Come what may

Адам Кроули был не только профессионалом с большой буквы, но и потомственным журналистом в седьмом колене. В свое время его отец освещал громкое дело Геллерта Грин-де-Вальда, взяв у того эпохальное интервью прямо из камеры «Нурменгарда». В последующем отец часто сетовал, что оказался в тюрьме слишком поздно, когда Геллерт, окончательно растеряв свой пыл, превратился в жалкую пародию себя самого. Ни огня, ни агитационных лозунгов. Однако едва ли родственные связи способны подготовить акулу пера к искреннему шоку. Когда рано утром, не позднее восьми часов, к нему домой заявился странный юноша, с не менее странным вытянутым лицом, он и думать не посмел о том, что это может быть — великий Гарри Поттер под иллюзией. Гарри Поттер, о котором после битвы в Хогвартсе никто толком и не слышал. Гарри Поттер — славный герой их поколения, кумир молодёжи. Гарри Поттер, удивительным образом постаревший лет на десять. Гарри Поттер, потерявший зрение. — Я рассчитываю на вас, мистер Кроули, — честно признался Гарри, — в противном случае, пришлось бы действовать при помощи старых методов. Подняв на него свои подернутые мутной пеленой глаза, парень улыбнулся. Той умной, понимающей улыбкой, которую тебе, как правило, дарят люди в высшей степени проницательные. Вопрос заключался в том, откуда этой мудрой проницательности взяться на столь юном лице? — Это каких же? — насторожился мужчина, судорожно запахивая домашний халат, как если бы этим жестом попытался спастись от внезапной едва заметной угрозы. — Денег, конечно же, — доставая из-за пазухи внушительный мешочек звенящих монет, парень ловким движением подбросил его и поймал. — Этого хватит, чтобы отплатить Вам за услугу? — Вы унижаете меня и мое ремесло, — слепота мистера Поттера изрядно облегчала мужчине жизнь, ему не пришлось изображать отсутствие заинтересованности. Видит Мерлин, с развитием полиграфии честному журналисту все сложнее было заработать. На весь Лондон таких вот Адамов Кроули можно было найти десятки, если не больше. С каждым годом ряды древнейшей профессии вестников пополнялись новыми, более молодыми, более талантливыми и хваткими ртами. Адам, едва переступивший порог зрелости, уже сейчас ощущал их пыхтящее от натуги дыхание. — Вы сами себя унижаете, когда говорите о своей деятельности как о ремесле. Любой труд должен быть оплачен, — с этой фразой Гарри, аккуратно ощупав стол кончиками пальцев, положил мешочек на стопку свежих журналов. — А Вы подготовились, мистер Поттер, — мужчина почувствовал резкий, как от укола, прилив облегчения. По крайней мере, теперь ему не придется думать о том, что целый день, который по очевидным причинам вычеркнут из его рабочего графика, пропадет впустую. Призывая самопишущее перо и несколько блоков с листами, Адам тоже попытался расслабиться. Несмотря на мнимое безразличие мистера Поттера, Адам осознавал, что тот едва ли может позволить себе подобную роскошь — покой. Как долго о мальчике-который-выжил не было слышно ни-че-го? Почти год. А ведь этот год едва ли прошел для него тихо и спокойно. Посмотреть хотя бы на это усталое, покрытое мелкими морщинами и рубцами шрамов, лицо… — Почему вы решили обратиться именно ко мне? — без ответа на этот вопрос можно было и обойтись, но лед между ними сломать было все же необходимо. — Мистер Лавгуд говорил, что во всем Лондоне не найти более честного человека, чем вы. — Ксенофилиус был славным человеком, жаль, что так вышло. Поттер лишь безразлично пожал плечами, мол, ничего не знаю. Он с невероятным внешним комфортом расположился в кресле для посетителей, которое стояло ближе к окну. Адам сидел