The Choice

Некоторые события случаются в мгновение ока — ты не успеешь даже сделать вдох, как будешь повержен, разбит, окажешься в шаге от погибели. Все, что следует за этим — размытая дымка и темнота. А еще страх. Такой нечеловеческий страх, что, кажется, он вот-вот остановит сердце, так бешено оно колотится, выбивая истерический ритм. Последнее, что я помнила — боль, смешанная с металлически-сладким вкусом крови и острого, как красный перец страха. Затем следовал желанный покой. И я не знала, что однажды еще пожалею, что он оказался не вечным. Открываю глаза, пока мое тело содрогается, а с губ срывается некое подобие крика — закричать хотелось уже давно, но, почему-то, я не могла открыть рот до сего момента. Яркий свет ослепляет меня — тут же прикрываю глаза заледеневшими пальцами, пытаясь хоть что-то понять, но вместо трезвости мышления перед глазами проносится авария, каждая ее секунда и каждый болезненный удар, смешанный со страхом за жизнь. Тело дрожит, и я не понимаю, это от холода, или от пережитого — что это, черт возьми, было? Спустя долгих пятнадцать, а то и больше секунд, я все же убираю руку от лица, пытаясь понять, что же так меня ослепило. К моему удивлению, это не был свет больничных ламп, да и на врата в рай не похоже — глаза всего лишь резали беспощадные солнечные лучи. Мое тело валялось на траве, как что-то ненужное, словно если бы я шла и вдруг потеряла сознание. В голове неприятно щемило, картинка перед глазами размывалась, ехала, а это значило только одно — даже если я упала, то хорошенько приложилась головой. Медленно, но все же сажусь, касаясь затылка и ахая от неожиданности — прямо там, под подушечками пальцев красовалась огромных масштабов шишка. Солнце освещало оранжево-красные деревья, медленно опадающие на землю, птицы пели свои спокойные, радостные песни, а тепло все еще нежно ласкало кожу — сегодняшний день был таким же теплым и осеним, как и вчера, что, несомненно, радовало. Позади меня расположился знаменитый «Блокхаус» — самое старое строение в Центральном Парке, сооруженное еще во времена англо-американской войны. Я бы узнала его, даже будучи мертвой, ведь провела здесь не один день, изучая данное здание для написания доклада мистеру Фассбендеру. Даже то, что местность оказалась знакомой, не успокоило мою душу — я все еще не знала, как здесь оказалась, почему упала, и почему последнее, что я помню, это леденящая душу авария? Коснувшись шишки вновь — явно мазохистка — я вдруг поймала себя на мысли, что авария могла быть лишь плодом моей фантазии, порождением сильного удара головой. Но почему же лишь одна мысль о ней заставляла сердце разрываться на сотню кусочков от неподдельного ужаса и паники? Вопросы, вопросы, вопросы. Как я оказалась здесь? Почему лежу посреди Центрального парка? И почему на мне какие-то черные, обтягивающие леггинсы с рваными коленями, а не халат медсестры? Трясу головой, прогоняя все эти жалящие мысли, но тут же об этом жалею — перед глазами все едет, потому приходится еще несколько минут сидеть неподвижно, лишь бы все это прекратилось. Я ведь не пила. Вчерашний вечер был самым трезвым в моей жизни, но его последствия заставили меня очутиться на траве посреди парка. Неудачный, неловкий секс, а теперь и это — выпить стакан водки залпом теперь казалось не такой уж плохой идеей, если честно. — Мисс, вы в порядке? — мужской голос прервал мои джедайские попытки вспомнить хоть что-то. Подняв голову вверх, я замечаю застывшего рядом мужчину, чьи темно-карие глаза, спрятанные за модными очками, с любопытством изучали меня, сидящую на траве у дерева в полной прострации. — Я… — голос охрип, напоминая о том, что ночевать на холодной земле было не лучшей идеей. — Я не знаю. — Отлично отгуляла Хэллоуин? — присаживаясь на корточки, констатирует факт темноволосый, а его губы искажает самодовольная улыбка, которая слегка меня раздражает — лучше бы он и дальше занимался своей утренней пробежкой, нежели смотрел на меня так предвзято. — Хотела бы я помнить. — Дешевый экстези — вещь мерзостная, дорогая, — мужчина протягивает ко мне руку, помогая подняться. — Слезай с этих адских колес. — Я не принимаю наркотики, — тут же фыркаю я, пытаясь взять себя в руки и устоять на ногах, что так нелепо подкашивались, стоило на них подняться. — Но спасибо за то, что сразу видите худшее в людях, мистер. — Люди — отвратительные существа, которые поклоняются своим слабостям, — пожимая плечами, констатирует он. — Потому я не вижу причин носить розовые очки и искать позитив там, где он уже давно мертв. — Тогда зачем же вы помогаете какой-то отвратительной наркоманке? — выдернув локоть из хватки незнакомца, что помогал мне устоять на ногах, огрызаюсь я. Этот мужчина высокомерен, груб и уже давно потерял чувство такта. — По инерции, — не скрывая своего равнодушия, произносит тот. — И на том спасибо. Не смею вас задерживать. — Отлично. Тогда извольте-с откланяться. Закатив глаза, брюнет делает что-то вроде мини-реверанса, после которого возвращается к своей пробежке с таким непоколебимым видом, словно и вовсе не останавливался, чтобы помочь мне. Я не понимаю, что это только что было, но еще раз убеждаюсь, что люди часто бывают не просто колючими, а отвратительными. Да, именно такими, какими всех считает этот незнакомец — не думала, что соглашусь с его грубым и слегка ворчливым утверждением. Проследив взглядом за исчезающим вдали мужчиной, я вдруг осознала, что даже