***
Как правило, отказ от десерта влечет за собой череду событий, которую взрослые, наученные жизнью, люди воспринимают как не прозрачный намек. Однако Гарри Поттер в своей святой простоте об этом даже не догадывался. — Похолодало. Не хочешь зайти ко мне на кофе? — вот уже полчаса они прохаживались по освещенным фонарями улочкам. Северус, в планы которого явно не входило отпускать мальчика так рано, всеми силами старался найти повод хоть как-то продлить их встречу. На улице было уже чересчур холодно для долгих прогулок, а тащить его в очередное заведение, где мальчик будет краснеть и бледнеть, тоже не выход. Весь вечер Гарри был зажат, сух и только сейчас, выйдя на свежий воздух, подальше от любопытных глаз, он стал собой: прежним веселым и болтливым мальчиком. — А можно? Я ещё никогда не был у тебя дома, — на щеках, покрасневших от колючего холода, выступили до неприличия очаровательные ямочки. Не удержавшись от небольшой шалости, Северус, склонившись над мальчиком, на несколько мгновений припал к его холодному лбу, коснувшись губами того места, где прятался знаменитый шрам. От волнения иллюзия померкла, обнажая настоящие черты лица: удивленно приоткрытые губы, взлетевшие вверх брови, даже красные щеки и те пошли полосами от бледных рубцов. Слепые глаза, едва выглядывающие из-под длинных волос, выказывали крайнее недоумение. Бледные уши и те залило горячей краской. Он весь пылал от смущения. — Держись, — только и сказал Северус, крепко сжимая его похолодевшие пальчики. В следующую секунду всё пространство вокруг них сжалось до размера маленького спичечного короба. Гарри, едва имевший возможность дышать, ощутил, как его легкие, скрутившись в тугой узел, уплыли прямиком в желудок. От этого странного мутного потока у Гарри даже темнота поплыла перед глазами. Он словно тонул в бурных потоках пространства, которые то накрывали его с головой, то едва позволяли вздохнуть. Но вдруг, когда воздух в легких грозился закончиться, всё остановилось. В следующую секунду на Гарри пахнуло спертым теплым воздухом. Вдохнув, сперва с опаской, а потом и полной грудью, Поттер расслабился. Этот запах, пыли, пергамента, старых книг и трав, вернул его в далекие времена учебы, бесчисленных вечерних отработок. Гарри слишком хорошо знал этот аромат, чтобы не узнать его теперь. Это была душа Северуса, наполненная лишь тишиной и тьмой ночи. Они с Северусом очутились в гостиной. По-хозяйски стащив с Поттера верхнюю одежду, Снейп усадил его на диван, предварительно укутав пледом до самого носа, а сам принялся хозяйничать по дому. По мановению палочки камин, безжизненно притаившийся в углу, осветил всю комнату огненным сиянием, отгоняя прочь сырость и мрак. — Кофе или чай? — сквозь возню на кухне донесся голос Северуса. — Кофе, — ответил Гарри, поднимаясь с не успевшего еще нагреться места. Когда Северус вернулся в гостиную, чинно держа в руках поднос с напитками и сладостями к ним, он не нашел Гарри, сидящим на диване. Даже возникла параноидальная мысль, а не ушёл ли он часом? Тот, прежний Гарри едва ли испугался бы несуществующей опасности… Что же касается этого мальчика, то Снейп, несмотря на продолжительное знакомство и дружбу, стремительно перетёкшую в трепетные чувства, вряд ли понимал, что творится у него в голове. Порой, когда они собирались узкой компанией (в которую входили эльф, девчонка и Люциус), Северусу не раз приходилось наблюдать, как искреннее веселье, не успев толком разыграться в нём, исчезает. А мутные по-детски откровенные глазки, «глядящие» на своих собеседников смиренно и выразительно, то и дело наполняются странным щемящим выражением немой покорности и отрешённости, понять которые, увы, он не мог. «Я здесь. Всё еще здесь», — по его разуму растёкся чужой, похожий на смолу, голос. Едва ли обладателю этого голоса было хоть сколько-нибудь трудно проникать в