POV Автор
Этап 1: шок и отрицание. Произошедшее с Уиллоу было загадкой, чем-то немыслимым, возможно даже магией. Где-то в глубине души она поняла это еще в тот момент, когда впервые увидела свое "новое" отражение, но эмоции брали верх, потому блондинка даже и не собиралась верить в подобную чушь. Разве можно вообразить то, что твоя нормальная, размеренная жизнь оборвалась? Допустить мысль о том, что, вполне возможно, ты умер и все твои грандиозные планы, выстраиваемые с рождения, рухнули, как карточный домик? И как объяснить то, что ты жив, но ты — это не ты, а кто-то другой? Она чувствовала себя такой напуганной, в ее голове все спуталось, а руки дрожали, но не от холода — принять происходящее было просто невозможно. Светловолосая не собиралась принимать то, что погибла, и каким-то чудным образом ее душа попала в параллельный мир, в котором ей не место. В мир, где Уиллоу Даймонт была не такой, какой эта девушка себя помнила — казалось, здесь, в этой параллели все ее кошмары воплотились наяву, предоставляя ту самую версию себя, которую она никогда не позволила бы себе возрастить. Бедная, бедная малышка. Совсем одна, на краю холодного, бездушного мира, с перекрытым кислородом и ограниченными возможностями. Отрицание было слишком правильным в ее ситуации — невозможно отторгнуть свою идеальную, любимую жизнь и тут же принять другую, кошмарную и похожую на один из кругов ада. После пережитого за день, голубоглазая никак не могла перестать плакать, перестать молиться, впиваясь взглядом в потолок. Господи, как же неистово, как же отчаянно она умоляла прекратить все это, просила вернуть все на свои места или же и вовсе жизни погаснуть, но ее никто не слышал. Возможно, так было потому, что никакого Бога нет, а ее плач — это лишь звуки, что она дарит пустоте. Слезы, которые льются по лицу вместе с мольбой о помощи, что помогают человеку попросту не сойти с ума, особенно в ее ситуации. Необъяснимо? Еще бы. Как она могла жить там, а затем оказаться здесь? Столько вопросов, столько боли, столько всего, о чем без мата не расскажешь, и чертова мультивселенная, что сладко улыбалась, наслаждаясь ее страданиями — путешествовать по параллелях мог не каждый, но ей это удалось, хоть и было совсем не нужно. Ей и в голову не приходило, что такое возможно — существование параллельных альтернативных миров, таких же, как твой, но с небольшими, но значимыми отличиями. Да и, кому бы такое могло прийти в голову вообще? Бедная девочка так и уснула, согнувшись в маленький калачик под этой тонкой, потрепанной дверью, отрицая очевидное — та жизнь, которую она лелеяла в памяти, больше к ней никогда не вернется. Все, что она помнила, осталось в другой вселенной, и теперь, все что она имела — это огрызки, что оставила ей местная, пропавшая без вести Уиллоу Даймонт (бедная, искалеченная жизнью малышка, чье бездыханное тело вряд ли найдут в этом веке). Да и вселенной это не было нужно — она полностью подарила жизнь усопшей девушки в руки той, чья заблудившаяся душа прибыла сюда, чтобы наконец-то получить то, что ей слагали небеса. Уиллоу была обречена стать частью этой параллели, это было неизбежно — именно здесь ее место, тут она однажды обретет саму себя. Сложно? Да. Но мультивселенной плевать — она пишет чужие судьбы, не оглядываясь на преграды и невозможное. И если вселенная решила, что этой версии Уиллоу Даймонт место здесь, значит, так тому и быть. Второго не дано. Бедная девочка ничего не сможет изменить, как бы она не сопротивлялась.