***
«Восхищаюсь твоей глупости». Алоис хмурится, глядя себе под ноги, и каждый шаг Клода, идущего впереди, бьёт по нервам. Размеренно, уверенно, точно в цель. Он ведь и правда попытался сбежать однажды, ещё в Англии. Выбрался из развороченной постели, вытер красные от слёз глаза, наспех оделся и воспользовался знаниями, полученными при учёбе верховой езде — они мчались, как ветер, сквозь ночь и октябрьский холод, мимо маленьких поселений и полей, пока, наконец, не нашли небольшую деревню, где была церковь. Алоис на дрожащих ногах спрыгнул с загнанной лошади и, спотыкаясь, побрёл к неровным полуразрушенным каменным ступеням, надеясь на то, что кто-нибудь откроет ему дверь и даст спасение. Клод не всесилен, пусть он съест хоть десять душ десяти Фантомхайвов. Какие-то ограничения у него должны быть. Так думал Транси, когда сбито объяснялся с испуганным священником, когда прижимался к нему, стискивая в тонких пальцах ткань рясы, когда получил успокоение от его слов и скромный ужин. Он почти засыпает в чужой кровати, которую ему так любезно предоставили, и почти верит в собственное спасение, вспоминая обрывки молитв, которыми когда-то давно ему забивали голову. «Его разум пошатнулся. Он многое перенёс». Алоис до сих пор помнит тот ужас, который он испытал при виде Клода, спокойно стоящего посреди зала церкви. Он был слишком не к месту — в строгом чёрном пальто, в начищенных до блеска ботинках, с этим цилиндром в руках. Его образ никак не вязался с маленькой деревенской церковью и сгорбившимся от рассеянности священником, отказывавшемся видеть в представительном господине злого демона, о котором ему рассказал Транси. «Я приношу свои извинения. Об этом никто не должен знать. Пожалуйста, сохраните этот случай в секрете. Я позабочусь о нём». Фаустус настолько сильно стискивает в пальцах плечо графа, что на следующий день появляется синяк.***
— Как тебе проповедь? — интересуется Клод, не оборачиваясь. В его голосе нет угрозы — всего лишь повседневный вопрос, от которого внутри всё на мгновение леденеет. Мягкое напоминание о том, что скрыться не удастся, а ещё лёгкая издёвка. — Не то, чтобы я в восторге. Я ведь не знаю немецкий, — отвечает Транси, сверля взглядом идеально ровную спину бывшего дворецкого. И, кажется, слышит, как тот усмехается, поправляя цилиндр. Они прибыли в Мюнхен уже неделю назад. Здесь широкие улицы и нет привычной серости, вместо Трафальгарской площади — Мариенплац, вместо недостроенного Тауэрского моста — недостроенная Новая ратуша. Алоису нравится этот город, вместе с непонятно изъясняющимися на своём грубом и обрывочном языке немцами, вкусным пивом и возможностью свободно вздохнуть. Клод, отвлечённый новой атмосферой и новыми людьми, чьи души не отдавали этой наскучившей английской чопорностью, на время стал мягче по отношению к Транси, и даже снабдил его парой лишних купюр, позволяя тому развлекаться на свой лад. Алоис на второй же день их пребывания в городе напивается вдрызг, чтобы после обнаружить себя сидящим в весёлой компании без какого-либо намёка на интеллектуальность, в руках крепко сложенной немки, тянущейся к нему за поцелуем. Это было чертовски глупо и неправильно, а сам Мюнхен настолько чужой и привлекательный, что Транси, впервые за год, чувствует себя по-настоящему живым. — Научишь меня? — вдруг спрашивает он, подскакивая к демону и теперь идя рядом с ним. Стук каблуков их обуви звучит в унисон. — Чему? Молиться на немецком? — Нет. Например, вот…это. Что это? — Транси неприлично тыкает пальцем в вывеску ближайшей лавки. — Научи меня самому примитивному. Я хочу сам ходить и покупать всё. — «Bäckerei». Пекарня, — подняв взгляд, отвечает Клод. А после переводит взгляд на Алоиса, и тот беззастенчиво улыбается во все белоснежные, щуря наглые голубые глаза. С ним внезапно случилось хорошее настроение, но внутри всё же что-то на мгновение замирает, когда демон дарит ему долгий оценивающий взгляд. А потом он едва ли не физически чувствует то облегчение, которое разносится по его венам, когда золото лишится привычного холодного блеска, а в чужом голосе невзначай промелькнёт одобрение. — Повтори, так