***
Pov Гарри
Последние дни августа давали ясно понять, что осень уже близко. Холодные порывы ветра то и дело норовили сорвать с невнимательных прохожих их шляпы, унося их от владельцев как можно дальше. — Ты уверен, что никто не видит? — я ненавидел себя за этот взявшийся из ниоткуда страх перед толпой, но я действительно боялся. Боялся того, что эти люди меня узнают, а вместе со мной и мой постыдный секрет, как если бы я был обычным проходимцем, обманувшим доверие всех и каждого. Глупо, конечно, но приблизительно так и было. Конкретно сейчас я бы, наверное, не вынес этого. — Хозяин Гарри выглядит просто прекрасно. Совсем не похожий на себя самого, — семеня мелкими быстрыми шажочками рядом со мной, пролепетал Кикимер, скрипуче посмеиваясь. Сбавив шаг, чтобы эльф мог за мной поспевать, я невольно улыбнулся. В какой-то момент жизни это странное, ворчливое существо стало для меня не другом — нет. Кикимер стал чем-то вроде семьи, которой до этого у меня никогда не было. Конечно, многое из того, что он делал, порой было чрезмерным и совершенно бессмысленным, но он делал это с таким поразительным рвением и желанием угодить, что приходилось себя спрашивать: «А достоин ли я вообще такого отношения от кого-либо?» — Ты не возражаешь? — спросил я, уже заранее зная ответ и настраивая себя на нужное заклинание. Это странно, но, потеряв зрение, я обрел то, чего у меня никогда не было — концентрацию. Магический потенциал, разбитый внутри меня на мелкие осколки и расточаемый по всяким пустякам, как будто бы склеился воедино, сформировав внутри нечто, словно высеченное из каменной глыбы. Я знал, что она внутри моего тела, гордо располагаясь от шеи и до самого пояса. Впервые я почувствовал её в тот самый момент, когда Кикимер чуть не обвалил на себя потолок гостиной. Всё произошло слишком быстро, чтобы у меня получилось хоть что-то разобрать. Но за те доли секунды, в которые магия, жившая во мне, себя обнаружила, я понял, что она чувствует мои прикосновения точно так же, как и я её. Заклинание левитации лишь единожды сверкнуло в уме, зависнув в подсознании, словно перышко, а глыба, на секунду замерев, как бы в нерешительности, начала шевелиться, извиваться и, в конечном счете, трансформироваться. Она сделала то, что я хотел, но сделала отнюдь не потому, что я приказал — нет. Она сделала это, потому что сочла это необходимым. Это может показаться безумием, но, как только её существование для меня перестало быть самим собой разумеющимся фактом, всё изменилось. И для неё, и для меня. Мне приходилось заново учиться базовым заклинания. Конечно же, я мог бы пользоваться палочкой, как делал всю свою жизнь… Признаться, после того случая я пробовал. Бузинная палочка слушалась меня, безукоризненно выполняя положенное, но это казалось мне неправильным и почему-то постыдным, как если бы я делал что-то мерзкое и неприятное. Как если бы каждым своим непрямым заклинание я разрывал нити, связывающие меня с чем-то действительно важным и правильным. Закрыв глаза, я попытался погрузиться в толщу сознания, под покровами которого и дремала сила, дожидаясь часа, когда её вновь попытаются использовать. По природе своей она была бестелесным сгустком энергии, но я, совсем обезумев, воспринимал её как своенравную женщину, отказывающую в помощи лишь из-за плохого настроения. Как маленький ребенок хватается за край маминой юбки, так и я хватаюсь за выразительно острый и холодный край обелиска, нащупав его внутри подсознания, черными полами окутывающего фигуру со всех сторон. Как всегда, она не отвечает сразу, она медлит, раздумывает. Но вот я ощущаю знакомое шевеление и тепло, разливающееся сперва по всему телу, но концентрирующееся непосредственно в очаге, из которого будет исходить заклинание. — Хозяин? — обеспокоенно позвал эльф, до сих пор с трудом понимающий, что я делаю и зачем, а главное — как? Сперва я хотел ему объяснить, что происходит, но не знал, с чего начать. Чем больше я об этом думал, тем яснее становилось, что происходившая внутри меня трансформация уже необратима, и приведет она либо к чему-то прекрасному, либо к моему окончательному и бесповоротному безумию. Я не мог