Она пройдет предначертанный ей путь от начала и до конца, каким бы тернистым он не был. Просто потому что так надо. Просто потому, что ее судьба не там, а здесь. Просто потому, что она нужна ему, а он нужен ей. Отрицанию не было конца даже в тот момент, когда ее запухшие от слез глаза вновь открылись от шока — там, по замерзшим, затекшим, вытянутым вперед ногам бегало что-то маленькое, но довольно ощутимое, и, к сожалению Уиллоу, это не был таракан. Прогоняя тонкую пелену размытости с глаз, блондинка пытается рассмотреть пробудившую ее гостью — мышку, что бегала по ней, словно гуляла по бульвару. С губ светловолосой срывается ошеломленный крик — выросшая в прекрасной, достаточно обеспеченной семье, она была словно красивый, нежный цветок, не привыкший к подобным условиям. Её семья дала ей все, что было в их силах, ограждая от ужасов окружающего мира по максимуму, но здесь их не было, потому те кошмары, с которым столкнулась девушка, были еще страшнее, нежели если бы она переживала их пополам с родными. Она была одна. Бесконечно одинокая, настолько забитая в угол, что слов не хватало, дабы описать то отчаяние, крепко осевшее в ее душе, поглощенной ужасом. Парниковый цветок, что выбросили на улицу — она либо справиться, либо погибнет, покорившись свалившимся на голову трудностям. Уиллоу либо пустит корни, либо иссохнет на сухой земле, так и не ухватившись за нее. Умывшись очередной партией слез, Уиллоу лихорадочно осматривалась вокруг, пытаясь найти хоть малейший признак ее маленькой подружки — мышка уже давно сбежала, в отличии от испуга белокурой, чье сердце по-прежнему вылетало из груди. Затем наступила тишина. Немая, как в бункере. Оглушающая, как самый громкий в мире вопль. Да, тишина бывает такой — она опустошает человека, который поддается выжигающим его изнутри эмоциям. Уиллоу смотрела в одну точку — словно в прострации — а в ее голове все так же повторялось знакомое «это все не правда, ошибка, я проснусь, этого не случилось, на самом деле все не так». Она была в шоке. Самом глубоком и невозможном шоке за всю ее двадцатитрехлетнюю жизнь. Затем, все в один миг изменилось. Хватило всего мгновения, чтобы рубильник щелкнул, а стадия переключилась. Порой хватает одной чертовой секунды, чтобы изменить все. Этап 2: гнев, обида, злость. Кидаясь из угла в угол этого отвратного места, Уиллоу Даймон крушила все, что попадалось ей под руки, наплевав даже на то, что каждая вещь в этом месте вызывает у нее дичайшее отвращение. Агрессия была непомерной. Ее, казалось, невозможно обуздать. Да и никто не пытался это сделать — Уиллоу была с ней наедине, и ни одна живая душа не мешала их «романтическому» уединению. В светловолосой голове девушки вновь и вновь появлялись новые вопросы, которые только подливали масла в огонь. Она не понимала, за что ей такое испытание, почему оно свалилось именно на нее? Почему из всех 7 миллиардов именно Даймонт должна была умереть, а затем оказаться здесь? Почему она не попала в рай? Где воспетый всеми ад? Почему, почему, почему? Этих «почему» были тысячи, но теперь Уиллоу даже не ждала на них ответа. Она лишь злилась. Злилась так пылко и яростно, как никогда в своей жизни, одновременно обижаясь на свою гребанную удачу, повернувшуюся к ней жирной задницей. В конце, рухнув на прежнее место, ярость Уиллоу выливалась на нее же саму: девушка злилась, что пошла на эту идиотскую вечеринку, что не пила, что переспала с Тайлером и в смущении сбежала, что сидела в дурацком Центральном Парке допоздна, что выбрала именно этот автобус и села в него. И так, стадия злости перекочевала в этап №3, что именуется «торги», за которым последовали шаблонные «если бы я только знала, то так не поступила бы, все сложилось бы иначе». Даймонт прокручивала в голове массу вариантов этих возможных «все могло быть по-другому», убеждая себя, что если бы время повернулось вспять, она сделала бы все не так. Ах, сколько же на самом деле было этих «бы», даже богам не сосчитать. Этап 4: депрессия. Когда в входную дверь громко забарабанили — Уиллоу даже не шелохнулась, погрузившись в себя. Ее измученное лицо утратило любую из эмоций, превратилось в каменную маску безразличия, поглотившего ее в тот момент. Наступил тот жестокий момент, когда Даймонт поняла — ситуация