учили… – Семестр скоро заканчивается, у тебя экзамены на носу, а ты даже не дочитал книгу до конца. Твои приоритеты оставляют желать лучшего. Надеюсь, ты пересмотришь свое отношение к учебе, иначе за это возьмусь я. – Я... Я буду читать дальше, – Саске мгновенно забрал книгу из рук брата и пересел на свою кровать. Вряд ли бы он решился нарушить тишину в этот день, если бы не грохот на кухне. Учиха не подозревал, что мама делает там весь день, но что-то подсказывало, что она там явно не счастливо коротает время. Кажется, она пыталась избавиться от стресса, вот только Саске еще никогда не видел, чтобы от него избавлялись мытьем посуды. Вероятно, чашка или что-то еще выскользнуло из мокрых рук и разбилось. – Все хорошо, просто тарелка, – послышалось из кухни. – Не переживайте. Мама так часто говорила эту фразу, что можно было начать переживать из-за одного призыва этого не делать. Младший понимал, что что-то не так и прекрасно осознавал, что именно. Женщину могло беспокоить только одно – сидящий за решеткой муж. Саске он тоже беспокоил, но парень старался не думать об этом. – Итачи… – Ты уже хочешь рассказать мне прочитанное? – Нет, – Саске отложил книгу в сторону. – Я хочу кое о чем поговорить. Я каждый раз пытаюсь просто не думать об этом, но мама… Ей плохо, ты заметил? – младший не стал вытягивать словесный ответ – сам понимал, что мимо брата это не могло пройти. – Это из-за отца. Точнее… – Из-за нас? – сегодня Итачи был особенно резок с младшим братом. Саске было очень сложно произнести подобную фразу, поэтому пришлось смириться с ней хотя бы на слух. – Когда я смотрю на нее, мне становится нехорошо. Мне жалко ее. Она очень страдает, нужно что-то сделать, как-то помочь ей, потому что… Я не знаю… Но каждый раз, когда я смотрю на нее, вспоминаю папу… Я не уверен правильно ли мы, я… сделали. Младший определенно не хотел причислять к преступлению только себя. И брат понимал его, ведь именно из-за Итачи Саске пришлось столькое преодолеть. Зато Учиха-старший был уверен, что этот мальчик вырастет сильным и бесстрашным человеком, нужно лишь продолжать его направлять. Однако данное положение дел беспокоило и его. – Правильно или же не правильно – в любом случае это субъективная оценка. Не существует неправильных решений. Все, что человек делает – является истиной. Другой вопрос, какие результаты приносят его поступки. Если тебе не доставляет удовольствия следствие действия – не значит, что ты поступил не так. Это значит, что ты еще не довел дело до конца. Ты сомневаешься, и я тебя прекрасно понимаю, Саске, однако скажу вот что, – Итачи не любил лживых пауз, однако сделал такую, потому что следующей фразой хотел донести до младшего брата не только золотую истину, но и свою внутреннюю веру: – За любовь в тюрьму не сажают. Младший Учиха пару раз открыл рот, но так и не нашел что сказать. Он снова взял в руки книгу и принялся читать. Брат был прав – Саске зря переживает. Если бы он не сделал то, что сделал – не смог бы жить. Саске не был слабаком, но в те ужасные дни казалось, что он сходит с ума. Он убеждал себя терпеть, быть сильным, держатся из последних сил, но каждый вечер ловил себя на мысли, что все зря, что ничего не получится и он так и останется один. Но он смог, он смог спасти брата! Разве теперь он может отступать? «За любовь в тюрьму не сажают» – либо мир, либо он сам сошел с ума. Одной маленькой фразой Итачи расставил все на места. Верно, брат не должен оказаться в тюрьме, потому что это несправедливо. Разве можно вести под суд того, кто больше всех на свете заботится и любит Саске? Ни за что. – Мальчики, я выходила почту забрать… – Микото зашла в комнату, и Итачи несказанно обрадовался, что осадил Саске в нужный момент. – Я забыла проверить почтовый ящик в пятницу, спешила после работы, – женщина явно оттягивала самую важную новость. – Пришло извещение из полиции. Послезавтра будет заседание суда. В 3 часа. А у вас же уроки в это время… – Это не столь важно, мама. – Да… Не столь важно, не столь… Это не было первым судебным заседанием, на котором побывали все четверо. Подобные дела практически никогда не рассматриваются за один раз. На предварительном слушанье истец, ответчик и третьи лица провели несколько часов. Саске казалось, что из него выжали душу. Отец находился в одном с ним помещении – то есть, настолько близко, что Саске боялся оторвать голову от пола. Но сейчас он был готов еще раз столкнуться с ним лицом к лицу и вновь вынести многочасовую пытку, где говорить правду будет лишь один из них троих, но ему никто уже не поверит. Все четверо с нетерпением ждали вторника. Жизнь каждого члена семьи должна была измениться от нескольких слов судьи. О помпезности зала судебных заседаний ни шло и