рассказать об этом Кикимеру: он не понял бы, ну или бы понял всё слишком превратно, мол, «хозяину плохо, хозяину надо помочь, хозяину помогут в психушке». — Постарайся держать глаза открытыми, — только и сказал я, прежде чем направил сгусток тепла в сторону эльфа. Чужое сознание, хоть и старалось подавить в себе всякое сопротивление, всё же напряглось, стоило мне войти. Оно было темным и почему-то влажным, как подсохшая после дождя земля. Через минуту, привыкнув к присутствию в своем сознании, Кикимер с затравленной осторожностью принялся показывать мне свои недавние воспоминания. Одно, второе, третье — они были хаотичными, быстро сменяющимися, ненужными. Однако я не мог просто взять и вытащить из эльфа то, что было необходимо, и отнюдь не потому, что у меня не было такой возможности или, скажем, умения — нет. Его сознание представлялось мне маленьким, хорошо упакованным чемоданчиком, в которое он с тщание и любовью укладывал все свои мысли, страхи и надежды. Рыться в его сознании, вынимая что-то определенное, означало бы разворошить порядок, которым так дорожил маленький помощник. «Нашел!» — послышался довольный голос нутра, мелодичный и звонкий. Через секунду-другую я уже ощущал, как воспоминания, пока бестелесные и тихие, находятся совсем рядом, достаточно лишь дотронуться до них и они заговорят. В лучах этого почти белого света стоял высокий и тощий молодой человек в мутно-голубых очках, скрывающих от людей такие же мутные глаза. Всё было не так в этом человеке: и длинные кучерявые волосы, образовывающие на голове гриву; и тонкие губы со скорбно опущенными уголками, и даже подборок: квадрат с выразительной ямкой посередине, готовый, казалось вот-вот задрожать. Он был таким, каким я хотел, чтобы его видели. Он был тем, в ком бы меня никто и никогда не узнал. Выныривать из чужого сознания было мучительно, неприятно, холодно, как когда вы решаетесь зимней ночью выползи из теплой, нагретой постели за стаканом воды. — Скоро всё закончится, — беря меня за руку, успокаивающе проговорил броуни.Конец Pov Гарри
***
Громкий стук в дверь в такую рань застал семейство Уизли и Гермиону врасплох, хоть они уже давно и не спали. Последние несколько дней оказались тяжелыми, но больше всех в этом доме страдала именно мисс Грейнджер, которая уже забыла о нормальном сне и еде, всё время тратя на поиски нерадивого жениха. Открывая дверь, она, конечно, надеялась увидеть на пороге Рона, усталого, возможно, избитого до кровавых соплей, но целого и протрезвевшего. Одному только Мерлину, пожалуй, известно, как Гермиона хотела увидеть его. На пороге стоял высокий и худой молодой человек с унылым, лошадиным лицом. Мутные очки и непослушные кудрявые пряди закрывали его глаза, так что нельзя было понять смотрит он на неё или нет. Когда дверь открылась, тихо и почти неслышно, молодой человек не сразу отреагировал. — Вам кого? — раздраженно спросила Гермиона, нетерпеливо притоптывая ногой. Раздражение и разочарование разрывали её изнутри, и девушка с трудом сдерживалась от того, чтобы не выплеснуть всё своё негодование на незнакомца. Услышав, что кто-то пришел, в коридор вышла и Молли, но по взгляду будущей невестки она сразу поняла, что и её надежды не оправдались. — Здравствуй, Гермиона, — из-за волнения он, скорее, хрипел, а не говорил, но девушка сразу поняла, кто перед ней. Приглядевшись к домовому, которого до этого она не удостоила даже взглядом, она узнала и его, молчаливо, словно тень, стоящего позади хозяина. Не без удивления Гермиона рассматривала наложенную иллюзию, отмечая мастерски проделанную работу: в этом человеке невозможно было узнать самого Гарри, несмотря на то, что нечто общее между ними было. — Я зайду? — вопрос, являющий собой не что иное, как обычный акт вежливости, почему-то прозвучал угрожающе. Это прочувствовали все, находившиеся в комнате, включая самого Гарри и даже Кикимера. Пройдя внутрь дома, Поттер легким движением руки невербально закрыл дверь. Повисли тягостные секунды молчания. — Мы рады тебя видеть, дорогой, — миссис Уизли говорила громко и натянуто бодро, как если бы всеми силами пыталась не показать, как они рады его появлению. — Меня