Pov Гарри
Жизнь во всех своих многочисленных проявлениях — поистине удивительная штука. Как сказала однажды профессор Трелони: «Вы знаете, Гарри, жизнь — такая сука. Нет, дорогой, это не я говорю, а чайные листья. Вот, посмотрите». Так или иначе, но профессор Трелони (или же её чайные листья) оказалась права. В какой-то момент, который наверняка наступил еще в далеком детстве, жизнь решила не иначе как надо мной посмеяться, выделив на мою долю страданий и бед, которых хватило бы на десятерых. Отец, мать, Сириус, Нимфадора, Римус, Фред — я мог бы продолжать список нитей, выдранных из полотна моей души, до бесконечности. Теперь еще и зрение… Удивительно, но к этому привыкаешь. К потерям, я имею в виду. Так странно, но спустя неделю обитания в усадьбе Уизли, я уже почти привык к своему новому положению. Конечно, во многом всё это так легко для меня прошло лишь благодаря посоху и неусыпной помощи всех членов семьи. Лишь Джинни, очевидно, не понимая, как себя вести, стояла особняком и старалась лишний раз даже не говорить со мной. Наверняка, она боялась, что я попрошу возобновить наши «отношения», которые стали её отягощать. Возможно, она думала, что так мне будет легче переживать свою потерю, за её счет, имею в виду. Я не попросил, да и как можно было принуждать её к этому, эту чистую и непорочную девочку? Моя жизнь напоминала разбушевавшееся море — ещё секунда и начнется шторм. Внутри я был весь переполнен: ненавистью к себе, к этой ситуации, к своей слепоте, но больше всего я был переполнен любовью и заботой близких. Находясь между двух диаметрально противоположных чувств, порой казалось, что я не выдержу и, как передутый шарик, попросту взорвусь. «Гарри, дорогой, спускайся к обеду. Тут Артур тебе кое-что принес…» — изо дня в день одно и то же, её звонкий голос колокольчиком извещает, что пора обедать, а извечное «тебе кто-то что-то принес» означает, что они в очередной раз истратили крохи своих и без того небогатых сбережений. Непонятно, зачем, непонятно, для кого. Вся эта атмосфера неестественного уюта как бы говорила мне, что не стоит переживать, потеря зрения — не самое худшее. Я ведь мог остаться вдобавок без ног, и тогда да, можно было бы и приуныть. А так, ничего страшного не произошло: заноза в пальце пострашнее будет. Своеобразное немое правило действовало не только на всё, что было связано с моей… ситуацией, к сожалению, в этой войне каждый из нас потерял часть себя, которая была заключена в тех, кого мы искренне любили и кого безвозвратно потеряли. Часть Молли Уизли, которая заключалась в её мальчике, её Фреде, никак не хотела умирать вместе с доблестно погибшим сыном. Каждый день она вела себя так, будто он вот-вот должен вернуться: ставила для него приборы, накладывала еду. Но, что хуже всего, она попросту не хотела ничего слышать о его смерти. Он. Не. Умер. «Гарри, ну, где ты застрял?» — голос не утратил своей мягкости, однако требовательность выступила так же явно, как и капли пота на лбу. Несколько минут промчались за секунды, разорвались грузными шагами. Всё ближе и ближе. Времени едва ли хватает на то, чтобы заклинанием уничтожить следы преступления: заклинание уничтожает ножи и несколько хирургических скальпелей. Когда ручка двери поворачивается с раздражающим скрипом, миссис Уизли не видит ничего, кроме меня, сидящего на кровати. «Хочешь я принесу тебе еду в комнату?» — её голос… Её голос не должен так звучать, только не для меня. Почему она так заботится обо мне? Почему переживает? Я не заслуживаю всего этого. От острого чувства собственной никчемности я даже не замечаю, как начинаю вновь сдавливать новые раны через одежду. Боль пронзает сперва запястье, но потом проползает вверх по руке к предплечью, и вот она уже в районе поясницы, заставляя дернуться, как от холодка. Кровь медленно заливает руку, всё ближе подбираясь к запястью. На этот раз я резанул глубже, чем хотел, но чувство полного удовлетворения всё же затапливает всё сознание, ком напряжения лопается и я, наконец, произношу: «Мне среди вас не место», — слова всё это время томились во мне, ждали своего часа и вот, наконец, созрели и вырвались наружу. Я знаю, что ей будет больно, обидно. Скорее всего, она никогда меня не простит. Что же, мне её прощение и не требуется. Если жизнь лишила меня зрения, то, пока еще не стало слишком поздно, я не должен лишать себя жизни, которая может лечь на алтарь разорванного утратой сердца.Конец Pov Гарри