безвыходная, сколько слезы и злости она бы не выливала наружу. Хоть Кортни Томпсон и была настойчивой, дверь ей так никто и не открыл. Она ушла, а Уиллоу так и осталась сидеть в том же месте, где и впервые, прижавшись спиной к холодной двери. Ее взгляд уже давно был потерян в прострации, опустевший и чужой, утративший свой блеск и желание к жизни. Тело заледенело, в сердце тяжелым камнем повисла боль, как следствие скорби по утраченной жизни, которую молодая особа не могла отпустить, да и вряд ли когда-либо сможет. Уиллоу чувствовала полное одиночество, бессилие, непонимание и леденящий душу ужас. Этого было, как ей казалось, вполне достаточно для того, чтобы больше никогда не подниматься на ноги, так и оставшись на этом месте на веки вечные. Этап 5:***
С первыми солнечными лучами Уиллоу вскочила с постели — можно сказать, глаз та почти что не сомкнула, чувствуя не только непомерные волны отвращения, но и дергаясь от каждого звука и ощущения. Страх все еще занимал центральное место в ее голове, как бы сильно она с ним не боролась. Всю ночь девчонка сходила с ума — ей казалось, что рядом бегает та проклятая мышь, казалось, что сейчас на нее нападут тараканы, которые сделают с ней то, что происходило в фильме «Мумия» благодаря скарабеям. Какие только безумные мысли не лезли девушке в голову от отчаяния и легкого безумия, даже сам бог не знает, если он, конечно, существует. Счастью Уиллоу не было предела, когда та споткнулась о металлическую бутылку, которая валялась у ножки кровати — сухой шампунь был просто подарком в данной ситуации, особенно после того как блондинке пришлось чистить зубы пальцем, используя дешевую, отвратную зубную пасту и перестоянную желтоватую воду из бутылки, которую та отыскала в ванной. Конечно же, сухой шампунь лишал волосы объема, но теперь Даймонт со спокойной душой могла стянуть их в хвост, не выдавая отсутствие воды в этом проклятом месте. Идиотский сухой шампунь, который явно был лучшим другом другой Уиллоу, буквально спас ей жизнь этим утром и придал хоть немножечко уверенности, которой хватит, чтобы выйти из квартиры. Каждой клеточкой души Вильгельмина мечтала, чтобы Кортни зашла к ней, как сделала это вчера, ведь понятия не имела, что делать дальше, и как по таймеру, без четверти восемь в дверь раздался громкий стук. Подорвавшись на ноги, блондинка кинулась к дверь — уже давно собранная, и мечтающая покинуть это отвратное место как можно скорее. — Наконец-то тебя попустило! — довольно заявляет Кортни, как только дверь распахивается. — Еще бы день и я бы выносила эту дверь с ноги, детка! — Да, мне уже лучше, — натягивая на лицо маску из притворства и лживого спокойствия, которую светловолосая планировала носить весь день, произносит Уиллоу, закрывая за собой дверь. — Если не считать огромный пробел в памяти. — Ты все еще нихрена не помнишь? — Да. Потому введи меня в курс дела — кто такая эта мегера, на которую мы работаем, и какое ей до меня дело. К счастью, Кортни была очень даже болтливой, потому всю дорогу та не затыкалась, рассказывая Уиллоу все, что та, по ее логике, должна была знать. Если верить ее словам, Лайла Бишоп была той еще сукой, влезшей в семью «Уиллоу» за три года до аварии. «Даймонт» ненавидела ее всем своим сердцем, но, одновременно, эта женщина была последним человеком на земле, что своеобразно, но все же заботился о ней, чувствуя тоску по мужчине, которого та ей напоминала. Кортни уверяла ее, что, несмотря на свою богатую личную жизнь, Лайла любила только одного мужчину, который её бросил, не справившись с управлением своего автомобиля. Гололед — вот, что погубило эту семью. Гребаный замерзший асфальт отнял жизнь у троих людей, лишая бедную Уиллоу Даймонт ее рассудка. Судьба — та еще сука, черт бы ее побрал. И она поступила крайне несправедливо с этой девушкой, самолично толкая её в объятия тьмы. Кортни описывала эту женщину