чужой, столь тщательно оберегаемый от посторонних, разум — нет, мальчик совершил это без малейшего усилия и колебания. Смог бы он столь легко совершить задуманное, прознай о его намерении Северус — никто не знает. Обведя внимательным взглядом застланную мягким свечением комнату, Северус не без труда заприметил Гарри, притаившегося у окна. Затянутый в чёрное, худенький и неприметный, он сливался с темными шторами и атласной драпировкой — лишь тонкая, неестественно вытянутая шея цвета слоновой кости обратила на себя внимание. «Откуда такие умения, Поттер? Я ведь даже не заметил, как ты оказался внутри», — Снейп старался высечь из внутреннего голоса привычные раздражение и язвительность. Вышло даже лучше, чем он рассчитывал, всё звучало так, словно он был чрезмерно удивлён. Что же, он действительно был удивлён. Удивлён столь поразительным талантам, о которых в ранние годы не могло идти и речи. На вопрос Гарри так и не ответил, он даже головы не повернул, когда к нему подошел Северус, держащий в руках две чашки кофе с призывно поднимающимся в воздух ароматным паром. Аккуратно принимая чашку, Гарри молча продолжил вглядываться в ноябрьскую ночь. За окном уже во всю мощь шумел бесконечно-нудный дождь, заливающий своими крупными липкими каплями всё кругом: и молчаливо терпящие крыши домов вдалеке, и одинокую лавочку на заднем дворе, и два дерева, под порывами холодного ветра прижавшиеся друг к другу своими голыми, истерзанными непогодой, ветвями. Два ильма, посаженные в саду еще задолго до его рождения, поразительно сплелись, образуя единую могучую жизнь. Ветки их переплелись таким образом, что едва ли можно было понять, какая ветвь куда или же откуда идёт. Как странно, а ведь раньше мужчина и не замечал, какую причудливую вещь сотворила природа с его задним двором, как если бы все эти годы два дерева росли сами по себе и лишь на эту ночь решили объединиться перед лицом общего врага. Собираясь уже сказать что-нибудь уместное на этот счёт, Северус было открыл рот, как вдруг вновь услышал этот тягучий отрешённый голос, столь не похожий на реальное лепетание Поттера.«Два дерева: в пылу заката
И под дождём — ещё под снегом —
Всегда, всегда: одно к другому,
Таков закон: одно к другому,
Закон один: одно к другому»
Если бы Северус мог почувствовать вкус этих слов, то они отдавали бы терпкой вишней, табаком, дымом костра, кожей — они были бы тем Гарри, которого он знал и любил. Поразительно, как всё же быстро он вырос и изменился. Слепота, которую Северус из мягкости даже в мыслях называл «травмой», сделала Гарри неотъемлемой частью его жизни и души. Их встречи никогда не были слишком уж долгими, да и не выходили они за рамки приличий, но даже этой малости хватало, чтобы, уходя от мальчика, Северус чувствовал обжигающую морозом пустоту. Как если бы вместе с Поттером от него уходила часть его нутра. Гарри обратил к нему свои огромные глаза, которые, казалось, стали с возрастом ещё больше, в этом белёсом зерцале мужчина только и мог что разглядеть своё отражение. Они уже не были теми зелёными омутами, в которые некогда влюбился Северус. Слепота, переносимая Гарри с трогательным терпением, сделала из деятельного и беспокойного мальчика совсем зажатого и дерганого молодого человека. Он никогда не жаловался, потому что… — Не слишком ли ты осторожничаешь? — ставя чашку на стол, наконец спросил Поттер, глядя на него то ли с вызовом, то ли с надеждой. — Иногда мне кажется, что недостаточно осторожен в обращении с тобой, Гарри, — Северус отошел от окна и сел на диван. Находиться где-то вдалеке, но в пределах досягаемости было для него привычнее и… комфортнее — пропадало это жалящее желание прикоснуться. Но не успел Северус вдоволь насладиться образовавшейся между ними дистанцией, как Гарри в свойственной ему спокойной, чуть не отмороженной манере, уселся рядом с ним. Чересчур равнодушный