«Спасибо. На этом всё. Прощайте».
Терять близких всегда тяжело. Но лишить себя любимых намеренно, по собственной воле, когда нет больше никого, кому бы ты был дорог, — еще сложнее. Гарри прекрасно понимал, что эта ситуация лишь помогла ему отсечь от своей жизни всё лишнее, но вот что осталось от него самого после этого отсечения? Он не знал, не чувствовал. Что-то внутри него как будто переломалось с лёгким, но отчетливым щелчком. Гарри потерял всякие чувства, а его прежнего, того славного, всеми любимого мальчика оторвали от нынешнего тела, оставив напоследок лишь пустоту. Единственное, что помогало хоть что-то почувствовать — боль. Гарри не без удовольствия продолжил свои занятия самоистязанием. Как правило, это происходило глубокой ночью, почему именно в это время, когда кругом всё было наполнено покойной тишиной, парень чувствовал себя наиболее пустым. Доставая из-под своей кровати набор ножниц и игл, любовно умещенный в серебристый ларец, Поттер принимался уродовать свою левую руку. Разрезая податливую плоть, он завороженно ощупывал ровные края пореза, пронизывая их десятками игл, затем следующий порез. Ещё… И еще… Кикимер видел состояние своего нового хозяина и, несмотря на то, что он действительно был на редкость сухим и даже местами жестоким эльфом, у него разрывалось сердце. Глядя на то, как этот прекрасный молодой человек, обладающий всеми благами современного мира, самозабвенно себя калечит, украшая руки десятками новых порезов, Кикимер невольно вспомнил свою хозяйку, леди Блэк, мать Сириуса. Вальбурга была одной из тех волшебниц, которые, подвергая грязнокровных волшебников гонениям, наказывали и себя. Даже спустя столько лет, эльф помнил истерзанные режущими заклинаниями спину и ноги хозяйки, помнил и то, как она стеснялась этого, как избивала его до кровавых соплей за любые попытки хоть как-то облегчить её боль. — Хозяин Гарри, — тихо и неуверенно позвал эльф, завороженно наблюдая за тем, как красные полосы изукрашивают тонкие красивые руки. Кровь, собравшаяся на тыльной стороне руки в большие капли, задрожала. — Кикимер, сейчас не время. Уйди, — парень находился в полубессознательном состоянии. Хотелось лишь покоя, чтобы никто его не отвлекал. Природа домашних эльфов исключала неподчинение приказам хозяина, потому лишь ценой невероятных усилий Кикимер смог ослушаться приказа. Неподчинение почти выворачивало его наизнанку, тело становилось неприятным и липким от предательской ломоты в костях, но он всё же смог убедить себя в том, что сейчас хозяину он нужнее рядом, пусть он пока этого и сам не понимает. Что-то внутри эльфа невольно ломалось от вида несчастного молодого человека, молчаливо сидевшего перед жарко затопленным камином. Веселые искры пламени играли оранжево-красными полосами на бледном худом лице, украшая его на манер древних ацтекских племенных рисунков. Всё в новом хозяине было изящным и каким-то трогательным что ли: и устало поникшая голова, и прикрытые слепые глаза, и даже тонкие руки, истерзанные многочисленными порезами. Глядя на Гарри, Кикимер как будто невольно возвращался в дни своего далекого детства, когда он только попал в поместье Блэков. Особняк в воспоминаниях эльфа по своей красоте можно было сравнить разве что с королевским дворцом. Всё кругом сверкало от роскоши и богатства: на потолке и стенах висели люстры и светильники из редчайшего эльфийского хрусталя, полы были устланы коврами, способными менять свои узоры по желанию хозяина. Особой гордостью ныне ветхого поместья была собственная художественная галерея, ломившаяся от обилия картин талантливых авторов. Не многие знают, что именно с династии Блэков и пошла традиция вдыхать жизнь в холодные полотна художников. Первым «живым портретом» стало полотно Рембранта под незамысловатым названием «Старик в шляпе и с палкой», написанный