не запомнила его лицо, настолько в голове все смешалось от боли и дезориентации. Ноги дрожали, руки тоже — казалось, мое тело отказывает, и я не в силах подчинить его. Все в эти секунды было не таким, как должно быть. Отыскав в парке скамейку, я приземлилась на нее, пытаясь побороть слабость и головокружение. Чужая одежда. Отсутствие сумочки, документов и даже телефона. Полный пробел в памяти вместо осознания происходящего. Пытаясь вспомнить, как я оказалась в этом парке, я лишь мысленно возвращалась к этой чертовой аварии, что сочинила моя голова и вздрагивала каждый раз, когда мысли воспроизводили в голове звук бьющегося стекла и хруст моей руки, которая сломалась во время происшествия. Я слышала собственный отдаленный крик, чувствовала вкус смерти, тянущей ко мне свои лапы. Господи, как же реально это было. И какой панический страх охватывал меня каждый раз, когда мысленно я возвращалась в эту галлюцинацию. Не смотря на то, что солнце светило довольно ярко, согревая желтые листья и сырую землю, мне было до дрожи холодно. Холодно и страшно. И чертовски хотелось домой. Набравшись сил, я все же поднялась на ноги, отрепала свою одежду и медленными, неуверенными шагами побрела вперед — скорее бы оказаться в постели общежития и проспать в ней весь день, избавляясь от этого кошмара. Вместо привычных 25 минут, что занимала дорога от «Блокхауса» к «Hewitt Hall», я потратила около 40, безвольно плетясь по знакомым Нью-Йоркским оживленным улочкам и сливаясь с вечно суетящейся и спешащей куда-то толпой. Гул в голове с каждым шагом только усиливался, а силы покидали меня с невероятной скоростью — миля, разделяющая нас с общежитием, казалась целой полосой препятствий, изнурившей меня до остатка. — Мисс, ваш пропуск? — стоило мне пройти пропускной пункт, тут же воскликнул вахтер. Устало закатив глаза, я обернулась, уже приготовив целую речь, но вместо привычных вахтеров на посту сидел абсолютно незнакомый мужчина преклонного возраста, а его глаза строго впивались в мое лицо, заставляя кожу покрыться мурашками. — Мистер… — растерянно впиваюсь глазами в бейдж, что так выразительно красовался на груди у мужчины. — Пэрриш, мой пропуск остался в комнате. Могу я сбегать за ним? — Очень в этом сомневаюсь, мисс. Я впервые вас вижу. — Может, это так, потому что вы здесь новичок? — Новичок? — с губ мужчины срывается смешок. — Я работаю здесь уже пятнадцатый год, милая. Если ты здесь живешь, то предъяви свой пропуск или же уходи. Мы не проходной двор, посторонним вход строго запрещен. Мой мозг словно отказывается переваривать происходящее, никак не снимаясь с ручника. Что, черт возьми, за день, и что здесь, блять, происходит? — Я здесь живу, мистер Пэрриш, — приблизившись вплотную к пропускному пункту, заявляю я со всей серьезностью, на которую способна. — Первый подъезд, комната 245. Та самая комната, которую вечно затапливают сверху. — У нас уже давно не было подобных инцидентов. — Да ладно? А как же мини-потоп, что устроила девушка из 265 комнаты на прошлой неделе? Данная фраза заставила мужчину задуматься на короткий, но все же значительный миг — я тут же успокоилась, почему-то поверив в то, что он меня пропустит, ведь мои слова правдивы. — Твое имя? — Вильгельмина Даймонт. — Я ни разу не слышал этого имени здесь, — опустив глаза в монитор, пробормотал вахтер, вбивая мои данные в базу общежития. — Прости, милая, но никакой Вильгельмины Даймонт у нас никогда не было. Мистер Пэрриш оборачивает ко мне монитор, демонстрируя надпись «ноль совпадений по вашему запросу» прямо по центру экрана. — Это какая-то ошибка, мистер Пэрриш. — Или же ты перебрала, отмечая Хэллоуин, милая. — Я живу здесь уже пятый год, — к глазам тут же подкатывают слезы, пока тело сковывает непонимание и холод. — Клянусь вам. Мужчина тяжело вздыхает, демонстрируя свою усталость от моей компании — верить мне, конечно же, он не собирался. К моему счастью, боковым зрением я заметила Оливию, покидающую наш подъезд и тут же просияла — вот, кто поможет мне переубедить этого новенького вахтера. — Это моя подруга, мы живем с ней через стенку, — подавив желание показать вахтеру язык, восклицаю я, после чего машу рукой рыжеволосой бестии и зову ее к себе. — Лив? Эй, малышка, иди сюда! Вынимая наушник из уха, и пряча жвачку за щекой, Оливия подходит к пропускному пункту, впиваясь в меня вопросительным взглядом. — Мисс Хартли, — опережает меня вахтер, обращаясь к моей подруге со скептическим выражением лица. — Мисс Даймонт утверждает, что она ваша соседка. — Не утверждаю, — закатываю глаза. — Так и есть, мистер Пэрриш. Лив, скажи ему. — Сказать что? — девушка озадаченно и как-то холодно впивается в меня глазами. — Что я живу здесь, дуреха. Видимо, не только я вчера перебрала, да? — Я не знаю, что здесь происходит, но я впервые тебя вижу. — Все, хватит притворятся, Лив, — резко хватаю девчонку за руку, сжимая ее за запястье. — Я устала и хочу в постель. Скажи ему, что мы соседки, и что я, правда, здесь живу. — Я впервые тебя вижу, — все еще продолжает свою игру рыжеволосая, резко вырывая руку и напрягаясь так, словно уже готовилась запустить в меня коготки. — У тебя все в порядке с головой? Сама не осознаю, как делаю шаг назад, словно меня оттолкнули — выражение лица Лив, слегка напуганное, но одновременно стервозное и безразличное, выглядит неподдельно. Так не сыграешь, даже если очень постараешься. — Что за хрень? — срывается с моих губ прежде, чем