как отвратительную, самовлюбленную особу, но Уиллоу, почему-то, не была в этом уверена — будь она такой, ей бы было плевать на ребенка своего усопшего любовника, что свернул не на ту дорогу. Она бы не обеспечивала его работой, даже несмотря на то, что как работник та Даймонт была тем еще испытанием — вечно либо пьяная, либо на дозе, прогуливающая и просто создающая тысячу и одну проблему. Единственным ее минусом была связь с мистером Даймонтом в прошлом, но разве эта связь — вина только одного человека? Уиллоу прекрасно понимала свою тезку, понимала, почему та ненавидела ее, но все же, не испытывала неприязнь к Лайле — в измене виноваты всегда двое. Ресторан, которым владела мисс Бишоп, находился в самом центре Мидтауна — Вандербильт авеню было оживленным, заполненным людьми и перспективами. В десяти минутах от ресторана находился Эмпайр-стейт-билдинг, Крайслер-билдинг, Нью-Йоркер, музей мадам Тюссо, даже штаб-квартира ООН (по крайней мере, это те известные места, о которых Уиллоу знала). Чуть дальше располагался прекрасный, яркий и всегда оживленный Таймс сквер, а прямо напротив — огромная высотка Метлайф-билдинг. В самом сердце Манхэттена — вот, где располагался ресторан, и Уиллоу понятия не имела, каким таким чудом ее квартира находилась всего в двадцати минутах ходьбы от этого места. Выжить в таком богатом районе равно чуду, если ты всего лишь юная девушка без семьи, перспектив и образования. — Что это за… — стоило девушкам выйти из-за угла, как Уиллоу застыла, а ее ноги приросли к земле, пока взгляд впивался в крайне высокое здание, которому, по ее памяти, здесь явно не место. — Куда девался Метлайф-билдинг? — Метлайф-билдинг? — проследив за взглядом подруги, растерянно переспрашивает Кортни. — Да. Метлайф-билдинг. Один из самых больших небоскребов Нью-Йорка, построенный по проекту Ле Корбюзье. Я изучала историю этого здания на «истории архитектуры Нью-Йорка», что преподавала… Перекошенное лицо Кортни тут же заставило Уиллоу заткнуться, ведь та вдруг осознала, что ее занесло — она на миг забыла, что ее жизнь теперь ей не принадлежит. — Не знаю, где ты там что изучала, — осторожно произносит брюнетка. — Ты ведь даже старшую школу не закончила. — Серьезно? — голос Даймонт превратился почти что в писк. — Да, детка. Знаешь, твой мозг действительно поплавился, ведь никакого Метлайф-билдинга в Нью-Йорке нет и никогда не было. По крайней мере, я о таком даже не слышала. — Господи, что за кошмар, — проглатывая каждую из эмоций, вскипевших в ней, Уиллоу устремляет взгляд вдаль. — Как можно было построить вместо Метлайф-билдинг это огромное, высоченное уродливое издевательство над искусством и архитектурой? — Скажи это Тони Старку, — язвит брюнетка, закатывая глаза. — Что построил сей монумент как дань своему и без того раздутому эгоистичному величеству. — Тони Старк? Это еще кто такой? — Очередной избалованный папенькин сынок, получивший в наследство миллионы и возрастивший на них свое ничем не заслуженное самолюбие. Такие как он, не стоят и минуты нашего внимания, детка. Мы работаем как лошади, в то время как он всего лишь очередной сукин сын, получивший все задаром. — Вижу, ты не слишком жалуешь этого Старка. — Ненавижу всех, кто богаче меня, — ухмыльнувшись, Кортни хватает за руку подругу, что все так же шокировано рассматривала высотку большими глазами. — Идем, Уиллоу. Мы и так уже опоздали на 20 минут, попялишься на эту дорогущую высотку с ресторана. Ресторан «Ammos Estiatorio», расположенный буквально через дорогу от «Башни Старка», оказался абсолютно роскошным местом — по правде говоря, Уиллоу сперва не поверила, что такие девушки, как Кортни и «она» здесь работают. Высокие потолки, дорогой, изысканный интерьер в стиле «лофт» с элементами сдержанной пышности, огромный зал, с преобладанием спокойных цветовых тонов, — это место было гармоничным сплетением лучшего, что оставил по