Тишайший вечер

      Когда я очнулась, мне просто не хватало храбрости смотреть на Бена. Он сидел, развалившись на стуле возле кровати, листая телеканалы, и, кажется, вовсе не заметил моего пробуждения. Я сложила руки на груди — в них еще сохранялась остаточная дрожь после обморока — и уперлась сердитым взглядом в дверь. Не было слышно ни шума, ни голосов — только шаги по коридору и мерное гудение аппаратуры.       Наверное, больше всего меня угнетала унизительность ситуации, а не слова Бена. Я полетела на пол, как сорванный листок, перевозбудившись — в праведном гневе обиженного котенка. Щеки вспыхнули, стоило мне краем глаза взглянуть на затылок Бена — он покачивался из стороны в сторону, видимо, в такт музыке. Да, пожалуй, я слегка переборщила.       Но ведь этого следовало ожидать? В моем-то состоянии? Я разжала кулаки и принялась изучать свои ладони, сильно исцарапанные острыми камнями на полу темницы. Некоторые царапины точно превратятся в шрамы. Горько было это сознавать. Я вернулась домой, но прежняя Рей Кеноби исчезла навсегда.       — О, вовремя ты проснулась. Скоро доставят пиццу.       Бен говорил через плечо, не оборачиваясь. Я снова посмотрела на него и ощутила голодные позывы в желудке. Пицца?.. Я не пробовала таких вкусностей целую вечность… Кайло готовил простые блюда: простое мясо без приправ, простой салат без гренок или соуса. И в отличие от пресной больничной еды, пицца — это… Внезапно у меня слюнки потекли. Сыр! Боже, как же давно я не видела сыра!..       Я уставилась на край простыни.       — Спасибо, Бен.       — Всегда пожалуйста, — он покосился на меня, сверкнув улыбкой. — Доктор, разумеется, не одобрит, но порадуется, что ты вообще что-то съела.       — Ага…       Вскоре позвонил курьер, и Бен ушел в приемную, оставив меня наедине с противной тишиной и тяжелыми мыслями.       Я откинула одеяло и задрала рубашку. Незадолго до этого мне ставили катетер и — господи, до чего унизительно — подгузник, но то и другое сняла медсестра, когда приходила ухаживать за мной.       На память о сплаве по реке у меня остались синяки и ссадины. Я похудела. Ноги выглядели ужасно тонкими, как у кузнечика, и мне сразу захотелось это исправить, начать заниматься, подобрать диету… С руками дело обстояло не лучше. Кожа да кости…       К сожалению, это была неприглядная правда. Смотреть на собственные ноги было мерзко — хотя медсестры явно поухаживали за ними, обработали, спрятав самое страшное под бинтами. Наверное, под ними зияли еще не зажившие рваные раны, гнойные нарывы и почерневшие ногти — то, о чем сейчас точно не стоило переживать.       Но из-за рук я сильно расстроилась. Я поворачивала их, разглядывая глубокие царапины, которые, скорее всего, останутся со мной навсегда. Пальцы казались невероятно длинными и тощими, как у старухи, но при этом гладкими, как у ребенка… Кисти рук напоминали пауков.       Вокруг запястий темнели еще красноватые ссадины — память о тех случаях, когда Кайло сковывал меня. Некоторые были острыми, ровными — от наручников, другие — потертости — от веревки. Я погладила левое запястье, думая о прошлом. Оно не повторится. Папа защитит меня от чего угодно, и я тоже позабочусь, чтобы всегда иметь при себе что-нибудь для самообороны.       Тихий стук в дверь возвестил о возвращении Бена. Я прикрылась и прочистила горло, прежде чем разрешить ему войти — и он с улыбкой переступил порог палаты.       — Меня никто не поймал, — заговорщицки сообщил он, аккуратно затворив дверь. — Пицца просто с сыром, надеюсь, тебе понравится.       — Я ее проглочу, даже если там сардины.       Он рассмеялся и поставил коробку на столик.       — Ни за что не подвергну тебя такому испытанию, Рей. — Он перенес поднос на ножках мне на колени, достал бумажную тарелку и повернулся, чтобы заняться пиццей.       — Насчет папы я не уверена, — проворчала я. — Он мне обязательно все уши прожужжит с этими омега-3…       Коробка открылась, до меня донесся аромат теста и сыра. Наверное, слюни вытекли мне на подбородок — господи, казалось, на свете не существует ничего вкуснее! Я нетерпеливо заерзала под жалобное урчание в животе.       Бен положил мне на тарелку два больших куска — он все еще улыбался под нос, наверное, из-за моей фразы про папину одержимость полезностью рыбы. Я нервно сжимала и разжимала пальцы, ожидая, пока он возьмет себе порцию, и помня о вежливости. Неприлично есть прежде…       — Ешь помедленнее, Рейби. Веди себя прилично.       Грудь сдавило. Чудовище по-прежнему сидело в моей голове.       — …кроме того, тебе не помешает пища для ума.       Я уловила только конец фразы Бена. Он сидел в кресле, ел пиццу и смотрел телевизор, насколько это было возможно с его места. Я опустила глаза, и меня немного затошнило. Я… опять потеряла сознание? Не получалось вспомнить: разве он брал себе пиццу?       — Конечно, — пробормотала я.       Он перевел взгляд на меня и перестал жевать. Потом проглотил кусок и наклонил голову.       — Ты хорошо себя чувствуешь, Рей? Может, тебе хочется побыть одной?       Вместо ответа я занялась пиццей. Со мной все было хорошо.       