это не интересует, — в голосе были слышны ноты холодного, острого металла, готового разрезать путы, сковывающие обладателя. Гермиона не понимала, почему ей вдруг стало так стыдно смотреть на человека, который совсем недавно был её другом. Может, дело в этом совсем чужом лице, на котором невидимая рука высекла выражение усталости и брезгливости ко всем присутствующим? Или же дело в вине, которую она не без успеха в себе давила? Стоит ли говорить, что она действительно жалела о том, что произошло? Всё это было глупо, но хуже всего это было несправедливо по отношению к Гарри. Потери и, что самое главное и мерзкое, их предательство — Поттер этого не заслуживал, потому что он был хорошим человеком и хорошим другом. Вот теперь он стоит перед ней с каменным лицом, как если их не связывало ровным счетом ничего, как если бы они не знали друг друга лучше, чем себя самих. Девушка знала, что он сейчас скажет, они все знали. Это было очевидно и так… стыдно. Особенно в свете того факта, как они все себя повели. Сперва, конечно, никто не верил, что Гарри Поттер ослеп взаправду. Бросьте, это ведь мальчик-который-выжил, как он может потерять зрение из-за проклятия, которого, может, и не было вовсе? Но, несмотря на все попытки отбросить этот неугодный ей факт, Гермиона знала, что Поттеру не она, не кто бы то ни было еще не поможет. Первый месяц они провели в поисках решения возникшей проблемы. Да, поиски были, но были они усердными ровно до такой степени, чтобы их общее рвение заметили все, включая самого Гарри. Они пробовали разнообразные глазные капли и зелья, внедрение механических глаз, специально обученных зверей-поводырей, способных сливаться с разумом хозяина, даруя тем самым зрение — но ничего из этого так и не помогло. Их уверенность в том, что всё это только ради блага Гарри, только чтобы помочь ему вернуть утерянное, дошла до абсурда, но, ко всеобщему сожалению, не захватила самого Поттера, который, казалось, нутром чувствовал, как эти бесконечные походы по врачам и знахарям не более, чем обычный «аттракцион». Так он, кажется, сказал… — Можете не волноваться, долго я здесь не задержусь, — ледяным голосом выдавил из себя Поттер, — Полагаю, вы знаете, по какому поводу я… — Да, мы знаем, — Молли боялась, её голос, её руки, её нутро дрожали, и Гарри не мог этого не заметить. Оторванный от всего мира, он был буквально погружен в мир, целиком и полностью состоящий из одних только оттенков эмоций, скрытых в самой людской глубине, — Пожалуйста, пройдем в гостиную, прошу тебя. Несмотря на всю свою решимость разобраться со злосчастным семейством быстро и без всяких нежностей, Гарри, сняв с себя пальто и иллюзию, всё же проследовал за матерью семейства, стараясь подавить в себе всякие ростки былой нежности и любви к этой женщине. Усевшись в кресло, Поттер ощутил, как всё внутри него сжимается в липкий, мерзкий комок. Последние несколько месяцев здорово изменили его, сделали жестче, неуступчивее, но, если что и осталось от того, прежнего, Гарри, так это нежелание ставить людей в неудобное положение. Положение, в котором сам Поттер существовал всю свою сознательную жизнь. — Единственное, что меня остановило от похода в Министерство Магии с соответствующей жалобой, — моя слепота, — лицо Поттера исказилось от боли на последнем слове, — не буду врать и говорить, что дело только в этом. Но это уже больше не имеет значения, я свой долг вам отдал, всем вам. — О чем это ты? — в недоумении спросила Молли. «Гарри, прошу, » — Грейнджер не просила, она молила. Неподдельное удивление исказило хмурое лицо парня. Против воли, скорее, по инерции, он дотронулся до своего внутреннего обелиска, после чего без особого труда и сам проник в мысли девушки. Она насторожилась, но не отвергла его присутствия. «Что это всё значит?» «Она не знает о тех деньгах, » — её внутренний голос дрожал, как бокал, готовый в любой момент посыпаться хрустальной пылью. Не дожидаясь, пока Гарри потребует от неё объяснений, Гермиона начала: — «Молли, Артур и Джинни… они ничего не знают о том, что произошло после твоего отъезда. Рон не велел им рассказывать». «Что значит, не велел?» — удивленно спросил