легче запомнить. Господи, мать твою, Боже. Неужели случается и так, что у него тоже бывает хорошее настроение. Остаётся надеяться, что с неба прямо сейчас не польётся огненный дождь. — Bäckerei, — послушно проговаривает Алоис, провожая взглядом вывеску. — Я хочу зайти туда завтра. А это что…? И на небе ни облачка. Они проходят дальше, по мощёной камнем дороге, мимо ателье и продуктовых лавок, мимо маленьких магазинчиков и цирюлен, и Транси интересуется почти каждым новым словом, которое видит. Почти, потому что о часто мелькающем «bier» он узнал на собственном опыте. Всё это напоминает обычную прогулку, словно бы они были простыми друзьями, любящими заглянуть в церковь по воскресеньям и бесцельно пошататься по широким улицам после. Алоис заглядывает Клоду в глаза каждый раз, когда тот обращает на него внимание, и каждый раз при этом внутри что-то медленно плавится от его спокойного взгляда, где сегодня не было привычной примеси пренебрежения. Он всегда носит перчатки, потому что скрывает пентаграмму на тыльной стороне ладони, но Алоис даже через ткань чувствует тепло его пальцев. Или, может быть, ему так только кажется. Но одно то, что демон позволил коснуться себя и взять себя под руку, заставляет счастливо улыбаться, и на щеках Транси появляется едва заметный румянец. Солнце золотит его волосы, ложится на кожу, ласкает его лицо, и кажется, он словно светится в это воскресенье, начавшееся на удивление хорошо. Транси не хочет думать, что за это потом придётся расплачиваться так или иначе. Сегодня, завтра или на следующей неделе, Клод привыкнет к Мюнхену, тот лишится своего очарования, люди перестанут казаться интересным, и всё вернётся на круги своя. Они перестанут пропадать ночами, пытаясь выявить пределы человеческого падения, перейдут на что-то более спокойное, возможно, найдут знакомых из более высокого ранга, но в целом, Алоис снова будет находиться под ударом. А пока что он выметает из своей головы мысли об этом, прижимается к руке демона, читая надпись с ещё одной вывески вслед за ним, и чувствует необычайную лёгкость. Алоис не знает, что должен сделать Клод, чтобы убить в нём эту глупую и необоснованную любовь, затаившуюся где-то глубоко в душе. Убить надежду на что-то лучшее. Лишить его сил из раза в раз подниматься с земли и искать пути к сопротивлению и компромиссу. Возможно, для этого потребуется просто убить его. Транси улыбается, когда думает об этом, невзначай скользит пальцами по руке Клода, и замолкает ненадолго, обращая взгляд к голубому небу. — Давай зайдём в кондитерскую, — тихо предлагает он, пряча улыбку. — Я хочу сладкого. И когда Клод кратко кивнёт, Алоис не может не рассмеяться. Потому что всё идёт слишком хорошо. — Зайдём сюда. Но ничто не вечно. Транси поворачивает голову, и улыбка слетает с его губ. «Корпорация Фантом». Значит, даже в Мюнхене. Несмотря на свою смерть, Сиэль повсюду преследовал его — синим отблеском на крае радужки Клода, ночным кошмаром во сне, навязчивым воспоминанием днём, своими чёртовыми магазинами, заполонившими все более-менее крупные города Англии, а теперь, как оказалось, и Германии. Алоис помнит его слишком хорошо — от маленьких шёлковых бантов на таких же маленьких туфлях до идеально уложенных волос на макушке и этого вечного презрительного взгляда свысока. И как ему это удавалось при его-то росте — уму непостижимо. Транси фыркает, впрочем, послушно направляясь за демоном, и когда в его руках появляется три леденца от компании «Фантом» со вкусами клубники, молока и шоколада, он, кажется, ненавидит мёртвого Сиэля Фантомхайва в два раза сильнее, чем когда тот был жив. Клод однажды сказал: «Мне нужен был он». Этим объяснялось всё — их Контракт, построенный изначально на клевете, их отношения, их история. Всё это — всего лишь один большой план демона для получения желаемого. И то, что Алоис всё ещё жив — чистая случайность. Он оказался чуть интереснее, чем мог бы быть, а потому ему позволят ещё какое-то время раздражать чужой слух и взгляд своими попытками выбить к себе лучшее отношение. Транси с треском обламывает молочный леденец и яростно хрустит