с основателя династии — Ликориуса Блэка. На полотне метром высотой и шириной был изображен почтенный старец с большими черными, как угли, глазами, смотрящими на всех и вся с любопытством и какой-то затаенной грустью. Кикимер питал к этому портрету особые, почти нежные чувства. Когда с работой по дому было покончено, и хозяева укладывались спать, эльф пробирался в галерею. Он с удовольствием рассматривал картины великих художников: Веласкеса, Гойи, Рубенса… Доходя до портрета Ликориуса, эльф манерно и неумело кланялся, в противном случае почтенный господин не удосуживался даже пошевелить кончиком своего изящного пальца. Казалось бы, о чем можно говорить с эльфом — существом низшего порядка? Но они разговаривали, ночи напролет и совсем не важно, о чем. Два запертых в плену дома одиночества нашли друг друга: заточенные в портрете воспоминания о человеке, смешанные с сохранившимися осколками души, и маленький домовой эльф, глядящий на этот странный, хаотичный мир своими большими, пусть и уродливыми глазами. К юродивым счастье не приходит, а если и приходит, то ненадолго. Кикимер это понял в тот самый момент, когда обнищавшее семейство продало единственного, кто был ему хоть как-то дорог в этом доме. Присаживаясь по-турецки рядом с Гарри, Кикимер без особого труда трансформировал набор для кройки-шитья в бинты, антисептик и вату. Поттер не стал противиться, ему не хотелось лишний раз даже раскрывать рта. Взяв безвольную руку хозяина в свою, Кикимер принялся аккуратно вытаскивать своими тонкими узловатыми пальцами иголки из разрезанной плоти. Несмотря на то, что сперва у эльфа получалось из рук вон плохо, и он лишь глубже загонял острые иглы в руку хозяина, Гарри не повел даже бровью. Всё то же болезненное недоумение, которое словно бы намертво приросло к его лицу. — Хозяин Гарри слишком красив, чтобы уродовать себя, — когда с вытягиванием игл было покончено, смущенно сказал эльф. Если эльф и соврал, то лишь для того, чтобы хоть как-то приободрить своего хозяина… Хотя, справедливости ради стоит заметить, что Поттер действительно казался ему симпатичным, по меркам людей, конечно же. Густые брови на секунду-другую удивленно взмыли над слепыми озадаченными глазами, которыми парень вперился в эльфа. От этого пристального взгляда Кикимер невольно поморщился и весь сжался, готовый к смачной оплеухе. Но её не последовало. Неожиданно тишину повисшего молчания разорвало громким смехом. Гарри Поттер, который, казалось, уже забыл, как надо смеяться, так искренне и неподдельно хохотал, что к нему невольно присоединился и эльф, хватаясь за свой впалый, морщинистый живот. — Тебе не обязательно так стараться, чтобы угодить мне, дружок, — голос всё еще дрожал остатками истерического смеха, но был наполнен теплотой и участием. Протянув руку к скоплению искр, которое из себя представлял, Поттер ласково, чтобы ненароком не ткнуть пальцем в глаз, дотронулся до немного влажной лысой головы. От этого невинного жеста Кикимер так весь и задрожал от удовольствия. Ну, а Гарри про себя лишь подметил, что в ближайшем будущем ему все же придется выкупать это старое, липкое тельце.***
Утро началось в поместье на удивление рано. В районе пяти утра неожиданно для себя и нового хозяина эльф почувствовал в себе силы для того, чтобы привести в порядок гостиную. То ли дело в произошедшем вечером единении между двумя душами, то ли в том, что домовой хотел по пробуждению хозяина предъявить ему законченную работу, факт остается фактом. Эльф, конечно, напускал на себя излишнюю браваду, но провести юного хозяина у него никак не получалось. Когда Гарри видел, что искры, составляющие силуэт домового, начинают тускнеть, он приказывал Кикимеру немедленно остановиться. Поттер не знал, чем чревато для эльфов перенапряжение и магическое истощение, да и, признаться, не хотел