***
Вот так в одночасье жизнь Гарри Поттера, издревле пестрившая всевозможными событийными поворотами, вновь развернулась на сто восемьдесят градусов. После его заявления о нежелании более жить в доме старых друзей началось чуть ли не заседание круглого стола. Семейство Уизли, все до единого скептически скрестив руки на груди, уселись в гостиной, ожидая объяснений. Возможно, слепота Гарри впервые за всё время действительно сыграла ему на руку, ведь увидь он опечаленные, перечеркнутые нахмуренными бровями лица, его решимость, совершить задуманное, пошатнулась бы. Сама его природа, тонкая и отзывчивая, всегда стремилась слиться с окружающими, достигнув гармонии, и даже сейчас Гарри ощутил бы лишь боль от того, что посмел кого-то так расстроить. Но он не видел, лишь чувствовал кожей лица и плеч, как на него смотрят выжидающе. Как хищники выжидают свою жертву, сидя в засаде, так и семейство ждало… Ждало слабости в голосе или бреши в броне аргументов. Но бреши не было, да и все аргументы сводились исключительно к тому, что ему сейчас полезнее быть одному. Не потому, что Гарри перестал их любить и ценить, и уж тем более не потому, что он решил стать отшельником или, того хуже, покончить жизнь самоубийством. Конечно, чего греха таить, парень часто думал об этом. Но каждый раз, стоило ему наколдовать очередной нож и развернуть руку тыльной стороной вверх, вся решимость исчезала. Ей на смену приходило совершенно другое чувство — тоска. В голове у мистера Поттера хороводом проносились варианты возможного будущего: в котором его успевают спасти, в котором он всё же успевает прийти к финишу первым. Гарри представлял, как оба этих исхода отразятся на людях, окружающих его, боготворящих его, равняющихся на него… Он не знал, что его ждет в будущем, ведь оно было в прямом смысле непроглядным, но парень прекрасно понимал, что неизвестность куда лучше десятка загубленных жизней и тысячи перечеркнутых мечтаний. — Я не хочу жить с вами, — сказал он в тот вечер. В гостиной было поразительно тихо, как перед грозой. — Всё, что вы сделали для меня, для того, чтобы помочь, это то, за что я в неоплатном перед всеми вами долгу, однако ваша любовь и эта… забота — они лишают меня шанса начать новую жизнь в новом качестве. Гарри старался говорить без обиняков, однако, как известно, правда хороша в нужное время и в дозированном количестве. Вся правда заключалась в том, что все Уизли безумно раздражали юного мистера Поттера. Многие могли бы упрекнуть его в неблагодарности, в бесчувственности, в хамстве. Что же, это право каждого — судить со своей колокольни. Однако самым близким друзьям было невдомек, что каждый день, проведенный с ними под одной крышей, как будто укорачивал жизнь юноши вдвое. В памяти его назойливо всплывали мгновения их относительно беззаботного прошлого, в котором счастливы были все и почти всегда. Сейчас, когда ситуация накалилась докрасна, трудно было представить, что все они были хоть когда-то счастливы. На периферии сознания то и дело возникала навязчивая мысль, что это всё неправда, что эта жизнь не его собственная, а чья-то чужая, взятая в долг, поносить. Это решение не было импульсивным поступком неразумного ребёнка, хотя со стороны может показаться именно так. Месяц проведя в больнице и потеряв всякую надежду на возвращение зрения, Гарри Поттер поселяется в доме старых друзей, после чего посылает их всех прямиком к Драксу. Пожалуй, это самое нелогичное, что юный герой вообще мог выкинуть. Тишина уже начинала