речи. Все минималистично, сдержанно, никакой позолоты и лишних деталей. Стены настолько голые, что давят. В помещении было много людей, но Саске не знал никого и даже не хотел всматриваться в лица, чтобы разглядеть кого-то знакомого. Он уже знал, как будет проходить заседание, потому волновался не до чертиков, а всего лишь до легкого мандража. И по-прежнему не желал видеть отца. Все-таки здравый рассудок иногда вырывался и брал верх. Когда судья ударил молотком, младший Учиха попытался просто уйти в себя и еще раз – в который уже – повторить хорошо заученные слова. Посмотри он на отца в этот момент – его рот закрылся бы моментально. Фугаку был предан и опорочен. А самое ужасное, что он действительно желал добра своему ребенку. Не было смысла смотреть на мальчика, которому промыли мозги, потому он уткнулся взглядом в проходящего свидетелем по делу – старшего сына. Нельзя сказать, что Учиха-старший был настолько жесток и хладнокровен или же, что ему было все равно. Фугаку был его отцом, таким же родителем как и для Саске. Итачи знал его всю жизнь. И пусть он был часто не согласен с ним, и пусть не принимал его образ жизни и не разделял методы воспитания и в принципе его роль в семье. Все же они четверо были частью единого целого. Целого, которому суждено было разбиться. Будет хорошо, если большой корабль, расколовшись на обломки, сможет преодолеть океан. Итачи вовсе не бесстрастно относился к главе семьи. Сидя за решеткой, он очень много думал. Благо у него было время. Пусть он и был эгоистичен, но хотя бы один раз он должен был поступить так, чтобы его действие принесло пользу Саске. Не ему самому, не им обоим, а было выгодно именно младшему брату, причем в долгосрочной перспективе. Учиха готов был остаться в тюрьме, если бы это принесло выгоду и хоть что-то полезное брату. Но чем больше Итачи думал, тем крепче убеждался в том, что собственный отец потенциально непригодный для воспитания кого-то человек. Парень прекрасно понимал, что именно Фугаку развил фобию Саске, навязал ему комплексы и неуверенность. Отец ни раньше, ни сейчас не уделял должного внимания. Итачи было плевать на себя, но вот маленькому брату он хотел дать все. Он хотел, чтобы Саске крепко стоял на ногах, чтобы не боялся идти вперед, свободно мыслить и жить так, как нравится ему, а не слушать вечерами напролет о безысходности, о том, что нужно закончить самый элитный университет, чтобы работать не на заводе, либо же родиться гением. Итачи был рад, что брат был слишком мал, чтобы помнить подобные разговоры. Все, чего он хотел – светлое будущее своему брату. А что его может ждать, если рядом будет отец, а не Итачи? Кто будет помогать, кто будет наставлять? Разве не в нем младший нуждается больше всех на свете? Поэтому Итачи нисколько не скрепя сердце, свидетельствовал против отца. Он чувствовал, что так надо. Что это правильно. Учиха Фугаку знал – его осудят. Осудят и посадят на много лет. Его жена останется без мужа, а дети без отца. А виной всему именно его отпрыск. Он даже не удивлялся, когда судья после стадии прений дала сторонам право сказать еще по одной реплике, но истец отказался. А вот Фугаку было что сказать. – Ваша честь, я хочу кое-что добавить. – Разрешаю. Несколько реплик – не более. После суд удалится на совещание. Итачи не сомневался, что свое слово отец адресует ему. На Фугаку смотрел весь зал, кроме, пожалуй, Саске. – Я буду молиться всем богам… – мужчина начал тихо, но окружающие понимали, что в негромкой речи затаено столько злобы, что боялись лишь бы Фугаку не повысил голос даже на один децибел. – Я сотру колени до язв и продам свое имя и душу, но ты, ты, Итачи, окажешься в аду, – руки отца были в наручниках, но Итачи и вправду подумал, что он может дотянуться до него и ткнуть пальцем прямо в грудь. Но нет. – Клянусь, тебя настигнет кара. Ты будешь гнить заживо и… – Достаточно! – громко произнес судья, ударив молотком. – И умрешь в муках. Таким как ты нет места… – Молчать! Пристав! Но Фугаку не стал заканчивать. Он сказал достаточно и знал, что его услышали. А еще знал, что именно услышит через час, когда суд вернется с заседания и вынесет приговор. Он все прекрасно знал, поэтому на громкое «Признать виновным» отреагировал улыбкой. Все в зале смотрели на него с отвращением. Насильник схвачен и осужден, но позволяет себе такую дерзость как улыбку, да еще и открыто угрожает сыну! Как таких носит мир? Присутствующие гудели от возмущения и аплодировали судье. Итачи смотрел на отца и не поддавал сомнению мысль, что для младшего брата так будет лучше. Саске засунул руки в карманы и сжимал внутреннюю ткань джинс, надеясь, что принял правильное решение, выбирая брата. Микото была единственной, кто ничего не понимал. Она плакала.