я успеваю пожалеть об этом. — Разбирайтесь сами, — безразлично заявляет девчонка, после чего поправляет локон и дефилирует грациозной походкой к выходу. Оливия просто уходит, забив на меня болт и оставив наедине с этим упертым вахтером, который уже злобно испепелял меня глазами. — Лив, постой, — хлопок двери приводит меня в чувства, прогоняя замешательство и заставляя кинуться вслед за подругой, которая уже спускалась по входным ступенькам. — Что это за дешевый развод, Хартли? — догнав её, восклицаю я. — Я ничерта не понимаю! Если это твоя идиотская шутка, то прекращай, я серьезно! Мне нихрена не смешно! — Слушай, девочка, — Лив останавливается, опаливая меня озлобленным взглядом. — Ты мне уже порядком надоела. Не знаю, что ты там принимаешь, но твой мозг явно поплавился! Я вижу тебя первый, и, очень надеюсь, что последний раз в своей жизни! Ты хоть в зеркало себя видела, мм? Такие, как я, не возятся с такими, как ты! — Такие как я? — ее слова наносят мне жгучую пощечину в прибавку ко всему. — Лив, прошу тебя, прекрати. — Чего ты от меня хочешь, черт возьми? — теряя обладание, восклицает подруга. — Прошу тебя, — дрожащие колени подкашиваются, и я опускаюсь на сырой асфальт прямо перед рыжеволосой, пока в глазах застывают потоки горячих, сбитых с толку и ничего не понимающих слез. — Молю, Лив, прекрати этот розыгрыш. Сама не осознаю, как обнимаю ее за ноги, притягивая к себе и ошеломляя данным жестом — слезы тут же полились по лицу, а сердце, казалось, разбилось на сотни осколков. Почему она делает это? Зачем так жестоко? Зачем было оставлять меня в парке, сговариваться с вахтером, а потом делать вид, что она меня не знает? — Ты что, совсем спятила? — Оливия вырывается из моих объятий так резко, что я чуть не падаю, и делает она это с нескрываемым отвращением на лице. — Иди нахрен, психопатка! Резко развернувшись, Холтон так быстро умчалась прочь, что, казалось, она не идет, а вовсе бежит, даже не смотря на ее высоченные каблуки. Она оставила меня — ничего не понимающую, заливающуюся слезами, стоящую на коленях прямо посреди улицы, и, что хуже всего, ей было настолько плевать, что я даже на миг поверила, что эта девушка вовсе меня не знает. Но она знала меня. Она любила меня. Мы лучшие подруги с первого курса, разделившие все трудности учебы пополам. Это не подделаешь. Такая дружба, как у нас, не может быть искусственной. Оливия лишь решила меня разыграть, я уверена. Или…? Не знаю, сколько я так и стою на коленях, выдавая себя за полное посмешище, но в один прекрасный момент пришлось встать — шум подъезжающих к общежитию колес вынудил меня взять себя в руки и вернуться в реальность. Я не понимала, что за хрень происходит. Эмоции смешались с последствиями ушиба, все болело, в душе щемило, а в голове так и вовсе был сплошной дурдом. Единственное, в чем мысли и сердце сходились воедино, это острое желание оказаться в родных, любимых объятиях, что всегда ограждают меня от всего мира своим теплом. Мама. Я так хотела к маме, что слезы с новой силой полились с глаз. Теперь она занимала центральное место в моей голове, лишь она была важна, и только к ней я собиралась направиться. Она поможет, я знала это. Мама укроет меня своей любовью и я забуду обо всем, что беспокоило меня до этого. Все, что мне нужно — позвонить ей, и все станет на свои места. Она заберет меня домой, и я облегченно выдохну. Никогда не думала, что наступит тот день, когда я бесчеловечно сильно захочу вернуться в свой старый дом, что дарит лишь уют, тепло и покой. Не без помощи удачи, я все же выпросила телефон у прохожего — юного парнишки с очками на кончике его острого носа. Он, конечно же, согласился помочь мне не столь охотно, как мне хотелось, но все же, не отмахнулся, как остальные, и протянул мобильный. Набирая знакомый номер, я с замирением сердца жду, когда же на втором конце раздадутся гудки, но вместо этого слышу «набранный номер не существует». Проверяя цифры, я звоню еще раз и еще. По коже бегут мурашки. За маминым номером следует телефон отца, а затем бабушки и даже дедушки. В ответ слышалась лишь одна чертова фраза, леденящая душу и заставляющая волосы седеть с каждым разом все сильнее. Набирая последний из номеров, что я помнила наизусть, я уже почти рыдала от непонимания и резко охватившего меня чувства одиночества, правда мое сердце тут же пропустило удар, стоило услышать гудки на втором конце. Господи, спасибо тебе. Спасибо. — Алло? — тонкий голос на втором конце трубке заставляет мои губы расплыться в улыбке. — Эбби, боже! Я так рада тебя слышать! Что за чепуха происходит? Почему я не могу дозвониться никому из родителей? — Стоп… Кому вы звоните? — осторожность голоса на втором конце тут же настораживает, заставляя позвоночник покрыться льдом. — Эбби, ты издеваешься? — Я не знаю никакой Эбби. — Как же не знаешь, Эбс? Милая, прошу, перестань. Если это Лив тебя подговорила… — Мэм, думаю, вы ошиблись номером. — Нет, это номер моей сестры! Эбигейл Даймонт! — И все же, вы ошиблись. Проверьте набранный номер еще раз. Лишь после того, как меня оглушают гудки, я вдруг понимаю, что голос на втором конце провода, действительно не принадлежал моей сестре. Он был более высоким, неприятным. И это был очередной шок, заставляющий внутри меня все занеметь уже который раз за день. Протянув телефон парню, я чуть слышно благодарю его, теряя себя окончательно, и обессилено прижимая ладони к лицу. Где-то в районе бровей, я нащупываю что-то стальное, то, чего там быть не должно. Десяток матов проносится в моей голове, как только я осознаю, что моя бровь пробита, а это — ничто иное, как пирсинг. Окончательно свихнувшись, я подбегаю к зеркальной витрине магазина, что расположился через дорогу и впиваюсь в свое отражение глазами. Этого не может быть. Девушка, которую я видела в отражении.