им, сжимая руку Клода. — Он… ты всё ещё чувствуешь его? — неуверенно тянет граф, обкусывая палочку от лакомства. — Нет. Уже пару месяцев, — спокойно отвечает Клод, не глядя на него. И всё вновь становится не так плохо. Алоис тайно злорадствует — демон так старался, а расчудесная душа Фантомхайва смогла давать ему силы и питать его меньше года. — Жалеешь об этом? — ухмыляется граф, поднимая брови. — Нет. Я даже имени его не помню. Ах… вот оно как. У Клода вместо сердца — грубый камень без огранки, чего можно было ожидать. Алоис невидящим взглядом смотрит вперёд, на дорогу к их дому, и вспоминает глаза демона, когда тот, наконец, получил душу, за которой гнался столько времени. В них было всё — желание, безжалостность, удовлетворение и предвкушение. Сиэль бился в его руках, и от этого не было никакого толку. Потом он отдал свою жизнь, и Клод ещё долго дремал в гостиной после того, как всё кончилось. Успокоенный, полный сил, умиротворённый, получивший свой ценный приз за столько потраченных усилий и времени. А сейчас он не помнит его имени. Как быстро он забудет имя Алоиса? Транси сжимает зубы, и щепка от деревянной палочки больно впивается в язык. Чёрт.***
— Останемся здесь сегодня, — мягко говорит Клод, заходя вечером в спальню Алоиса. Этот дом как нельзя подходит им. Небольшой, всего в два этажа, старый и ревностно хранящий свои секреты — Транси как-то уже успел получить по голове люком от чердака и больше туда не совался. Судя по всему, до них тут жили люди, увлечённые наукой. Тут много заполненных книжных шкафов и исписанных неровным почерком тетрадей, но Алоис совсем ничего не может прочесть. А потому просто портит чужой труд, изрисовывая неясными образами чистые страницы. — Хорошо, — равнодушно откликается он, дочёркивая тощий силуэт маленького человека в шляпе и с тростью, нашедшего себе место прямо в середине листа. — Там всё равно собирается дождь. — Что это? Алоис вздрагивает, когда ощущает дыхание Клода совсем рядом со своей шеей — тот как-то незаметно подошёл совсем близко и теперь скептичным взглядом осматривает рисунок. — Выбрось из головы. Прекрати о нём думать, — немного помолчав, говорит он. — Пойдём.***
«Только для тебя. Я сделаю всё, что угодно. Я сделаю всё, что ты скажешь. Только, пожалуйста…»
Алоис смотрит на него во все глаза, когда Клод медленно расстёгивает пуговицы на его рубашке, и в этих аккуратных касаниях весь он — выверенные движения, спокойная точность и абсолютная бескомпромиссность. — Что мне нужно сделать, чтобы быть, как он? Чтобы ты смотрел на меня так же, как на него тогда? — слабо улыбается Транси. Демон медленно поднимает на него взгляд, впрочем, не отвлекаясь от расстёгивания рубашки, и ухмыляется уголком губ в ответ. — Тебе нет нужды быть похожим на него. Алоис резко выдыхает от недовольства и тонкие брови против воли сдвигаются к переносице. До первого прикосновения мягких губ к шее. В какой-то мере он прав. Нет нужды быть похожим на того, чьё имя вылетит из головы за пару месяцев, однако, ради него Клод рискнул бросить все карты на стол, плёл бесконечные интриги, конца которым нет до сих пор и, наконец, убил другого демона. Так кем же нужно быть, чтобы быть лучше? Транси послушно падает в кровать от лёгкого толчка в плечо и вытягивается на простынях, проводя ладонью по обнажённым плечам, глядя на Фаустуса из-под взъерошенной светлой чёлки. — И что же мне делать? — Продолжай быть собой. Клод любит, когда Транси выгибается в его ладонях, вот так, чуть сильнее, чем следовало бы. Алоис прикрывает глаза, скользит рукой по рукам демона и добирается до его рубашки, пока тот наклоняется ниже, чтобы вновь примкнуть губами к тонкой шее. — Тогда почему ты… — ему перехватывает дыхание, потому что Клод сильно сжимает зубы на его коже, в это же время скользя ладонью под ткань брюк. Знакомый запах крови набивается в ноздри. Алоис совсем не любит боль, но если вместо золота — алое марево, если Клод будет продолжать дышать так глубоко, а его руки будут такими же горячими, как сейчас, он согласен перерезать себе горло, лишь бы стать причиной его краткого безумия.«Умоляю, скажи мне».