вид, чересчур прямая спина, чересчур вздёрнутый подбородок, на котором словно балансировало невидимое блюдечко — словом, всё было «чересчур» для того, чтобы показаться расслабленным. Снейпу редко удавалось вот так спокойно и без посторонних понаблюдать за Гарри, который не был спрятан от него привычной иллюзией. Брови у него приобрели подвижность, а красивые, но неподвижные глаза придавали лицу слепого какой-то суровый и вместе трогательный отпечаток. Губы у Гарри, покрасневшие от горячего кофе, слегка подрагивали. Почему-то вспомнились ещё в далёкие школьные годы, когда Гарри был хилым подростком. Северус начал подмечать, как на его мальчика заглядываются. Как правило, это были боязливые взгляды из-под ресниц — Снейп не придавал им значения. «Никто не осмелится!» — убеждал он себя. Но Поттер рос, а вместе с ним рос и интерес окружающих к его личности. К неудовольствию Северуса, сын Джеймса Поттера всё же обладал личностью, плюс ко всему, довольно приятной и открытой в общении. Так или иначе, Гарри перестал быть лишь придатком к Темному Лорду, отчего даже совсем робкие идиоты начали считать, что у них есть какой-то там шанс. Ещё бы, Гарри ведь был так мягок, чуток и безотказен к просьбам… И что хуже всего прочего, с годами становилось очевидно, что в будущем, когда судьба подарит ему покой и семейное счастье, он станет поистине красивым мужчиной. — Можно тебя поцеловать? — только и спросил Северус, прекрасно понимая, что у мальчика духа не хватит взять инициативу в свои руки. На его беспомощно-растерянном лице вновь появилось это странное выражение болезненного испуга, на мгновение сменившееся удивлением, доходившим до недоуменного вопроса и, наконец, радости. Кротко кивнув, Гарри до безобразия мило прикрыл глаза, отчего-то на кроваво-красных щеках явно выделились тени от подрагивающих ресниц. Северус отчётливо запомнил их первый поцелуй: он был сладким, вязким и до того глубоким, что его можно было почувствовать всем телом. В тот вечер он списал всё на новизну, на долгое воздержание. Но что же теперь? Тело в его объятиях (когда оно только успело там оказаться?) льнуло к нему в судорожной попытке быть ещё ближе. Весь дрожащий от несуществующего холода Гарри бесцеремонно восседал на его коленях, обхватив своими тоненькими ручками его за шею. Как и тогда, в кабинете, Снейп ощутил странное, прожигающее до самого нутра чувство. Как будто парень дотрагивается до его души. За эти годы она изрядно зачерствела, но на прикосновение откликнулась с большой охотой. Раньше ведь так не было? Правда? На ум шли всякие глупости, главной из которых был вопрос: «А почему же с Гарри всё ощущается по-другому?» Воспитанный в семье, где чтились порядок и приличия, Северус, пускаясь в свои первые сексуальные приключения, чувствовал, помимо запретного удовольствия, еще и немой укор от извечно недовольной им матери и отца-католика (которому религия, увы, не помогла избежать цирроза печени). Так почему же сейчас у него не возникает и тени сомнения в том, что всё правильно, так, как должно было быть с самого начала. Медленно проведя рукой по пылающему лицу, мужчина ласково прошелся губами по неровным полосам, пересекающим подбородок и скулы. Как такое может быть, что всё в человеке совершенно? Или всё же правду говорят, что влюбляешься не в красоту, а в шрамы, рубцы и ожоги? — Гарри, мой… — мозги, совершенно поплывшие от переизбытка чувств, никак не хотели формулировать связные мысли. Они были заняты лишь терзанием искусанных в мясо губ и поглаживанием хрупкого извивающегося Гарри, на котором, по странному стечению обстоятельств, было слишком уж много одежды. Расстегнутый ворот рубашки являл покрасневшую от возбуждения бледную кожу. На шее даже начала биться нервная жилка, которую мужчина не преминул ласково прикусить, так она была соблазнительна в своей беззащитности. — Се… Северус, — с