… Даже она была чужой. Яркий, готический макияж черным карандашом, пирсинг одной брови и даже кольцо в носу — что это за хрень? Когда я успела проколоть чертову перегородку носа? Когда успела вставить кольцевидную сережку в бровь, и, что еще непотнятнее, когда все это успело зажить? Кто сделал мне этот уродский макияж, да и как можно в наше время так избыточно прибегать к черному карандашу? Господи, а глаза! Кто рисует такие широкие, длинные стрелки? Теперь я вдруг поняла, почему все считали меня наркоманкой — я выглядела в точности, как одна из представителей данного класса, а глубокие темные круги под глазами только подливали масла в огонь. Дрожащей рукой тянусь к потрепанному узлу волос, туго стянутому высоко на макушке — как оказалось, состояние моего лица было лишь началом. Распускаю волосы, растрепывая их — длинные кудри небрежно рассыпаются по плечам, вместо теплого блонда демонстрируя всю свою палитру цветов. Отросший темный корень сменивается пожелтевшим белым цветом, а белый плавно переходит в слегка выцветший нежно-розовый «омбре», который к самым кончикам становится все ярче и ярче, пока не превращается в кислотно-малиновый цвет. Шок. Дыхание частое, прерывистое, даже истерическое. Сердце бьется где-то в горле, пока глаза смотрят на это чужое отражение и не верят сами себе. Дрожащими пальцами касаюсь неухоженных, даже убитых волос, пока в мой мозг медленно начинает доходить, что все это происходит по-настоящему. Или… Авария. Она вихрем проносится в голове, порождая самую невероятную из теорий, что я вообще могла придумать. И она абсурдна. От начала и до конца. Кажется, я погибла. Погибла в том проклятом автобусе (ох, лучше бы я напилась в хлам и всю ночь провела над унитазом, нежели все это дерьмо). Я умерла, а затем оказалась здесь. В этом другом, странном мире, что был так похож на мой, но одновременно кардинально от него отличался. Нет, черт возьми. Все это не правда. Я всего лишь сплю, это идиотский сон, и когда я проснусь — все станет на свои места. Этого не может быть. Просто не может. Ноги обессилено подкашиваются, а тело, словно у фарфоровой куклы, с грохотом падает на землю, правда, к моему сожалению, оно не разбивается. Обморок. Я вновь отключилась, поддавшись плену такой блаженной темноты, надеясь, что больше никогда не открою глаза в этом ужасном месте.

***

Резкий, чудовищный запах забивает ноздри, заставляя меня резко распахнуть глаза и закашляться — нашатырь въедается в мои легкие подобно яду, тонизируя не хуже огромной дозы кофеина для засыпающего человека. — А вот и наша спящая красавица! — восклицает мужчина в форме, склонившись над моим рухнувшим на землю телом. Парамедик проверяет мои рефлексы, констатируя показатели своей напарнице, пока я смутно осознаю, что происходит, чувствуя тяжесть собственных век, тошноту и полнейшую дезориентацию. — Милая, можешь назвать свое имя? Хочу это сделать, но с губ срывается что-то несвязное, даже не похожее на слово. — Кажется, она сильно ударилась головой, — подтверждает свои догадки парамедик. — В больницу ее, пусть там разбираются. — У-у, — слабо шепчу я, понимая, что эта парочка собирается загрузить меня в скорую. — Нет. — У тебя сотрясение, милая, — женщина чуть младше мамы бережно проводит рукой по моему лицу, успокаивая. — Не бойся, мы поможем тебе. Все будет хорошо, главное не делай резких движений, ладно? Моргаю, соглашаясь. Женщина усмехается, вновь касаясь моего лица, и я, по правде говоря, безумно благодарна ей за эту теплоту — тот страх, что воцарился в моей заторможенной голове, был неописуем, и только ее теплый жест помог мне не запаниковать. Носилки, сирены. Скорая быстро мчит по Нью-йоркским дорогам, ни на секунду не останавливаясь, пока милая женщина колдует надо мной, безвольно лежащей на боку. Она что-то рассказывает, а ее поведение настолько непринужденное, что я даже забываюсь, слушая этот слегка приглушенный писком в ушах рассказ. Кажется, ее зовут Генриетта. И она делает все, что в ее силах, лишь бы я вновь не отключилась или не заснула — массирует мои виски, шею, грудь, растирает тело и просто колдует, ведь иначе сии действия не назовешь. Это, к моему счастью, срабатывает, и уже через несколько минут я более-менее прихожу в себя, даже называю свое имя, но садиться Генриетта мне категорически запрещает, приказывая смирно лежать на боку с приподнятыми специальной подушкой ногами. — Девушка, возраст примерно 17-18 лет, — вкатывая меня в приемную, констатирует женщина с неподдельно обеспокоенным выражением лица. — Ушиб головы при обмороке, возможно сотрясение мозга. Полная дезориентация длилась чуть больше двадцати минут. Мы ввели ей 1мл 10% раствора кофеина и 2 мл кордиамина. «Мне двадцать три» — поправляю парамедика мысленно, но сил сказать это вслух так и не нахожу. Пусть думают что хотят, лишь бы избавили меня от этого проклятого головокружения и тошноты, что комом стояло в горле. — Уиллоу, эти врачи о тебе позаботятся, — склонившись ко мне, уверяет женщина. — Они — лучшие специалисты в нашем городе. Понимая, что она сейчас