Германия никогда не считал себя специалистом по распознаванию чувств других, но теперь ясно ощутил адскую волну негатива, которая была направлена в его сторону. Некоторые страны, как по команде, уставились на него (что еще можно было как-то объяснить внезапностью его появления), но все остальные почему-то дружно принялись делать вид, что его, Германии, просто не существует.
— Что-нибудь случилось? — забеспокоился Германия, скользя взглядом по недовольным лицам. Вот если бы рядом сейчас был его Италия, то, конечно…
Германия нахмурился и еще раз осмотрел собравшуюся компанию, пытаясь понять причину подобного недовольства. Япония смотрел на него с молчаливым неодобрением, Франция скорчил такую рожу, будто только что выпил дешевого коньяка, и даже на лице всегда и ко всем дружелюбного Испании читалось такое же презрение, как на лице Романо…
— Может быть, вы все-таки объясните, что происходит? Кстати, Италия еще здесь н-не появлялся? — Германия слегка покраснел, но постарался взять себя в руки и обратился к Англии, как к наиболее адекватному из присутствующих: — Что такое у вас случилось?
— А мы тут думаем, как тебя поздравить с законным браком, картофельная скотина, — ядовито процедил Романо. — Что же, ничего более мерзкого сам ты не смог придумать?
— В Испании за такие дела тебя бы закололи где-нибудь в подворотне, — дернул плечом Испания. — Неужели ты не мог обойтись без этого? — добавил он, бросая на пустующее место Феличиано печальный взгляд.
— В Китае за такие выходки раньше казнили, ару! — немедленно вмешался Китай. — Как ты мог так поступить с Италией?
— Ты предал своего друга и союзника, который готов был следовать за тобой повсюду! — покачал головой Франция. — Как ты оказался на такое вообще способен?
— ЧТО? — поразился Германия, заливаясь помидорным румянцем — наполовину рассерженным, а наполовину злобным. — Вы хотите сказать, что вы из-за этого…
«Никогда бы не подумал, что в мире столько чертовых гомофобов!» — почти с ужасом подумал Германия, снова окидывая взглядом лица союзных стран. «Я знаю, как к этому относятся у России, и быть может, смог бы понять Китай, но все остальные… Черт побери, да у Японии, если верить его картинкам, популярно не только это… А впрочем… Черт возьми, это мое дело, и эти бесполезные личности не в праве…» — молнией пронеслось в голове Германии, и он ощутил, как медленно наливается горькой злобой. Да как они вообще смеют соваться не в свое дело?!
— Это всего лишь ДИНАСТИЧЕСКИЙ, поймите, ДИНАСТИЧЕСКИЙ БРАК! — раздраженно рыкнул Германия, готовый отстаивать свои права и обязанности. — Я ни о чем таком и не думал даже!
— Ты мог бы просто отдать Италию мне, но поступить с ним настолько недостойно и мерзко… — Франция тяжело вздохнул. — Настолько ужасно, безжалостно и бесчеловечно…
— По твоей милости Венецию опять топит, вонючая ты сосиска! — буквально-таки зарычал Романо, пытаясь вырваться из рук вцепившегося Испании. — Мой брат рыдает и НИЧЕГО НЕ ЕСТ! Понимаешь ли ты, мужлан, ИТАЛИЯ НИЧЕГО НЕ ЕСТ!!! Я ТАК И ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ПОВЕДЕШЬ СЕБЯ, КАК КОЗЕЛ! НЕ СМЕЙ ДАЖЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ К НАШЕЙ СТРАНЕ, ПОГАНАЯ ТЫ ТВАРЬ! Границы теперь для тебя закрыты! Мы сегодня же депортируем всех туристов!
— ЧТО?! Ит… Италия… Он плачет..? — что-то в сердце Германии отозвалось застарелой болью. Неужели он… Да если он… Да как же он… — ДА ПОШЛИ ВЫ ВСЕ ЗНАЕТЕ КУДА?! — внезапно срываясь, пророкотал Германия, с размаху ударяя кулаком по столу. — Какое право вы имеете совать носы В МОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ?! Франция, ты бы уж лучше молчал, чем обвинять меня… обвинять меня… — с грохотом перевернув стул, красный как рак Германия выбежал из зала переговоров. На душе у него было скверно, как в конце мировой войны.
…
Италия сидел на самом краю моста и смотрел на теплое Адриатическое море. Оно было таким голубым, ласковым и ярким — совсем как глаза Германии в те моменты, когда тот весело улыбался… это были такие редкие, такие запоминающиеся моменты… Италия тихо всхлипнул и закусил губу — теперь он никогда его не увидит… А ведь он так любил своего Дойцу, но тот предпочел ему какую-то знатную красивую немку… Почему мир так несправедлив, и зачем же тогда он нужен? И зачем миру понадобился он, маленький Северный Италия?
Тяжкий вздох вырвался из его груди вместе с печальной мыслью, что он никогда еще не был счастлив. Дни с дедушкой Римом пролетели для него почти незаметно — ведь тогда он был еще совсем крошкой… Какие это были светлые, ясные, солнечные деньки! А потом, когда он чуть-чуть подрос, его пинали, как резиновый мячик, и братик Франция, и Австрия, и другие страны… Каждый, кто только мог, пытался его обидеть, а вот теперь… Неужели в мире совсем не бывает счастья? А может быть, так оно и должно было случиться? Что, если Людвиг будет счастлив со своей молодой женой? Вдруг эта женщина была предназначена ему свыше? Что тогда может сделать он, Северный Италия? Феличиано почувствовал, как у него тягуче и болезненно сжалось сердце, и с трудом сделал следующий вдох — разумеется, если Людвиг счастлив… Ведь это куда главнее того, что чувствует он, Италия… ведь он же так любит своего — уже совсем-совсем не своего, а совсем чужого, милого, ласкового Дойцу…
Италия полузадушено всхлипнул, закрывая лицо руками. Боже, какой он слюнтяй и плакса! Нет, нет, нет, новость Людвига нужно принять достойно… Он должен обрадоваться за любимого и единственного Германию, и он обязательно порадуется — только потом, попозже… Лишь бы его Людвиг — пожалуйста! — был счастливым, а он будет счастлив, обязательно будет счастлив, ведь он самый лучший, самый-самый лучший на целом свете…
— Наверное, потом будет поменьше больно, — с трудом прошептал Италия. — Это просто сейчас… просто сейчас так плохо…
…
— Что за хрень эта русская водка — какая-то мутная водица! — в этот момент разорялся Людвиг, швыряя в стену очередной графин. — А все хвалят — мол, говорят, не встанешь! Зря я надеялся на Брагинского — совсем нифига не легче! Слышишь, что я тебе говорю, мерзавец? — Германия обратил полубезумный взгляд на висящее на противоположной стене зеркало. — Ты слышишь? Я потерял лучшего и единственного друга! Человека, которого я всю жизнь хотел любить и оберегать! Я последняя тварь и сука! Слышишь меня, гаденыш? Такой ты никому не нужен, никому, пьяная скотина, фашист, ублюдок! Как же ты жалок! Ты жалок и никому не нужен! — Германия тяжело поднялся, и вдруг, в порыве горячего отчаяния, ударил кулаком в полированное стекло.