придыханием позвал Поттер, закидывая голову назад, тем самым отдавая на растерзание свою шею целиком и полностью. — Что? — медленно пробираясь дорожкой из прикусываний от уха, очаровательно покрасневшего от стыда, до молочной ключицы, спросил мужчина. Ему все время приходилось удерживать извивающееся тельце на месте. — Подожди, — простонал он, когда губы, мазнув по виску, прошлись и по чувствительной коже за ухом, — Кричер… Надо его предупредить, чтобы не ждал. Волнуется. — Ну, так вперёд, — на фоне успевших стать привычными возбуждения и нетерпения Северус отчётливо ощутил и раздражение. Этот эльф в очередной раз испортил ему настроение. Казалось бы, как жалкое существо для домашних дел может занимать так много места в жизни взрослого и влиятельного мага? Едва для него, Северуса, у Гарри вообще хватит времени и… места. То есть даже находясь в состоянии развратной амёбы, у которой ноги в сторону разъезжаются от желания, он ещё был способен на что-то, кроме того, чтобы хотеть его? Эта мысль остро резанула по самолюбию. — Ну, хватит, — жалобно и неубедительно взмолился Гарри, скидывая холодные руки со своей талии. Неловко поднимаясь с костлявых колен, Поттер постарался поправить одежду, чтобы хоть как-то скрыть своё разобранное состояние. Щёки горят, губы покраснели и опухли, ну а глаза… Его глаза, зелень которых была сокрыта бельмами, сверкали безумно и совершенно непристойно. Рука взметнулась вверх плавным, изящным движением. Северус, едва ли понимавший, что Гарри собирается делать, в изумлении замер. Из-под тонких пальцев начал исходить голубовато-серый туман. Сперва он окутал собой все пространство рядом с парнем так, что можно было увидеть лишь стопы, затянутые в аляповатые детские носки с динозаврами. Рука в тумане вновь зашевелилась, очерчивая в воздухе два широких круга. Так же быстро, как и возник, туман взмыл вверх, трансформируясь в сверкающие искры чистейшей магии, соединяющиеся в поистине огромный клубок сверкающей пыли. Эта сфера не имела четких очертаний, она походила на голубое солнце. Из голубой, парящей под потолком, сферы осторожно показалась сперва голова с ветвистыми, уходящими далеко за пределы потолка, рогами, а потом и мощное тело. Олень, поведя носом по воздуху, глубоко вздохнул, из его ноздрей взвивались пары серебристой пыли. Высоко вскинув свою голову и обежав гостиную по кругу, защитник остановился рядом с Поттером. От нетерпения он притопывал сверкающим копытом. Широко известны случаи, когда патронусы меняются вслед за магами: в зрелости, когда магический потенциал человека достигает своего пика, патронусы сияют во всю мощь; в старости же, наоборот, чахнут, порой даже отходя от своей изначальной формы. Северус прекрасно помнил патронус Поттера, довольно сильный сгусток чистой магии… Что же он мог сказать сейчас? Не размер патронуса определял его мощь, а сияние, которое разливалось вокруг благородного животного, с лихвой хватило бы, чтобы осветить весь квартал. Величавое животное, притопнув копытом, склонило к мальчику свою массивную гладкую голову. Острые сверкающие ушки навострились, когда мальчик наконец заговорил. — Добрый вечер, дружок, — начал Гарри, его голос, несмотря на дрожь от волнения, стал совсем мягким, — ближайшее время меня не будет. Волноваться и собирать поисковую группу не надо. Не забывай заботиться о себе в моё отсутствие. Это приказ. Когда Гарри закончил своё послание, патронус медленно и грациозно выпрямился. Его глаза, подернутые мутной пеленой на секунду обратились к Гарри. Во всем этом было что-то в корне неправильное, необычное, что-то, отчего у Северуса по спине бежали мурашки. Переступая с ноги на ногу, олень развернулся и в два прыжка выскочил из комнаты, оставляя позади себя лишь горсть серебристой пыли, которая через несколько секунд растворилась в полумраке. — О Господи, Поттер, — выдавил из себя Снейп, — что же он с тобой сделал? Только сейчас, глядя на застывшего в недоумении Гарри, Северус понял, что мальчик так и не использовал палочку.***