Поттер, примеряя на друга, который стеснялся спросить у прохожего, который сейчас час, новый образ. Образ человека, любящего отдавать приказы. Мог ли Рон стать таким, или же Гермиона попросту хочет запудрить ему мозги, вызвать жалость и тем самым смягчить? «Он был очень зол на тебя за то, как легко и быстро ты ушел, » — это, конечно же, было неправдой, ну или, по крайней мере, не совсем правдой. Да, Рон действительно злился на Поттера за то, что «он слишком легко отказался от их дружбы», мол, слишком уж это попахивает лицемерием. Но окончательно Уизли отрекся от всего того, что их связывало, в тот самый день, когда почтовый гоблин из Гринготтс доставил им чек на двадцать пять тысяч галлеонов. От такой суммы любой мало-мальски корыстный человек впал бы в безумство. Рон не стал исключением. Одаренный славой, а теперь еще деньгами, славный гриффиндорец пустился во все тяжкие: элитные клубы, глупые покупки и, в довершение ко всему, блуд. Притаскиваясь домой под утро с расстегнутой ширинкой и весь в губной помаде, Рон и не думал скрывать от своей невесты правду. Наоборот, ему хотелось, чтобы все знали о том, насколько он популярен у женщин. Продажных, но всё же женщин. Гермиона, которая искренне его любила, закрывала глаза на эти похождения. Когда ты уже ждешь пополнения в семье, система ценностей меняется: собственная гордость отходит на второй план, уступая место благополучию будущего ребёнка. Да и загулы эти перестанут быть важными, как только они поженятся, да и свадьба не за горами — деньги на неё уже есть. Они купят небольшой, уютный дом и будут тихо-мирно растить своих деток. Это могло быть так, если бы не одно существенное «но»: Рон перешел всякую черту, когда, приняв облик избранного, принялся расхаживать по аллеям амура в поисках девочки, которая могла бы взять у него за щеку. Узнав о случившемся, Гермиона уже точно знала, что Гарри поймет, чьих это рук дело, если даже Молли, недалекая и всему верящая, поняла. В её душе теплилась слабая надежда, что Поттер будет слишком забит своим положением, чтобы высовываться из дома и прилюдно рубить головы, но вероятность этого всё же была. И вот теперь он здесь. — Как я уже сказал, лишь моё положение и остатки уважения к вам привели меня сюда, — эти ментальные диалоги уже порядком утомили его, и теперь Гарри решил не терять время почем зря, — где Рон? — Его… его… — Молли попыталась ответить, но рыдания, горькие и натужные, разодрали горло истошным плачем, от которого парня передернуло: так это было наигранно. — Мы не видели его уже три дня, — с неодобрение взглянув на миссис Уизли, которая во всю продолжала ломать трагедию, девушка немым жестом пыталась её успокоить, её и саму тошнило от этого фарса, — Чего ты хочешь, Гарри? — Безопасности, — выдавил из себя Гарри, вставая с насиженного места, заставляя всех присутствующих тоже встать, — меня не интересует, каковы были его мотивы. Единственное, что важно, повторится ли это снова… — Нет, — почти закричала Молли, — этого больше не будет. Мы обещаем. — Это хорошо, что вы обещаете, — неестественно выпрямляясь проронил Гарри, поворачиваясь в ту сторону, где предположительно стоял эльф, — Кикимер, будь добр. Стараясь не думать о том, что поступает по отношению к ним не совсем честно, Гарри протянул Молли руку. Секунду-две-три, проведенные в молчание, наконец, оборвал измученный полувздох-полустон: они поняли. Ладонь миссис Уизли была холодной и влажной от волнения, и Гарри с трудом не отбросил руки, чтобы стереть неприятное касание. Дело нужно было довести до конца. — Гермиона, — позвал парень, терпеливо дожидаясь, когда поверх двух зажатых рук ляжет третья. Щелкнув пальцами, Кикимер повязал их руки невидимыми, но довольно ощутимыми чарами, холодком поднимающимися по венам и выше. — Обещаете ли вы, миссис Уизли и мисс Грейнджер, защищать честь и репутацию Гарри Поттера любой ценой? — Обещаем, — их голоса слились в один безропотный, на всё готовый, голос. Молли и Гермиона действительно были готовы почти на всё, лишь бы только хоть как-то защитить себя и Рона. — Обещаете ли вы, сообщать, если кто-либо посторонний захочет навредить Гарри Поттеру? — Обещаем.