уйдет, я хватаю парамедика за руку, умоляюще впиваясь в ту глазами — она была первым человеком, что проявил ко мне доброту в этом кошмаре, и мне было настолько страшно отпустить ее, что я почти сходила с ума. — Мне нужно идти, — ее тон сладок и спокоен, словно Генриетта разговаривает не с взрослой девушкой, а маленьким ребенком. — Прости, милая. Но поверь — с тобой все будет хорошо. Это всего лишь небольшой ушиб. Парочка анализов и тебя выпишут, как ни в чем не бывало. — Спасибо, — чуть слышно благодарю, еле сдерживая слезы. — Спасибо. Генриетта улыбается, вновь утешающее касаясь моего лица — как мать успокаивает дитя — после чего уступает свое место молодой женщине-врачу. Все, что было потом, погружается в туман. Я вроде как соображала, что делаю, но одновременно медленно уплывала куда-то вдаль, подчиняясь течению и каждой просьбе врача. Первичный осмотр сопровождается расспросами о моей личности, выслушиванием жалоб и выяснением причин обморока. Затем, следует сдача анализов, покой за ширмой и ожидание результатов. Эти несколько часов в больнице, казалось, тянулись вечность, но, по правде говоря, я была благодарна госпитализации — будь я на улице, мне бы попросту не было куда идти. Если, конечно, моя идиотская догадка верна. Правда, будь все это шуткой Оливии, то кто-то уже давно примчался бы сюда — уверена, персонал больницы уже связался с моими родственниками. — У вас сильный ушиб головы, который привел к сотрясению мозга второй степени, — врываясь за ширму моей «палаты», заявляет женщина, обследовавшая меня. Она присаживается на стул напротив и начинает свой длинный рассказ о соблюдении постельного режима на следующих несколько дней, выписывает рецепт на болеутоляющее и успокоительное. — Боюсь, прежде чем заполнить бланк выписки, вы должны побеседовать с органами правопорядка, — напоследок добавляет доктор, внимательно считывая мою реакцию. — Кажется, у детектива есть парочка вопросов к вам, мисс Даймонт. Отлично. Я вдруг осознала всю глупость ситуации — будучи «в тумане», я назвала имя, которое, наверное, и вовсе не существует. Уиллоу Даймонт больше нет. Она умерла в автобусе, как бы страшно это не звучало. Теперь я кто-то другой, даже что-то другое — розововолосое, в темных одеяниях, смахивающее на наркомана. Благо, хоть лицо выглядело так же — не будь я хоть отдаленно похожа на настоящую себя, то, наверное, уже окончательно двинулась бы. Правда, теперь мне грозило что-то вроде кражи чей-то личности (а что, если здесь Уиллоу Даймонт — это кто-то другой?), или чего еще хуже. К сожалению, я была далека от законов и правил, в отличии от моей матери, потому и не знала, что последует за визитом детектива, как и не знала, что ему говорить. Может, после больницы я переночую в местном отделении полиции? Такая перспектива была вполне вероятной и не слишком привлекательной. — Мисс Даймонт? — погрузившись в собственные мысли, я не замечаю, как детектив занимает место доктора. — Доктор Херман уверяет, что вы в состоянии дать показания, но если вы плохо себя чувствуете, то я могу поговорить с вами позже. — Показания? — мотнув головой, я прихожу в себя, тут же впиваясь глазами в молодого мужчину младше тридцати лет, что смотрел на меня с неподдельной надеждой и жаждой информации. — Кажется, я не совсем вас понимаю. — Меня зовут Джейкоб Эспиноза, и я занимался делом о вашей пропаже. — Пропаже? — кажется, я выгляжу как полная дура. — Ровно 43 дня и 8 часов назад в базу данных полиции Нью-Йорка поступило заявление от некой мисс Кортни Томпсон о пропаже Вильгельмины Даймонт. По рассказу вашей подруги, вы уже более суток не появлялись дома и на работе, а до этого жаловались на то, что вас преследуют. Ваше исчезновение было уже восьмым по счету в прошедшем квартале. Восьмая девушка со светлыми волосами, которая возвращалась домой через Центральный Парк и так и не вернулась. Все сводилось к почерку серийного убийцы, за которым я гоняюсь уже больше двух лет… — Мистер Эспиноза, простите, что перебиваю, но…. — ошеломленно уставившись на русоволосого мужчину, я, кажется, чувствую, как моя челюсть падает куда-то на пол. — Вы уверены, что говорите обо мне? — Разве вы не Вильгельмина Даймонт? Понимая, что я все еще в замешательстве, детектив достает со своего кожаного портфеля небольшой планшет, и, разблокировав экран, демонстрирует мне электронную версию дела с большим фото этой розоволосой девушки в левом углу документа. — Я не знаю, кто я, — впиваясь глазами в планшет, почти плачу я. — И я не уверена, что меня так зовут. — Что вы хотите этим сказать? — Простите, но я не могу вам помочь, детектив. Я не помню ничего о своей жизни, а о прошедших 43 днях уж тем более. И это... Так странно и страшно. — Доктор Херман не говорила ничего о вашей амнезии, мисс Даймонт, — глаза детектива растерянно забегали, да и сам он тут же ссутулился, чувствуя, как надежда осветить новыми деталями дело ускользает из его рук, не успев там даже задержаться. — Наверное, все дело в том, что я попросту не упомянула этот небольшой пунктик моего состояния при обследовании. Выругавшись вслух, детектив просит прощения за бестактность и уходит. Спустя несколько минут он возвращается в компании все той же мисс Херман, чьи расспросы тут же возвращаются, ведь мою «амнезию» сдали ей с потрохами. Вопросам нет конца, но когда, все же, они заканчиваются, доктор на пару с детективом скрываются за ширмой, но даже не удосуживаются отойти