season vibes

Сунен очень любит лето. Летом свободно и хорошо, и даже адская жара не портит ему настроение — летом кровь закипает под знойным солнцем, которое высушивает из Сунена все, кроме подросткового отчаянного духа бунтарства. Летом Сунен носит яркие футболки и свободные изношенные майки на тонких лямках, а Джихун — шорты, и один из любимых летних моментов Сунена — это когда он наклеивает цветной пластырь на маленькую ссадину маленькой джихуновой белой коленки. Однако лето, как и все хорошее в этой жизни, имеет свойство кончаться. Хорошо, что осень Сунен тоже любит. Особенно — эту. Вот эту самую, когда хочется завернуться в любимый свитер, когда парки начинают желтеть и облетать листопадами, когда самые обычные кофешопы почему-то выглядят, как на картинках с тамблера. А в душе селится прозрачное светлое спокойствие — и легкая, неуловимая, беспричинно ноющая под сердцем тоска. Джихуну осенью лучше всего пишутся песни. Он сидит в своей крохотной импровизированной студии безвылазно, как только приходит с учебы, до самой ночи, а Сунену наоборот не хочется танцевать. Он до темноты бродит по парку, втаптывая в асфальт желтые звезды кленовых листьев, а потом приходит домой — в их общий дом — и скучает по Джихуну, создающему песни за картонной стенкой. Вспоминает летние пластыри. Осенью Джихун не носит шорты, прячет коленки в джинсах, в выглаженных брюках, в мягких домашних спортивках, и Сунен, примерно сделав домашку, выключает свет и ныряет под одеяло, тихонько прислушиваясь к Джихуну за стенкой. Задремывает — умиротворенно и сладко до сведенных скул, но вскоре вздрагивает от того, как чужие холодные пятки прижимаются к его ступням. Джихун — тихий и виноватый, залезает под одеяло и прячет кошачий мокрый холодный нос в горячем сгибе суненовой шеи. Что-то мурлычет даже. Болезненно, непривычно ласковый. Он знает, что Сунен грустит без него. Сунен забывает, что грустил. Он любит осень за такого Джихуна, который в ночной тишине, пресыщенный словами и музыкой, кажется нежнее и уязвимее обычного. Джихун тычется своим холодным носом в суненову щеку. Просит прикосновений. Разморенный и сонный Сунен вслепую, не открывая глаз, очерчивает его скулы губами, пока, наконец, не натыкается на его рот — неожиданно жадный и горячий. — Я писал про тебя, — признается Джихун очень-очень тихо, потому что нарушать тишину кажется кощунством даже ради таких признаний. — Джихуни… — хнычет Сунен возбужденно в ответ, чувствительно вспыхивая, даже зная и так, что Джихун пишет про него. Всегда про него. Под одеялом становится почти невыносимо душно, но Джихуну очень хочется тепла. Сунену очень хочется отдать ему все тепло мира — хотя бы их маленького локального мирка с картонными стенами, импровизированной студией и одной кроватью на двоих. Джихун податливый и мягкий в руках Сунена — белая кожа светится в темноте, когда тот приоткрывает глаза. Джихун охотно плавится, подставляется под прикосновения и совсем не ворчит — только мурлычет и вздыхает протяжно, когда Сунен целует его коленки. И жалобно хнычет — когда раздвигает. Но — просит продолжать. Сунен любит осень — и Джихун, в общем-то, тоже. Просто они оба странно ее переживают — осень почему-то болит у обоих где-то под ребрами. У Джихуна — рвущимися наружу песнями, полными светлой печали. У Сунена — Джихуном. Когда на следующий день Сунен снова топчет срывающиеся с кленов шуршащие звезды, Джихун догоняет его со спины и касается пальцев. Сунен улыбается — джинсы у него на коленках рваные.