давить. Поддавшись невольному соблазну, Гарри, не особо понимая, что и зачем делает, открыл своё сознание и попытался прочитать чувства всех собравшихся. Джинни, Джордж и Артур находились в состоянии ступора, чего нельзя было сказать о Роне и миссис Уизли, которые буквально сгорали от злости. Проникнув на секунду-другую в мысли друга, Гарри прочел в них лишь упреки и глубокую обиду, сводившую судорогой все неторопливые мысли гриффиндорца. У Молли дела обстояли и того хуже — и парень уже точно знал, что она вряд ли когда-нибудь сможет его простить: её сознание, обычно теплое и мягкое для него, как пушистый плед, всё ощетинилось, отвергая малейшее к себе прикосновение. Ей было противно, что, открыв свою израненную душу, она получила лишь пощёчину. За что? Относительно спокойной оставалась лишь Гермиона. Дотронувшись до её мыслей, Гарри не спешил вторгаться в её сознание, зная, что она, в отличие от других, сразу это почувствует и пресечет. После недолгого колебания она всё же позволила ему окунуться в омут её чувств, мыслей, памяти. «Я знаю, что ты скажешь. И мне очень жаль, правда, жаль, Гарри. Неужели всё настолько плохо?» — проговорила Гермиона изменившимся голосом (её мысли звучали более глубоко и резко, нежели слова). Гарри не сразу понял, почему ей так жаль, да и вообще, о чём она говорит. Он знал лишь то, что, наверное, она сейчас заплачет, потому что сознание её задребезжало, как хрустальная посуда при землетрясении. Гарри стало как-то совсем мерзко и гадко от того, что он собирался сейчас сказать. Странно, но до этого момента он не задумывался о том, каково его друзьям будет узнать, что он уезжает в основном из-за них, их заботы, жалости. Что же, он надеялся, что они поймут и, даже если это случится, смогут простить. «Гермиона, ты была другом мне, так будь другом и сейчас, — Поттер старался говорить ровно и спокойно, как делал это много раз в своих собственных мыслях: без ненужных слёз, надрывов и драмы, — неужели ты не видишь, что я умираю? Я задыхаюсь в этом доме, я задыхаюсь в объятиях Молли, которая еще чуть-чуть и попросту начнет называть меня Фредом. Я задыхаюсь от себя, такого жалкого и никчемного. Так помоги мне, прошу, помоги. В новом доме, на новом месте и с новыми людьми мне будет проще начать новую жизнь. Ты и Рон, Молли и Артур, Джинни, Джордж — моя семья и я жизнь за вас отдам, если будет нужно, но сейчас я чувствую, как моя жизнь рядом с вами медленно превращается в ничто, в отзвук славного прошлого, где я был способен без своей палочки одолеть самого Темного Лорда». Как бы в подтверждение своих слов Гарри прокрутил в её памяти собственные воспоминания из недалекого прошлого, во всех них были она и Рон. Вот они вместе с Роном учат Гермиону полету на метле: она недовольна, ведь в полете нет правил (кроме всемирного закона притяжения, конечно же). Гермиона тогда жутко злилась, что не может постичь этот «бесполезный» навык, который в глубине души всегда вызывал у неё лишь восхищение. Вот они вместе бродят по Запретному лесу в поисках тех трав, которые понадобились мисс Грейнджер — она, видите ли, решила произвести на заумного профессора по зельеварению впечатление, приготовив и сдав все домашние задания за один присест. Гарри старался вспоминать только хорошее, нарочно пропуская те мелкие дрязги, которые, хоть и довольно редко, но разводили в разные стороны членов великой троицы. Они улыбались, и улыбки их словно излучали потоки того самого света, способного согреть любую душу, даже самую черствую. — Он прав, — на выдохе произнесла Гермиона, тем самым обратив на себя внимание всех собравшихся. Сделав несколько шагов к ней навстречу, Гарри медленно протянул руку и как можно более аккуратно, чтобы ненароком не попасть в глаз, провел по её щеке, стирая солёные дорожки слез. Ему было жаль, что разговор приобрел именно такой поворот, но он прекрасно понимал, что сделал всё правильно и эта дрянь всё же не успела поглотить его со всеми потрохами.