— Это обязательно обсуждать сейчас? — Мне бы этого хотелось. — Что ты хочешь услышать? — он был недоволен, раздражён, возбуждён. Руки дрожат, щеки горят стыдливым румянцем, даже глаза блестят, застланные похотливой пеленой. — Правды я от тебя хочу, Поттер. — Лучше бы ты меня трахнуть хотел, серьезно, — парень, сдвинув густые брови, неловко оправил свою длинную рубашку, чтобы хоть как-то скрыть позорное и не думающее пропадать возбуждение, — правды он хочет. Это произошло почти сразу же после потери зрения. Сперва я, правда, не замечал, был слишком расстроен, чтобы замечать. Не знаю, как так вышло, просто однажды заметил и все. — Ты хочешь, чтобы я поверил в то, что ты однажды утром проснулся и ощутил в себе присутствие этой силищи, — Северус говорил с издёвкой. — У нас тогда был ремонт, и на Кричера чуть не свалился потолок. При мне не было палочки, чтобы ему помочь. Не знаю, как так вышло. Просто магия перестала ощущаться как нечто недосягаемое. Она внутри. Иногда, когда мне страшно, я ощущаю ее здесь. Гарри указал ладонью на диафрагму. — К тому же, чище выходит, если общаешься с ней напрямую. Смотри, — с этими словами Гарри, вытащив из-за пазухи бузинную палочку, направил ее на одну из чашек, — Джеминио. И вот на столе уже две абсолютно одинаковые на вид чашки. Едва ли можно было отличить, какая из этих чашек подлинная, если бы не остатки кофейной гущи. — Если посмотреть, то кажется, что все просто идеально, нет никаких отличий, — продолжил Поттер, пряча палочку. Взяв в руки настоящую чашку, он вновь произнес, — Джеминио. На тот раз чашка материализовалась в его свободной руке. Где-то на её дне плавала густая кофейная гуща. Лишь взяв оба образца, Северус смог понять, о чем толкует мальчик. В первом случае чашка была лишь стерильной копией: безо всех особенностей, полученных за время пользования — в то время как вторая чашка являла собой оригинал вплоть до самой мелкой трещины в глазури. Гарри воспроизвёл все ее изъяны. Подобного рода идеи уже высказывались и не раз, едва ли это застало Северуса врасплох. Долгие годы члены коллегии магов бились над этическим аспектом магии, пытаясь прийти к единому мнению о сущности магии. Чего только стоил тысячестраничный трактат Магнуса Мангориума, посвященный искажению потока энергии через проводники. У Северуса не возникло и тени сомнений в том, что несчастный ребенок дошел до этой мысли своим умом. Но вопрос так и остался без ответа: каким образом Гарри Поттер смог развить свой потенциал до такого уровня? Северус, что греха таить, был прекрасным магом, но даже он едва ли смог бы так же идеально исполнить это заклинание, не говоря уже о вызове патронуса. — Прикасаясь к ней через палочку, ты можешь получить желаемое, — Поттер вновь указал на свою диафрагму, — но это как прикасаться к кому-то через перчатку. — Или как трахаться с резинкой, да, Поттер? — Северус чувствовал себя прекрасно и ужасно одновременно. С одной стороны, как можно потешаться над калекой и получать при этом ни с чем несравнимое удовольствие? С другой же стороны, кнут и пряник всегда были основой их отношений. «Да и как можно устоять, когда он так чудесно краснеет?» — вопрос был риторическим. В свете камина он казался сотканным из золотисто-красных лучей. Искры пламени окрашивали тёплыми полосами его бледное личико, словно он был не кем иным, как воином племени гикуйу: вдоль лица пролегали размытые полосы ярко-оранжевого света, которые, переходя на шею и ключицы, становились кроваво-красным. В нем все было изящно: и устало поникшая голова, и взъерошенные волосы, едва ли прикрывающие красные от стыда щеки. — Я бы предпочел обойтись без неё, — это был не ответ, а призыв к действию. ****