знать. Перетаскиванием особо тяжелых предметов Гарри старался заниматься сам, чтобы не напрягать уставшего от непрерывной работы эльфа еще больше. Поттер, который с момента переезда практически не мог нормально спать, сразу же подскочил, услышав внизу знакомые шевеления. Эльф, конечно, пытался всё делать как можно тише, но понятие «тихо» имеет совершенно разные определения для зрячего и того, кто это самое зрение потерял. Накинув на себя тонкий, шелковый плащ, Гарри призвал тапочки и поплелся вниз, к источнику шума. — Кикимер, — недовольно начал Гарри, заходя в гостиную, — я же просил… В следующую секунду всё существо эльфа, обычно состоящие из травянисто-зеленоватых искр, поблекло. Хаотичные линии прервали своё движение, остановились, замерли. Гарри не знал, что такое пытался перетащить нерадивый эльф, да и не успел узнать. Всё вокруг действительно замерло на несколько долгих секунд, наполненных лишь свистящим дыханием, сливающимся в единую мелодию ужаса. Долгая и не самая счастливая жизнь пронеслась перед лазурью глаз, Кикимер вспомнил и свое недолгое детство, и бесконечную трудную работу, от которой потом ломило все тело ни одну неделю, и бесконечные насмешки… В голове Гарри на удивление пусто, тишину его сознания нарушала лишь мысль о том, что свою палочку он оставил на тумбе в ванной комнате. Дальнейшее происходило уже как будто не с ними. Рояль, который Кикимер пытался переставить в другое место, чтобы залатать дыры в полу, с размаху угодил прямиком в одну из несущих колонн у входа в гостиную. С характерным треском мраморный колосс дал трещину, потом вторую, третью, четвертую. Молниеносные паутины расколов устремились прямиком к потолку. Кикимер в немом ужасе следил за тем, как весь потолок в комнате за несколько секунд покрылся мириадами острых, как зубы, дыр, готовых в любую секунду обрушиться на его старую макушку. Щелчок перерос в раскат, после чего на эльфа пахнуло грязью и пылью, всё под этим маленьким существом задрожало. Плюхнувшись на колени, и обхватил длинными руками голову, Кикимер сжался в маленький комочек, зажав свои большие уши ладонями. Внутренне эльф уже приготовился к быстрой смерти под обломками дома. Всё его существо свернулось в узелок, готовый вот-вот распутаться и начать молить о помощи во весь визгливый голос. Секунда, десять, двадцать. Открыв глаза, Кикимер медленно, нарочито медленно, поднял голову, словно любое резкое движение могло перерезать ту тонкую нить, на которой повисла его жизнь. Увиденное заставило эльфа на несколько долгих минут замереть в недоумении. Потолок всё же обвалился, куски бетона и дерева объединились в нечто похожее на сферу, усеянную шипами-осколками. То, что мусор не мог просто так, сам по себе собраться в сферу и к тому же свободно парить в метре над его головой, Кикимер понял не сразу. Но первая паника, путающая мысли, прошла, и он всё же смог соотнести одно с другим. Присмотревшись к сфере, он смог увидеть плотное, мутное облако, окутывающее его по всей окружности, лишь в одном месте прерываясь гибким, извилистым отростком, напоминающим ветвь плюща. Отросток тянулся через всю комнату прямиком к замершему с вытянутой рукой Поттеру, который, казалось, был удивлен происходящим не меньше, чем эльф. Боясь даже произнести слово, Гарри одним лишь взглядом слепых глаз дал понять, что не имеет ни малейшего представления о том, как долго сможет удерживать это поле. Как только эльф подполз к хозяину, больно стирая о щепки острые коленки, Гарри медленно начал отступать, одной рукой продолжая удерживать силовое поле, а другой — довольно грубо волоча за собой домового. Отойдя от гостиной на приличное расстояние, парень, тяжело вздохнув, словно собираясь с силами, прошептал: — Эванеско, — внушительная груда мусора растаяла в воздухе, подобно дыму с легким змеиным шипением.