себе старый добрый 19 век. Вау. Ресторан был уютным, обладал своенравным «вкусным» характером и всем своим естеством доказывал привилегированность его посетителей — провести здесь часок другой мог позволить себе не каждый, но так как это центр Манхэттэна, кишащий высшим классом, с клиентурой у мисс Бишоп явно проблем нет. — Вы не поверите, кого я привела! — пока Уиллоу заворожено рассматривала восхитивший ее интерьер, воскликнула Кортни, засунув нос на кухню. — Неужто главный "бриллиант" сего мира решил почтить нас своей персоной? — отозвался незнакомый голос, заставляя Уиллоу недовольно закатить глаза — блондинка ненавидела, когда кто-то пытается перекручивать ее фамилию, потому разрешала делать это лишь самым близким людям, и человек из кухни не входил в их список. — Вот это мисс Бишоп будет рада! Скажи нашей драгоценности не раздраконивать ее, как она умеет! Кортни хохотнула, оборачиваясь к Уиллоу со взглядом, что говорил «слышала, детка?», словно для блондинки от этого должно хоть что-то разъясниться. — Думаешь, Бишоп примет ее в этот раз? — раздалось с той же кухни. — Ее не было полтора месяца. — Конечно же примет! Это же Уиллоу! Да пусть она спалит этот ресторан к чертям — Лайла ее еще и в попу за это поцелует! — У каждого есть свои любимчики, — Кортни пожимает плечами. — Меньше зависти, девочки. На кухне раздается недовольный возглас и хохот, заставляющий Уиллоу тут же поморщиться — то, что коллектив недолюбливал «ее» читалось не просто между строк, а прямым текстом. — Уиллоу, чего ты стоишь? — вновь обернувшись, Кортни удивленно вскидывает вверх бровь. — Иди к Лайле! — Иди туда, не знаю куда, — нервно втягивая воздух через ноздри, бормочет блондинка, напоминая девушке, что «застряла» в дверном проеме между кухней и залом о том, что она понятия не знает, куда ей, черт возьми, идти. — Конченная амнезия! — Кортни закатывает глаза. — Верите или нет, но наш бриллиант нихрена не помнит о своей жизни. — Что, наконец-то поджарила мозг наркотой? — Видимо да. Даже не догадываясь о том, что ее слова задели Уиллоу, брюнетка наиграно сильно захлопнула дверь, уставившись на подругу с раздраженным выражением лица. Вела себя эта молодая особа крайне странно — то была добра, словно она действительно лучшая подруга Даймонт, то относилась к ней как мусору, что валялся под ее ногами, лишь бы показать себя перед другими. И как «она» могла дружить с такой отвратительной двуличной девушкой? С недовольным выражением лица брюнетка фыркнула «идем», сопровождая ее по лабиринтам здания. Указав пальцем на кабинет с золотой табличкой, Кортни тут же скрылась из виду — показываться на глаза начальнице после явного опоздания та не желала, даже не смотря на то, что Уиллоу нуждалась в хоть какой-то поддержке в этот момент. — Мисс Бишоп? — неуверенно, но блондинка все же постучала, после чего открыла дверь. — Разрешите зайти? Женщина эффектно обернулась вместе со стулом, обращая взор на потревожившую ее персону — судя по ее удивленному выражению лица, увидеть Даймонт та точно не ждала. — Вильгельмина? — ее голос дрогнул, а руки тут же опустились на стол. — Я уже и не надеялась увидеть тебя живой! — Верите или нет, но я и сама на это не надеялась. — И где, черт возьми, тебя носило? Уиллоу неуверенно застыла в пороге, не зная, что ответить — рассказать ей правду, или ту историю, что поведал блондинке детектив? — Можешь не отвечать, — сделав глубокий вдох, Лайла проглотила нахлынувшие на нее эмоции, а на ее лице появилась каменная маска. — Во всяком случае, я уже устала слушать твои вечные оправдания. — Мисс Бишоп… — То, что ты обращаешься ко мне с наигранным уважением, еще не значит, что я закрою глаза на твое исчезновение и верну все на свои места, Вильгельмина. — Наигранным уважением? — бровь девушки подскочила вверх. — Милая, не делай вид, что не понимаешь о чем я. Ты никогда не обращалась ко мне так