Come what may

Последующие несколько дней Гарри провёл в состоянии неспокойного сна, лишь несколько прерывающегося очередными вспышками истерики. Просыпаясь и не видя ничего вокруг, парень вновь начинал раздирать своё лицо, истошно крича. Из-за этого к нему приставили несколько крупных санитаров, которые должны были следить за ним денно и нощно. Медики были настолько обескуражены случаем героя, что побоялись использовать магию, которая могла негативно повлиять на и без того возбужденное сознание, трепещущее, как птица, в своей темной, слепой клетке. После первой же вспышки врачи известили Гермиону и Рона о пробуждении друга. Рон, который чувствовал себя виноватым за то, что не был рядом, сразу же помчался в госпиталь. Уизли ожидал увидеть прежнего Гарри, но, когда он вошёл в палату, и пред ним оказался истощённый, похожий на скелет Поттер, у него буквально опустилось сердце. Всё лицо друга было изукрашено ярко-красными и бледно-розовыми полосами царапин. А пустые зелёные глаза, подёрнутые мутной, белой поволокой, внушали какой-то странный, необъяснимый ужас. Переборов себя, Рон постарался приободриться и, подойдя ближе, сел на край кровати, крепко сжав руку друга в своей. Гарри никак не отреагировал: ни один мускул на его лице не дрогнул. — С возвращением, Гарри, — улыбнулся он дрожащими губами. Гарри по-прежнему молчал, и Рон, ценой невероятных усилий, заставил себя вновь заговорить: — ты ужасно нас напугал, друг. Отвернувшись от Рона, Поттер уставился невидящим взглядом в то место, где, предположительно, было окно. Света как такового он не различал, видел лишь лёгкие, светлые очертания на фоне сплошной чёрной массы. От голоса друга у него болело сердце. Гарри знал, что Рон желает ему только добра, но это странное ощущение, что их теперь разделяет призрачный барьер, никак не исчезало. Теперь Поттеру казалось, что его с Роном связывают те же отношения, что и когда-то его с Тёмным Лордом: в том самом смысле, что теперь он, Гарри, как Волан-де-Морт, мёртв в глазах окружающих его людей. Он захлебывался в своей боли, барахтался, пытался выплыть, но чем сильнее он пытался, тем глубже уходил под лёд. Нет того прежнего Гарри, которого все любили, уважали и боялись. Поттер понял это практически в ту же минуту, когда осознал свою слепоту. Колдомедики ведь ничего не могли сделать: если бы могли, то уже непременно сделали бы хоть что-то. Это было так же понятно, как и то, что теперь для такого Гарри нет места в его прежней жизни. По впавшим, серовато-зелёным щекам вновь потекли слёзы. Рон, который всё время что-то неловко рассказывал, пытаясь заполнить собой эту давящую тишину, заметил состояние друга лишь тогда, когда у того вновь началась истерика. Задыхаясь от рыданий, Гарри неестественно вытянул тонкую шею и запрокинул голову назад, вновь пытаясь разодрать своё лицо. Трудно сказать, чего он хотел этим добиться. Может, боль физическая приносила ему избавление от боли душевной. Или же он просто хотел разодрать в клочья того Гарри, чьё лицо он незаконно присвоил. Рон, пытаясь остановить друга, судорожно хватал его за окровавленные руки. Он кричал, не понимая собственных слов. Когда на его зов прибежали санитары и вновь погрузили Гарри в состояние сна, парень неловко осел на стул и тоже заплакал. От горя. От боли. От ужаса.

***

Чувство глубокого отчаяния полностью захватило Рона при мысли, что сейчас ему придётся сказать своей семье, стоило ему отворить дверь дома. Родные в полном составе сидели в гостиной, напряжённо ожидая его появления и хороших новостей. Но что он мог сказать? Что у Гарри от горя помутился рассудок, и ни врачи, ни он ничего не могут поделать? От одного воспоминания разодранного лица друга Рона передёрнуло. Рон, признаться честно, никогда не испытывал серьёзной тяги к алкоголю, до этого самого дня. Он чувствовал не просто жажду, а смертельную необходимость в алкоголе, который, казалось, единственный мог прогнать навязчивое лицо Гарри, залитое кровью. — Вечер, — коротко бросил он усталым, тихим голосом, глядя на всех пустым и отрешённым взглядом. В некоторых ситуациях, таких, как эта, к примеру, слова совершенно лишние. У миссис Уизли, которая прилежно занималась шитьём, при одном лишь взгляде на сына упало сердце. Стараясь держать себя в руках, она жалобно взглянула на мужа, который так же, как и она, изменился в лице, крепко обхватив её руки своими. Ни Гермиона, ни Рон так и не решились честно сказать семейству о том, что Гарри ослеп, все знали лишь то, что им было положено знать, мол, сейчас Гарри плохо. — Как? — робко, почти беззвучно спросила Молли дрожащими губами. Видел Бог, она полюбила Гарри, как своего собственного ребёнка, в тот самый момент, когда впервые увидела на платформе девять и три четверти. Худенький испуганный мальчонка не мог не запасть в доброе сердце женщины. Глядя в его большие зеленые глаза, Молли иной раз диву давалась, как всё-таки дети бывают похожи на своих родителей, нет, не внешне, точнее сказать, не только: в его глазах она видела не Лили и не Джеймса, она видела лучшее, что было в них обоих. И как всё же бывает несправедлива жизнь по отношению к тем, кто и так от неё уже натерпелся сполна. Как будто в чаше страданий юного Поттера не было дна. — Я в жизни не видел его таким, — жалко выдавил Рон, пряча лицо в ладони, — он… лежал и молчал, как… как будто спал, а потом начал кричать и раздирать лицо ногтями. До крови. Доктора сказали, что это уже третий припадок… — Несчастный мальчик, — только и сказала Молли, поспешно стирая выступившие на глаза слёзы. Но чем больше она старалась не плакать, тем хуже у неё получалось. Мысль о том, сколько бедный мальчик перенес и сколько ему еще предстоит вынести, разрывала на части её хрупкое материнское сердце. — Рон, я боюсь, что ничего нельзя поделать, — прикусывая щёки и силясь тоже не заплакать, ответила Гермиона, ласково перебирая отросшие рыжие пряди волос, — надежда умерла вместе с Тёмным Лордом, который единственный знал, какое проклятие накладывает…