на несколько метров — я слышала каждое тихое слово, что срывалось с губ любого из них. — Если вы правда уверены, что мисс Даймонт была похищена вашим серийным маньяком-убийцей, возможно, ее амнезия, это не что иное, как «бегство», то есть диссоциативное нарушение, при котором больной забывает всю свою прошлую жизнь, утрачивает собственную идентичность. Это нарушение было вызвано тяжелой травмой, которую так усердно блокирует ее мозг. Только один Бог знает, что с ней случилось и как этой бедной девочке удалось выжить, мистер Эспиноза. — Доктор Херман, как скоро она сможет все вспомнить? Буквально вчера пропала еще одна девушка, и если бы Вильгельмина… — Потеря памяти бывает как кратковременной, так и постоянной, потому я затрудняюсь ответить на ваш вопрос, детектив. Все, что в моих силах — помочь этой девушке вернуть себя всеми моими силами. Ее амнезию будет изучать лучший из наших специалистов, обещаю. Господи. Сама не осознаю, как откидываю голову на подушки, подавливая желание закричать во весь голос все тот же вопрос: «какого хрена со мной происходит?» Я ничего не понимала. Эти люди несли какую-то бессмыслицу. Да и я несла чушь, потому что у меня нет амнезии. Есть лишь я, и воспоминания о жизни, частью которой я больше не была, но я боялась даже заикнуться об этом, ведь оказаться в комнате с мягкими стенами последнее, что мне сейчас нужно. Или же все это какой-то кошмар, и я скоро проснусь? Господи, скорее бы открыть глаза в своей постели! Поддавшись странному порыву злости, я вдруг подрываюсь на ноги, с полной решимостью сбежать из этого ужасного места — с меня хватит. Я еду домой, к маме, к отцу, к сестре и теплым, родным стенам. С меня хватит. — Мисс Даймонт, что вы делаете? — возвращаясь ко мне за ширму, спрашивает детектив, замечая, как мои дрожащие руки завязывают старые, потрепанные кроссовки. — Хочу уйти отсюда, Джейкоб. С меня хватит. — И куда вы пойдете? — Не важно, лишь бы подальше отсюда. От вас, от этой больницы, врачей, запаха медикаментов.… Подальше от всего гребанного мира. Поднявшись с кушетки резче, чем следовало, я тут же чувствую головокружение — меня хватило всего на два шага, прежде чем я потеряла равновесия. Правда, на сей раз упасть мне не дали ловкие руки детектива, тот же час схватившего меня за плечи. — Мисс Даймонт, вернитесь на место. Я никуда не отпущу вас без сопровождения и выписки врача. Пячусь, возвращаясь на свою проклятую кушетку — как вся моя размеренная, успешная и счастливая жизнь могла стать вот этим? Как? Господи, за что мне такая проверка на выносливость? Я не понимала происходящего. Не знала, что за ужасы ждут меня дальше. Все, что у меня было — головокружение, тошнота и отсутствие всей моей жизни в наличии. Жизни, которую я так кропотливо выстраивала, борясь за свое место в этом мире. — Я уже связался с мисс Томпсон, она прибудет в ближайший час. — Кто такая мисс Томпсон? — В документах она указана как ваш экстренный контакт и близкая подруга. Это все, что я знаю. — А что вы знаете еще, мистер детектив? — Только то, что подшито к делу — ваши личные данные, особые приметы, привычки, список близких родственников. — Поздравляю — вы уже знаете обо мне больше, чем я сама. Мои колкие слова заставляют детектива усмехнуться — такова его реакция лишь сильнее разозлила меня. — Жаль, что мне не так радостно, как вам. — Вы живы, мисс Даймонт, и это повод для радости, поверьте мне. Вас уже все похоронили, но вот, вы здесь — дышите, даже сердитесь. Это лучше, нежели найти ваш труп на окраине города, как это случилось с тремя девушками из списка. — Почему же вы так уверены, что я имею хоть какое-то дело к вашему чертовому списку пропавших, детектив? — Потому что вас действительно похитили, мисс Даймонт. Одна из камер в Центральном парке на короткий миг зафиксировала то, как мужчина в капюшоне нападает на вас со спины. Глубокий вдох, выдох. Лишь от одной мысли, что случилось с той бедной девушкой, о которой он говорил, мое сердце замирало от леденящего ужаса, а фантазия лишь сгущала и без того яркие, страшные краски. — Что на счет моей семьи, детектив? Почему вы связались с этой мисс Томпсон, а не с ними? Взгляд детектива смягчается — становится более осторожным, даже неуверенным. Мне тут же становится не по себе — если такое вообще возможно в моем и без того сошедшем с ума состоянии. Разблокировав свой планшет, мужчина пробегается глазами по «делу», поджимая при этом губы. — Добейте меня, мистер Эспиноза. Я что, полный волк-одиночка? — Скорее круглая сирота, мисс Даймонт. Мне жаль, но ваша семья скончалась в 2007 году. Причина смерти — ДТП. — Семья? — сама не понимаю, почему эти слова так меня задевают, но к глазам тут же подкрадываются слезы. — Отец, мать и сестра. — О, боже, — прижимаю ладони к лицу, умываясь слезами. — Что это за ад, боже. За что мне все это? Детектив что-то бормочет, но я больше его не слышу — самая неистовая, яростная и неподвластная контролю истерика завладевает моим организмом, заставляя рыдать взахлеб, поджав под себя ноги и обхватив их руками. Что происходит? Почему все так? Я что, действительно сошла с ума? Но почему же все столь реально? Этот день был бесконечно долгим, я сыта им по горло. И я просто хочу к маме. Хочу к папе. Хочу к моей Эбби. Только к ним, только к моей семье и нормальной жизни, а не этому абсурду. И если это какое-то переселение душ, то уж лучше умереть навсегда, чем становиться частью такого