официально. Я ведь подстилка твоего отца, помнишь? Это цитата из нашего последнего диалога. — Миссис Бишоп… — Нет, Вильгельмина, больше никаких извинений. Я устала. Веришь или нет, я рада, что ты жива, но это еще не значит, что я отменю свой вердикт — ты уволена. — Лайла, прошу вас, дайте мне еще один шанс, — с полным отчаянием умоляет Уиллоу, неосознанно делая несколько шагов навстречу к зеленоглазой женщине. — Мне больше некуда идти. — Я уже не раз обжигалась об эти последние шансы, милая, а затем ты совершала косяк за косяком. Мой ресторан не какая-то там забегаловка, и ты была его лицом. Лицом, что в своем наркотическом опьянении показывало себя с чудовищной стороны. — Но я… — Ты надела ведро со льдом на голову самому Майклу Флинну* потому что увидела демона, что сидит в его душе! Я не знаю, каким чудом президент Эллис не закрыл ресторан после такого инцидента! — Демона в его душе? Боже… — Ты была под кайфом, Вильгельмина и видела то, что видела. — Мне жаль, миссис Бишоп. Правда жаль. — Мне тоже, милая. Ты как никто знаешь, что я единственный в мире человек, искренне сопереживающий твоему горю, и я пыталась спасти тебя. Но как спасать того, кто сам того не хочет? — Дайте ему еще один шанс. — Вильгельмина… — Я молю вас, Лайла. Прошу, не отказывайтесь от меня. Вы не только единственный человек в мире, что сопереживает моему горю, но и вообще единственная в мире, кто у меня остался. Лицо владелицы тут же изменилось — казалось, та услышала что-то нереальное, невозможное, потому и удивление было столь искренним, что вызвало мурашек на коже даже у самой Уиллоу. Неужто та Даймонт была столь слепа, что не заметила, насколько дорога этой женщине? Не важно, кем та была — любовницей отца, начальницей, мегерой — она испытывала искреннюю привязанность к девочке, что лишилась всего в этом мире после смерти своей семьи. — Думаешь, я куплюсь на твои сладкие слова, Вильгельмина? Ты говоришь лишь то, что я хочу услышать. — У меня в голове огромный пробел длинною в жизнь, миссис Бишоп, — Уиллоу натянуто усмехается, пожимая плечами. — Доктор сказала, что это последствие сильной травмы, которую я получила при похищении, случившемся ровно 45 дней назад. Диссоциативное нарушение, амнезия, проще говоря. Я не знаю, кто я, не помню, что со мной случилось, как я выжила, кто все эти люди. В голове не осталось ничего — ни единого воспоминания о жизни, которую, по словам всех, я так старательно губила своими же руками. Я не помню ничего, но когда смотрю на вас — чувствую бесконечную благодарность и тепло. Что-то внутри меня твердит мне, что вы — все, что у меня есть, как бы я не старалась это отрицать. Я не помню ничего, Лайла, и это может подтвердить не только мой врач, но и детектив, что разыскивал меня после исчезновения. — Уиллоу… — казалось, зеленоглазая растеряла весь свой словарный запас от шока, что пронизывал ее до костей. — Мне страшно, миссис Бишоп. Так страшно, что дрожат колени. Я не знаю, кто я, и что мне делать. И у меня нет ни гроша в кармане. Прошу вас, окажите мне последнюю милость — дайте мне еще один шанс. Разрешите доказать вам, что я больше не та, кем вы меня помните. Помогите начать новую жизнь. Помогите не погибнуть в этом большом, безжалостном городе, где я больше никому и нигде не нужна. Лайла тяжело вздохнула, устало потирая виски — чтобы переварить все сказанное застывшей в дверях блондинкой понадобится несколько бутылок вина. Как и понадобиться еще и бутылка водки для того, чтобы заглушить каждое из сомнений в ее голове, которые появились в тот же час, когда Бишоп приняла то самое идиотское и вечно разочаровывающее ее решение — дать Вильгельмине еще один шанс. И на этот раз действительно последний. — Последний шанс, Даймонт, — срывается с губ Лайлы. — Слышишь меня? Самый что не есть последний, Уилли. — Спасибо, — почти что плача, благодарить блондинка. — Спасибо вам, миссис