— Клод… В конце концов, он — всё, что есть. Он — всё, ради чего стоило бы жить в этом мире. И когда он, наконец, скидывает свою чёртову рубашку и позволяет прикасаться к нему, сжимать его кожу до кровавых царапин, целовать его плечи и не думать больше ни о чём, кроме того, что происходит только сейчас, только в этом городе, только в этом доме и только в этой проклятой постели, Алоис не может сдержать жалкого стона удовольствия. Он болезненно дёргается от первого толчка и обхватывает ногами бедра демона, прижимаясь плотнее.«Что я должен сделать?»
Транси протягивает руки к нему и почти задыхается, когда Клод отвечает — склоняется ниже, позволяет сцепить ладони у себя за шеей и долго шептать своё имя при каждом движении. Граф смеётся, послушно прогибаясь, когда демон тянет его за светлые волосы. И кричит от боли и удовольствия, стискивая пальцами окровавленные простыни, безуспешно пытаясь сжать тонкие ноги, но открываясь всё больше и больше, хоть на месте плеча скоро будет кровавое месиво. Бесконечное счастье — видеть его рядом. Без дымки мерзких иллюзий, не вспоминая о тяготах прошлого. Какой же он всё-таки ублюдок — думает Алоис, впиваясь пальцами в пряди чёрных волос, когда Клод двигается особенно резко. Всё ведь могло быть совсем иначе. И граф со злостью кусает его в отместку, надеясь на то, что он всё же это прочувствует. Фаустус приподнимается над ним на руках и оттирает губы от крови. — Злишься? — негромко спрашивает он, усмехаясь. В его глазах — опасное пламя. — Нет, — надменно отвечает Алоис, глядя на отпечаток собственных зубов на изгибе его шеи. Не получилось. — Хочу причинить тебе боль, — он переводит взгляд на лицо демона. Потому что нестерпимо думать о том, сколько её причинил ты. Впрочем, на что стоит надеяться, заключая контракт с демоном. Или как он там сказал. И Алоис давится своим стоном, когда Клод начинает двигаться быстрее.«Я сделаю всё. Сделаю всё. Я стану им. Я стану лучше. Скажи мне, как. Я сделаю всё, только…»
— Пожалуйста…«Не забывай меня».
Транси судорожно цепляется за простыни, ему не хватает воздуха и сил, он потерялся среди этой тянущей от царапин и укусов боли, среди запаха крови и пота, ему так невыносимо горячо от чужих прикосновений, что кажется, кожа скоро начнёт плавиться, и он ещё успевает подумать о том, что было бы здорово — умереть. Прямо в этот момент, прямо в его руках, на влажных простынях, так и не успев понять, зачем всё это было. А после его накрывает волной экстаза, и он долго дрожит, спрятав лицо в ладонях, выгнувшись от напряжения, сковавшего всё тело, а после падает обратно на подушки с каким-то полузадушенным всхлипом. И когда Клод устраивается рядом, он тут же утыкается ему в плечо, всё ещё не открывая глаз. Чувствуя его. Такого странно-живого. Горячего, с часто вздымающейся грудью, с влажной кожей, с бьющейся жилкой на шее. Транси ведёт пальцами выше, очерчивает подбородок, скользит к губам, чувствует жаркое дыхание. И это заставляет его улыбнуться в очередной раз. — Как сказать по-немецки «я люблю тебя»? — Не неси чушь. Алоис медленно выдыхает, облизнув пересохшие губы. А после открывает глаза, лениво смотрит на Клода и встречает знакомый холодный взгляд. Вздох. Он поднимается на постели, шипит от боли, когда тянется вперед, и седлает бёдра мужчины, тут же удобно устраиваясь на чужой груди. — Я подумал вечером… Я умру, сегодня или позже. Какой резон мне это скрывать, — проговаривает он, выводя пальцем узоры на его плече. — А так, тебя это хотя бы бесит. — Вот как. — Забавно наблюдать за тем, как ты пытаешься убить это во мне, не скупясь на всякие мерзости, и все равно ничего не выходит. — Пытаешься меня спровоцировать? — Нет, - Алоис прикрывает глаза, слушая размеренные удары его сердца. - Как сказать по-немецки «я люблю тебя»? Вздрагивает, когда чувствует касание чужих пальцев к волосам. Но ничего ужасного не происходит. Клод всего лишь приглаживает светлые взъерошенные пряди. — Ты боишься, но продолжаешь дерзить. Зачем? — А что мне делать, — помолчав, пожимает плечами Транси. И, наверное, в первый и последний раз слышит, как Клод смеётся. Так тихо и почти нереально. — Ich liebe dich.