Покончив с ужином, мы продолжили молчать — за окном почти стемнело. Я сонно таращилась в телевизор, по которому крутили какую-то телевикторину, а Бен принялся наводить порядок в палате. Через какое-то время пришла медсестра, чтобы справиться, как у меня дела, и предложила «Д*****» от головной боли, но я отказалась — боль была здоровой, терпимой. Так что медсестра ограничилась тем, что помогла мне сходить в ванную и поменяла постельное белье.       Снова улегшись в постель, я обратила внимание, что Бен до сих пор в шапке. Вроде бы в палате царило тепло, хотя, впрочем, не стоило торопиться с этим утверждением — я была в толстых носках и под плотным одеялом.       — Тебе не жарко? — поинтересовалась я.       Бен развернул стул, стоявший спинкой к постели, и сел, сунув руки в карманы. Я подметила, что он такой же сонный, как я.       — После ношения шапок мои волосы — страшное зрелище, — улыбнулся Бен. — Лучше оставить как есть.       — М-м… Ну ладно, — я перекинула волосы на плечо и смущенно покрутила большими пальцами, пряча глаза. — Прости, что накричала на тебя.       — Мне доводилось попадать в гораздо худшие ситуации, Рей. Ты, по крайней мере, ничего не швыряла мне в голову.       — Я бы так и сделала, будь у меня силы, — невесело усмехнулась я.       Он улыбался мне, но я чувствовала, что он смотрит сквозь меня, куда-то за окно. Выражение его лица выдавало напряжение, словно он себя сдерживал, карие глаза чуть потемнели. Моя улыбка медленно угасла, и в палате вновь установилась тишина.       Затем Бен встрепенулся, словно вырвавшись из задумчивости, и поднялся со стула.       — Зато твоя мама любила швыряться в меня чем попало. Бумажками, камешками, веточками… а бывало, и карандашами, — он поправил вещи на тумбочке. — Мы хорошо ладили, я и Скарлетт.       Мама дружила с Беном еще до того, как папа переехал в Эсперанс. Сейчас я понимала, уже не будучи наивной девочкой: Бен питал симпатию к маме и, очевидно, очень расстроился, когда она решила выйти замуж за папу.       Мама регулярно разговаривала с ним по телефону, а когда я была маленькой — и того чаще. Бен был у них с папой чем-то вроде беспристрастной третьей стороны: иногда папа изливал ему душу по поводу мамы, а иногда то же самое делала мама. Но когда здоровье начало ее подводить, общение как-то сошло на нет. Она стала часто усаживаться за стол в одиночестве и листать старые фотографии, отгородившись от всех нас.       Впрочем, родители немногое поведали мне о Бене. Все, что я знала: он вырос в бедной семье в Эсперансе, а его родители были хорошими людьми. Других родственников у него не было, собственной семьей он не обзавелся.       — Я помню, мама рассказывала о некоторых ваших шалостях, — с готовностью отозвалась я. — Кто был главным нарушителем спокойствия: она или ты?       Бен покосился на меня и с усмешкой отвел взгляд.       — Это конфиденциальная информация, мисс Кеноби.       — Ой, да ладно! Я готова на стену лезть от скуки, а слушать, как мама наводила шороху в детстве, всегда весело. — И вдруг мне в голову пришла идея. — Давай ты расскажешь мне о ней, а я, так и быть, запишусь на твой сеанс психотерапии. Не то чтобы мне очень надо…       — Психотерапия полезна для души. Она исцеляет.       — Угу, — я переместилась на корточки, чувствуя прилив бодрости от предвкушения. — Расскажи о том случае, когда вы выпустили щенков и котят в младшей школе.       Он со смешком покачал головой, опускаясь на стул.       — Это была затея твоей матери, как и большинство наших шалостей. В тот день мы нашли на обочине дороги коробку, под завязку набитую дрожащими негодниками. Твоя мама испугалась, что они погибнут или что кто-нибудь нехороший вздумает утопить их в реке… И взяла дело в свои руки — мы донесли коробку до школы и выпустили их в коридоре. Поразительное дело, но все зверюшки обрели хозяев!       — Правда? Я всегда считала, что она придумала такой финал для меня.       — Нет, их разобрали родители детей. Твоя мама, конечно, с удовольствием приютила бы всех у себя, но ясно понимала, что ее родители никогда на это не согласятся.       Мы поболтали еще немного о маме и о проказах, на которые она подбивала Бена, а он с удовольствием поддавался… На миг я пожалела, что не унаследовала ее бунтарский дух. Вероятно, так получилось потому, что я росла в других условиях, и большая часть того, что я помнила о маме, пришлась на период ее болезни. На меня легли заботы о папе с Райаном, не оставалось времени на детские шалости…       Я помнила маму очень мягким человеком. В последние годы она стала особенно чуткой, возможно, из-за прогрессировавшей болезни, однако мой братик очень на нее походил. Жаль, что мне не довелось узнать маму с другой стороны. С той, которая проявлялась редко, проскальзывала урывками, и то обычно тогда, когда рядом не было папы.       Время шло, я начала клевать носом, да и Бен задремал на стуле. Но не успела я погрузиться в сон, как приоткрылась дверь, впустив в палату полоску света.       — Мистер Соло, могу я поговорить с вами?       Стул тихо скрипнул, и Бен, зевнув, поплелся к двери. Я глянула одним глазом и заметила симпатичную светленькую медсестру. Прислонившись к дверному косяку, Бен почесал щетину.       — Рей чувствует себя хорошо, — устало произнес он. — Я дам вам знать, если что-то изменится.       — Дело не в ней, мистер Соло. — Сделав паузу, медсестра понизила голос: — Одна из девушек скончалась.