Бишоп. — Не заставляй меня пожалеть об этом, Вильгельмина. — Никогда. Обещаю. *** Время бежит, как быстротечная река — порой даже не успеваешь оглянуться, как кораблик твоей жизни вода унесла так далеко, что его маленький силуэт превращается лишь в маленькое пятнышко на фоне бушующих волн. Вот так было и с Уиллоу — блондинка пустила свой кораблик по течению, поддавшись водам буйной реки, в которой вдруг она оказалась. Этот путь был нелегким, нет. И мысленно она так уставала убиваться, что порой, возвращаясь домой уже даже не плакала — просто валилась с ног, даже не дожидаясь того самого чуда, что вернет ей ее жизнь. Но она не возвращалась, сколько слез не лей, как не избивай костяшки рук в кровь. Что бы девушка ни делала — все было тщетным. Однажды, в свой первый выходной, Уиллоу что есть сил кинулась прочь из Нью-Йорка — туда, где находился ее дом, в родной и любимый некогда Нью-Джерси. Ее ноги болели, обивая знакомые пороги и каждый раз обжигаясь о реальность — ни ее семьи, ни друзей, ни знакомых. Не было никого вообще, и то, что тогда в общежитии она встретила «Оливию» было настоящим чудом. В этом странном мире ее жизнь исчезла, оставив по себе только разруху и ту чертову затасканную однокомнатную квартирку (спасибо и на том, что она была в центре Мидтауна). В ее настоящей жизни о ней и речи не было — бабушка с дедушкой, как и все остальные родственники, были коренными жителями Нью-Джерси, что никогда не покидали родные земли. Она устала, так устала искать ответы на сотни вопросов в своей голове. Не хватало слов, чтобы описать, насколько она злилась, насколько непонимание убивало ее, и как это отрицание происходящего, вместе с «течением по реке» выжигало ее изнутри, оставляя по себе пустоту. Уиллоу изучала эмоциональное выгорание на психологии, знала, как оно действует, и все же даже не пыталась бороться с ним — все потому, что, как ей казалось, сил на это больше нет. Радость жизни, которую она испытывала почти что постоянно до сего «случая», стала чем-то недосягаемым. Появилась раздражительность, угрюмость, бессонница, абсолютная и неконтролируемая депрессия. Все это лишь усугубилось после того, как Уиллоу прокатилась на автобусе и ничего не случилось — кости не сломались, боль не пронзила до крика, авария не вернула ее домой. Тот же день недели, тоже время, тот же автобус и остановка, но в итоге она спокойно слезла возле общежития и просидела на остановке почти всю ночь. Это было последней каплей, что лишила ее всех иллюзий и желания делать что-либо вообще, даже выживать. Возвращаясь во времени, нельзя не вспомнить то, каким же сложным испытанием, помимо душевных мук, для Уиллоу была работа в «Ammos Estiatorio». Коллеги относились к ней как к швали, презирали за то, что она была любимицей Лайлы Бишоп и просто делали все, чтобы усложнить и без того сложную жизнь девушки, что «потеряла память». Лишь Кортни была ее шаткой опорой, но даже та порой разрешала себе некорректное поведение, да и о манерах этой девушки Уиллоу молчала, стиснув зубы и слушая сленговые отвратительные речи. Все бы ничего, но Даймонт ничего не знала о ресторанах — ей пришлось учиться всему с нуля (благо это не казалось таким глупым благодаря ее «амнезии»), каждую свободную минуту оккупируя рабочий ноутбук и изучая тонкости работы официанта. Ставка бармена, ставка официанта — даже когда все работали посменно, бедная Уиллоу была почти что лишена выходных просто потому, что так было раньше. Так работала та Даймонт, жизнь которой она своровала. Наркотики, видимо, требовали больших сил и вложений. Первая неделя была сплошным кошмаром — разбитые тарелки, дрожащие руки, сотни извинений и головная боль от изучения основ своего дела, лишали девушку всякой свободной минуты (может, это и к лучшему, ведь на страдания у нее оставалась только ночь). Вторая же оказалась чуть полегче, ведь будучи способной девушкой, блондинка