кошмара. — О, боже! — девушка, лет семнадцати, влетает внутрь моей мини-палаты за ширмой, где я уже битый час умывалась слезами в присутствии растерянного детектива. — Это правда! Ты все-таки жива, везучая сучка! Не дожидаясь ни согласия, ни моей реакции, девушка кидается меня обнимать, да еще и так сильно, что казалось, сейчас переломает мне все кости. — Я знала, что ты в порядке! Господи, как я рада, что ты жива! Этот детектив рассказывал нам ужасы и говорил готовиться к неизбежному! — Я всего лишь просил не питать больших надежд, мисс Томпсон, — закатывая глаза, поправляет русоволосый. — Не перегибайте. — Это вы выкусите, мистер Эспиноза! Она жива! Отстраняясь, брюнетка хватает меня за лицо ладонями, даже не заметив, что я не обнимала ее в ответ — может, выглядела она и странно, но, казалось, эта девушка, то есть я, действительно ей дорога. — Выглядишь дерьмово! — ее большие пальцы пробегаются по моему лицу. — Где тебя, черт возьми, носило? — Не знаю, — как можно мягче, я убираю ее руки со своего лица и отстраняюсь, явно не желая, чтобы какая-то чужая особа меня лапала. — Я и тебя не знаю, так что… — Амнезия, точно! Твоя докторша предупредила меня, все окей! Но я убедила ее, что тебе станет лучше дома, так что не дрейфь, подруга, я вытащу тебя отсюда. И эта татуированная, темноволосая девушка с пирсингом на лице действительно не шутила — не прошло и часа, как выписка из больницы была готова, а голубые стены и запах медикаментов остался лишь в моих и без того запутанных воспоминаниях. Такси не спеша скользило по небольшим улочкам Нью-Йорка, правда я не знала этих дорог, как и не знала тот район, в котором, как оказалось, «я» жила. Скорее всего, это был известный всем и каждому Мидтаун, но мой затуманенный мозг даже не придавал этому значение — куда-то везут и то хорошо. Усталость была непомерной, как и головная боль, так что я просто молча плыла по течению, не вдаваясь в подробности. — Я не знаю, что ты принимала, подруга, но вштырило тебя офигенно, — наблюдая за моей молчаливостью и задумчивостью, произносит эта Томпсон. — Поделишься дозой? — Думаешь, все эти 43 дня я была под кайфом? — с нескрываемым безразличием спрашиваю я. — А как еще объяснить твое исчезновение, детка? Хуже всего, что я действительно не знала, как объяснить весь этот бред. — Знаешь, а я ведь думала, что ты передознулась, — пожимая плечами, непринужденно заявляет темноволосая. — Ты в последнее время совсем не контролировала себя. Знаешь, я даже представляла, как меня вот-вот позовут опознавать твой окоченевший труп, найденный на опушке Центрального парка. — Уж лучше бы так и было, — бормочу, устремляя взгляд в окно и отворачиваясь от этой неприятной особы. — Да нет, я рада, что ты жива. Без тебя здесь достаточно скучно. Скучно. Это было лучшим описанием дружбы, что, черт возьми, я вообще слышала. Даже страшно подумать, что за жизнь у этой Уиллоу Даймонт, место которой я так легко заняла, и что будет, когда та вернется и узнает о том, что я украла ее личность. Такси остановилось на 29 Западной улице, рядом с домом №40, если верить табличке на стене здания. Ночь была холодной, дом — маленьким, потрепанным и старым, ярко выделяясь среди красивых, новых высоток, что так и переливались огнями в ночной темноте. Но худшее ждало меня не снаружи, а, к сожалению, внутри здания — маленькая, затасканная квартирка на четвертом этаже была не просто отвратительной, она выглядела и вовсе нежизнеспособно. — Я следила за квартирой в твое отсутствие, — падая на грязный кухонный стул и закидывая на стол ноги прямо с ботинками, заявляет Томпсон. — Как видишь, все в целости и сохранности. — Я, что, правда здесь живу? — сложив руки на груди и слегка ссутулившись, чуть слышно спрашиваю я. — Это твоя квартира, Уиллоу. Все хоромы принадлежат тебе и только тебе. «Меня сейчас стошнит», — шумно сглатывая, думаю я, не в силах прекратить осматриваться. — Откуда они у меня? — Дедушка переписал эту квартирку на тебя. — И где он? Живет здесь, со мной? — Милая, у тебя точно амнезия, да? — Томпсон удивленно таращится на меня, выгнув бровь. — Я думала, это всего лишь отмашка для детектива. — Я, правда, нихрена не помню, Томпсон. — Мое имя — Кортни, если что, — хохотнув, девчонка достает из кармана сигарету — явно самокрутку, ведь таких не продают — и тот же час поджигает ее, не удосужившись даже выйти на лестничную площадку или открыть окно. — Твой дед в могиле, как, в принципе, и все остальные. — Все остальные? — казалось, я вот-вот вновь шлепнусь в обморок. — Да, детка. Ты одна в этом мире, нравится тебе это или нет. Такая же, как и я — никому не нужный отшельник, выживающий в жестоком и беспощадном Нью-Йорке. — Боже, этого просто не может быть. Я не могу быть частью такого дерьма! Делая затяжку, Кортни усмехается, наслаждаясь моей растерянностью — ей явно нравилась чужая боль, она питалась ею, как эмоциональный вампир. — Все, кто у тебя есть, это я, и наша сука-начальница, милая. — Начальница? — Бывшая любовница твоего отца. Та еще стерва, вечно клянется, что не простит твои выходки, но как всегда дает тебе очередной шанс. И все-таки, меня выворачивает — еле успевая подскочить к умывальнику, я сворачиваюсь над ним в три погибели, прочищая желудок. Господи, что она несет? Что это за место? Я не должна быть здесь! Это не моя жизнь! — Оставь рвоту на завтра, Уиллоу. Тебе еще ползать перед нашей мегерой на коленях, умоляя взять обратно на работу. Открываю