с другой стороны. Великий Гарри Поттер, залитый утренним солнцем, являл собой зрелище в высшей степени эстетичное. Адам воспринимал его не столько как интересного гостя, сколько как ходячий мешок выгоды. Это, казалось, понимал и сам Гарри, который смотрел на него не то с холодным цинизмом, не то с любопытством ребенка, осваивающего новый инструмент. Он сидел боком так, что знаменитый шрам смотрел прямо на Адама. Мужчина не был любителем в своем деле, поэтому внезапно свалившееся на его голову интервью едва ли могло вывести его из себя. Сколько за свою карьерную практику ему удавалось продемонстрировать хватку и собранность в самых неожиданных ситуациях с самыми непростыми людьми. — Мистер Поттер, расскажите, что в действительности произошло после смерти Темного Лорда? — Если верить в теорию мирового порядка, то силы всегда возникают не в одиночку, а по две сразу. Если одно тело действует на другое, то другое отвечает ему взаимностью. При столкновении двух условных шаров, свою скорость изменят оба вне зависимости от того, какой шар пребывал в движении изначально. — И что вы хотите этим сказать? — Лишь то, что смерть одного привела к слепоте другого. — Без права на изменение? Мистер Поттер «посмотрел» на него с той же теплотой, с какой родители смотрят на недалекое чадо, достающее их глупыми вопросами. В уголках губ скопилась снисходительная улыбка, не хуже слов говорящая о том, какой же он все-таки наивный дурак. — Глупо? — неожиданно смутившись, спросил мужчина, устало потирая переносицу. — Первое время я тоже постоянно задавал этот вопрос: врачам, друзьям, себе. — ласково проговорил парень. — После чего, когда окончательно стало понятно, что ситуация безнадежна, я расслабился и уплыл на теплых волнах самобичевания. — Скажите, Гарри, каково это, ослепнуть? — Как кататься на велосипеде без руля. — То есть? — То есть ужасно неудобно, но можно, если приноровишься. — С какими проблемами Вы столкнулись, когда ослепли? — Первым делом, я хочу сказать, что во многих отношениях мне повезло. Ведь моя проблема случилась в возрасте, когда реальная жизнь уже едва ли может удивить человека. Я имею в виду, что я успел осознать окружающий мир и наполняющие его предметы до того, как все случилось. В нашем, несколько пуританском, когда дело касается недугов, обществе все еще бытуют стереотипы, что если человек незрячий, то у него проблемы не только с глазами, но и с головой. Многие зрячие не особенно заботятся о твоих чувствах, когда видят проблему и начинают приставать с глупыми вопросами. Не думаю, что людям это действительно интересно знать, вопросы, скорее всего, задаются так, для потехи. В лучшем случае они просто начнут тыкать в тебя пальцем. — Это Вы говорите о магглах? — Люди с магией или без неё все равно остаются людьми. — Как научились воспринимать мир без зрения? — Любой человек, который потерял зрение или перенес другое серьезное увечье, сперва испытывает дикий ужас, депрессию и только потом начинает восстанавливаться. У кого-то реабилитация проходит быстро, за месяц или два, у кого-то привыкание занимает годы. Все зависит от запаса жизненных сил. У меня же сил не было совсем, я не знал, что мне со всем этим делать. — И чем все закончилось? — вопрос вылетел быстрее, чем Адам успел его обдумать. — Тем, что сейчас я перед Вами, — и снова эта странная снисходительная улыбка, от которой у мужчины невольно встали дыбом волосы. Это точно нормально, что люди его возраста могут пасовать перед малолетками? Или дело конкретно в этом малолетке? — Вы можете прокомментировать случай, произошедший в районе «Скользких фей»? — вот он, вопрос