быстро освоила ремесло, а к третьей неделе и вовсе знала больше, чем остальные официантки вместе взятые. Даже в «барменстве» Уиллоу медленно, но начинала преуспевать — парочка мастер-классов от Китти, что была ее сменщиком, а порой и партнером, если заказывали большой банкет, несколько книг, день или два на «ютубе» и руки девушки уже сами делали работу, даже когда глаза боялись за нее браться. Она справлялась. Такая работа была не ее уровнем — и все-таки, когда учишься в Колумбийском, поступив собственными силами, это что-то да значит. Жаль, Уиллоу никогда не думала, что упадет так низко — крылья были сломлены, и вряд ли когда-то срастутся назад. Молодчина, что справлялась с работой, что привела квартиру хотя бы в чистоту, что спустя неделю работы в ресторане оплатила долг за воду, а спустя еще две оплатила счета за электричество — Уиллоу сама даже не понимала, насколько хорошо она справлялась с трудностями, как бы тяжело ей не было. Эта девушка всегда была умницей, но сейчас.… Сейчас она показала себя так хорошо, как никогда, борясь за существование без лишних слов. Впервые в жизни она увидела Нью-Йорк с новой стороны — он не был ярким, окутанным легкостью и беззаботностью, что даровали стены Колумбийского. На самом деле этот город был безразличным к своим жителям, серым, туманным и растворяющим в себе. Жизнь здесь была чем-то вроде выживания, и не каждый справлялся, потому и возвращался в свою глушь ни с чем. Но она была не всеми. И ей некуда идти, ведь Уиллоу застряла в этом чертовом мире, без гроша в кармане и всех возможных перспектив — если город поглотит ее, то это будет посмертно. И это было одним из самых больших разочарований за всю ее жизнь. Испытав на себе голод (в первые дни бедная девочка питалась лишь раз в день, когда кормили персонал ресторана), нищету, даже отчаяние и бесконечное одиночество, Уиллоу больше никогда не сможет смотреть на этот город так же, как прежде — в самых что не есть розовых очках на кончике носа. Вранье врачам, что изучали ее «амнезию», вранье детективу, что наступал Даймонт на пятки, расспрашивая о том, не вспомнила ли она чего-то важного. Все эти испытания сплетались воедино, образуя один тугой узел, душивший Даймонт и выжигая в ней остатки сил. Ей было сложно. И вот, на третьей неделе, после этой проклятой поездки на автобусе, разбившей ее надежды, Уиллоу наконец-то сломалась — потерять себя в такие минуты было слишком легко, слишком предсказуемо. Уиллоу смогла принять все, даже то, что за окном конец 2009 года, вместо родного сердцу 2015 (это автоматически сделало ее восемнадцатилетней физически, но не психологически, к сожалению), но не смогла принять тот факт, что ее настоящая жизнь никогда к ней не вернется. К сожалению, все указывало на то, что выбраться из этого параллельного мира она не сможет, он затянул ее. Да и Даймонт попросту не знает, как это сделать. Потому-то она и выгорела — не прогибаясь слишком долго, стоило ждать подобного результата. Никто не может быть сильным вечно. Даже умницы ломаются. Даже Уиллоу сдалась, прибегая к худшей из своих привычек — сигаретам, что служили главным успокоительным в стрессовых ситуациях (в данном случае во всем этом кошмаре, черт бы его побрал). Но она продолжала плыть — скорее машинально, нежели осознанно. Просто потому что так надо было. Просто потому, что выбора у нее не было, ведь выживать все же как-то, но нужно. Официантка по понедельникам, средам и пятницам. Бармен по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям. Без образования это было единственным, что она могла себе позволить. Это было единственным даром, что предоставила ей эта вселенная — работа, как соломинка, спасающая жизнь, когда ты тонешь под водой без кислорода. И это был сущий кошмар. Но Уиллоу никак не просыпалась… *Майкл Флинн — военный, политик, 25-й Советник президента США по национальной безопасности.