кухонный кран, чувствуя острую потребность умыться, но вместо шипения воды слышу лишь тишину. — Ах, да, ты в долгах по уши, детка. Вода отключена за неуплату. Электричество на кухне работает только благодаря аккумулятору, что установил твой парень Дик. Денег у тебя нет, можешь даже не искать. Твою последнюю заначку я вчера одолжила, отдавать не собираюсь, ты ведь знаешь это. — Какого хрена ты вообще прикасалась к моим деньгам? — Хотела дозу, — Кортни пожимает плечами так, словно такой разговор для нас — сама обыденность. — Да и думала, что тебе они больше не нужны. Разогнувшись, я вытираю рот рукавом, чувствуя, что меня вновь тошнит. И если это не сон, то, боюсь, я не доживу даже до утра, вскрыв себе вены куском разбитого окна, что валялся на полу у ног курящей брюнетки. Я уже собиралась отчитать эту невоспитанную суку по полной программе, как вдруг, шорох в спальне заставил меня застыть, прирастая ногами к этой липкой, грязной кухонной плитке. — Не бойся, это всего лишь твой бойфренд. Отсыпался после того, как его попустило. Видела бы ты, что он тут вытворял! Эй, Дик! Ты посмотри, кто объявился! На кухню в прямом смысле заплыл тонкий, высокий парень с крючковатым носом и длинными, растрепанными жирными волосами — лицо его было черным, как земля от выбранного образа жизни. Очередной порыв рвоты скрутил мой желудок, и я даже не представляю, как нашла в себе силы сдержать его. — Моя киса нагулялась! — протягивая ко мне руки, восклицает медноволосый, а его губы расплываются в отвратительной улыбке, демонстрирующей попорченные наркотиками зубы. — Иди к папочке! Я отпрыгиваю от этих объятий, как ошпаренная, чувствуя нечеловеческое отвращение. Ноздри забивает запах его немытого тела и грязных волос, который сам по себе заставил бы блевать любого человека фонтаном. — Все окей, Дикки, у нее просто амнезия. — Нет, блять, у меня не просто амнезия, Кортни! — почти что кричу я, кидая на брюнетку озлобленный взгляд. — Дикки, знаешь что? Сваливай с моей квартиры! И ты, Томсон, бери свои вещички и сваливай! Оставьте меня в покое! — Киса, чего ты разбушевалась? — Дик вновь пытается меня обнять, но я отталкиваю его, тут же чувствуя, как желудок сжимается от отвращения. — Я уже почти нашел работу, клянусь! — Да иди ты нахер, Дик! Взял свои манатки и свалил! — Дикки, она не в себе, — закатывая глаза, бормочет Кортни. — Дай ей время. — Никакого времени, Дик! Чтобы ноги твоей здесь больше не было! — Но мне некуда идти, детка! Не знаю, что на меня находит, но я хватаю со стола грязную сковородку, замахиваясь. Благо, Дик отскочил, заточившись, так что я не разбила его отвратную голову. — Ты совсем свихнулась? — кричит он, но я вновь замахиваюсь, заставляя его попятиться в сторону коридора. Эта борьба продолжается до тех пор, пока этот костлявый никчемный наркоман не скрывается за дверью квартиры, поливая меня трехэтажным матом. — Твои мозги нехило прожарились, детка, — разводя руками, заявляет Кортни, как только я возвращаюсь на кухню. — Я тебя не узнаю! С каких пор ты обижаешь бедолагу Дика? Ты ведь знаешь — он и мухи не обидит. — Томпсон, я устала. Уходи. — Святые ежики, ты точно обязана поделиться тем, что так тебя вштырило! — Меня вштырила эта чертова жизнь, Кортни! Оставь меня в покое! — Окей, на сегодня с тебя действительно хватит, я даже понимаю, почему ты злишься. Та докторша сказала, что тебе нужен сон и покой, чтобы все вспомнить, так что отсыпайся. Правда, спать тебе осталось не долго — я зайду к тебе в восемь. Сама ты явно не доберешься на работу, да? — Да ладно, неужто ты сама это поняла? — злобно язвлю, не в силах контролировать эту волну необъяснимого гнева. — Ауч. Ладно, лучше я свалю, пока мы не вцепились друг другу в волосы. Завтра в восемь, Уилли. Не проспи. Ничего не отвечаю, так и застыв на месте, как вкопанная, до тех пор, пока входная дверь не хлопает — Кортни, наконец-то, покинула это богом забытое место, оставляя меня наедине с собой. Сама не осознаю, как со всех ног кидаюсь к двери, запирая ее изнутри на этот хиленький, никчемный замок — с каждой секундой истерика одолевала меня все сильнее и сильнее. Взгляд влево — там сырость, облезлые, выцветшие обои, ободранная мебель, хлам и мусор; взгляд в право — в глаза кидается грязный, почти сальный пол, шприцы, полная антисанитария и отвратность каждого миллиметра данного помещения. Прижавшись спиной к дверям, я сползаю по ним на пол и сворачиваюсь в маленький клубочек. Тихий плач с каждой секундой становится все громче, а затем и вовсе становиться воплем, даже гортанным, громким криком. Я не понимаю, что за хрень происходит с моей жизнью, потому и кричу, моля о помощи у всевышнего. Но.… Как всегда меня никто не слышит, и это убивает. Если это не иллюзия, не шутка, не злой розыгрыш моей фантазии и не сон, то я просто не представляю, за что хвататься, чтобы найти в себе силы перестать плакать и встать с этого отвратного, лет пять не мытого пола. Мне было страшно. Адски страшно, мерзко и одиноко — эти чувства выжигали внутри меня огромную, кромешную темноту. Темноту, в которую я погружалась с головой, разрешая ей поглотить меня без остатка. Я не знала, какого хрена тут происходит, не знала, как выбраться из этого кошмара, но понимала лишь то, что та проклятая поездка на ночном автобусе изменила все — если она не убила меня, то свела с ума точно. И это была непомерно-высокая цена за тихое бегство с этой проклятой Хэллоуинской вечеринки…