максимально неудобный, способный вывести эту раздражающую своим спокойствием глыбу из себя. Однако лишь взглянув на кристально чистое лицо, Адам понял, что вспышки не последует. Гарри держался на удивление стойко. Даже этот вопрос, при всей своей провокационности, вызвал лишь едва уловимую грусть. Стойкий портняжка. — Неприятный вышел инцидент, однако я не располагаю информацией, кто, зачем и почему решил это сделать. — Вы сохранили дружеские отношения со школьными друзьями? Существует ли по сей день «золотое трио»? — Боюсь, что нет, — очередная вымученная улыбка занозой прошлась про мраморному лицу. — Есть вещи, которые не выдерживают проверку временем. Остаток интервью они провели в странном мутном облаке, которое сам Адам определял как безопасный буфер между интервьюером и особенно сложным гостем. Гарри отвечал на вопросы с заученной легкостью, словно действительно готовился к этой встрече долгие месяцы. Его фарфоровое лицо больше обычного стало походить на маску: ни толики лишних эмоций, только покой и здоровое безразличие. — Гарри, — неуверенно начал Адам, аккуратно укладывая стопкой плотно исписанные текстом листы, — могу ли я задать последний вопрос? Не для записи, для себя. Словно почувствовав угрозу, которой на самом деле не было, Гарри замер. Его лицо, выражающее блаженное ничего, напряглось, между густых бровей пролегла недовольная морщинка. — Почему именно сейчас? — По той же причине, по которой вы оставите себе деньги, — губы изогнулись в улыбке лишь на несколько секунд. Когда за Поттером закрылась дверь, Адам наконец выдохнул. Что же, можно сказать, что жизнь сама преподнесла ему золотой билет. И все же его терзало странное, отчетливо беспокойное ощущение, что вся эта ситуация явно попахивает неприятностями. Долгие годы журналисткой деятельности научили его доверять своему чутью. Теперь его чутье практически кричало ему в рупор, что здесь не все так просто. «По какой причине я оставлю деньги?» — этот вопрос мужчина задавал себе снова и снова, пока конце вопроса окончательно не слился с его началом. Самый очевидный ответ на этот вопрос состоял в том, что деньги, как бы банально это ни звучало, были нужны ему, чтобы выжить… Гарри Поттер — одна из самых значительных магических величин столетия. Конечно, можно было припомнить Дженкинса, Фаджа и всю эту министерскую серую моль… Однако все знали, что настоящая история творилась такими, как Том Реддл и Гарри Поттер, ведь их имена не только попадут в учебники истории магии, но и будут на устах долгие — дооолгие годы, в то время как министры, активно сменяя один другого, едва ли задержатся в памяти молодежи. До первого экзамена, так сказать. Так в чем же дело? Адам действительно был мастером пера. Действительно был представителем вымирающего вида правдивых журналистов. И все же он прекрасно отдавал себе отчет в том, что его положительных качеств едва ли хватит, чтобы оправдать выбор золотого мальчика. Что такого он мог написать, что Гарри Поттер выбрал именно его? Конечно, он мог отказаться. Но перспектива сделать это была столь же нереальной, как и снег в августе. Их договоренность с Гарри распространялась далеко за пределы обычного интервью и мешочка с монетами. За участие и совершенно смехотворную помощь в подготовке фееричного возвращения героя к жизни, Адам получал не только эксклюзивные материалы, способные принести ему увесистый капитал. В голове его уже вовсю роились всевозможные заголовки, которыми выживший мальчик мог его порадовать. Нет, Адам получал не только деньги — Гарри Поттер со всей его интересной жизнью переходил в полное ведение журнала «Magic Time».

***

Прошлой ночью ему приснилось, что он вернулся в свой старый дом. Северуса никогда особенно не заботило отсутствие уюта в помещении, где ему приходилось ночевать, однако в этот раз все было иначе. Невидимый дух гнал его прочь от стен, в которых он провел не самые худшие дни юности и зрелости. Нутро, слишком спокойное, скорее, похожее на отлаженный механизм, чем на человеческое существо, по какой-то непонятной причине свернулось в туго связанный узел. Во сне пространство и время исказилось таким образом, что лишь выскочив из двери своего дома, он сразу же уткнулся в ворота дома на площади Гриммо 12. Из трубы поднимался дымок, а в окошечках, из-под зеленых штор, сновали туда-сюда люди, из которых Северус признал только Поттера. Как это обычно бывает во сне, мужчина вдруг почувствовал, что преисполняется чудесной силой и, словно бесплотный дух, проник сквозь преграду стен. Перед ним уходила вдаль гостиная, наполненная десятками беспокойных черных макушек. Поттер носился по дому с оживленным, почти радостным беспокойством. Все, что происходило на импровизированном экране, говорило о том, как его мальчик счастлив. Легкий бег упругой трелью играл по скрипучим половицам гостиной, заливистый смех, как много месяцев он его не слышал? Гарри был счастлив. Счастлив и здоров без него. Внутренним чутьем мужчина определил, что с минуты на минуту в гостиную должен кто-то войти. Казалось, что он уже слышит его твердую, похожую на молоток, забивающий гвозди в крышку гроба, поступь. Когда он проснулся, обливаясь холодным потом, часы показывали половину шестого. Поттера рядом уже не было. Механически проведя ладонью по смятой стороне постели и, ощутив лишь холод, Северус плотнее сжал зубы. Мозг его заработал с поразительной для утра продуктивностью: это длилось второй день. Под «этим» Северус подразумевал мальчика, вышедшего из состояния овощеподобного страдальца. Северуса почти восхищала способность Поттера так резко приходить в себя. Не далее чем вчера мальчик, под сон-травой, сжимал его руку, отказываясь отпустить от себя даже в уборную, а уже сегодня он в полной боевой готовности рвется в атаку. Кричер, в своей святой простоте, решил выступить рупором в этой ситуации, за что Северус был ему даже благодарен. Их отношения не подразумевали сомнений даже в тех вопросах, ответы на которые давать никто не планировал. Броуни искренне негодовал, что его блистательный мальчик взял в привычку так поздно возвращаться домой. А что, если с ним что-то случится? А что, если на него нападут? А что… Гарри слушал это с каким-то задумчивым равнодушием. Ни объяснений, ни утешений не последовало. Профессор вполне доверял словам своего мальчика, когда тот спозаранку принялся натягивать на себя выходную черную водолазку и мантию. Он видел лишь его напряженную спину, опущенную голову. — Мне стоит начинать переживать? — Нет повода. Обещаю. Вернусь быстрее, чем ты успеешь соскучиться. Последнее, конечно, было гнусной ложью. Ведь как только за лохматой макушкой с тихим щелчком закрылась входная дверь, Северус, к своему явному неудовольствию, ощутил едкий привкус одиночества. Минуя всю помпезность слов, их связь, все еще фантомную и малопонятную, можно было уложить в простое правило, где один являлся куском от плоти другого. Это, конечно, изрядно усложняло их жизнь, особенно когда действовать приходилось врознь. Однако, с другой стороны, именно такие моменты показывали им, насколько чувство оторванности взаимно. Жизнь мужчины, еще недавно влачившего существование заядлого холостяка, с какой-то даже оскорбительной готовностью перестроилась на рельсы отца семейства. С той только разницей, что решать он ничего толком не мог. Право высказывать свое драгоценное мнение — последнее, что за ним закрепил великий и ужасный Гарри Поттер, ловким движением ручки упаковав его мужские принадлежности в плотный ящичек. Утро, проведенное в блаженном, как пытался себя в этом убедить Северус, одиночестве, принесло ему неожиданные откровения. Во-первых, у него внезапно начало сосать под ложечкой. Это ощущение он научился считывать в дни далекой юности, когда неприятности сыпались на него одна за другой. Порой ему казалось, что он угодил в середину шторма. Небо грозилось вот-вот упасть на его голову, волны перекатывались через утлую ладью, паруса готовы оторваться — а он продолжал делать все, что мог, чтобы только выбраться. Жизнь его, в конце концов вошедшая в состояние блаженного покоя, грозилась разбиться об острые скалы внезапных перемен. Северус ощущал их приближение, их едкий, похожий на кислоту, дух. Резко поднявшись с кровати, Северус без колебаний прошелся по студеному полу прямиком к гардеробной. Ему не нужно было смотреть на часы, чтобы понять, что пришло время работать. Ловким мановением палочки натянув на себя свои траурные мантию и костюм, он уверенным шагом прошел в гостиную, по пути заглядывая в библиотеку и столовую, на кухню — всюду, где его мальчик мог оказаться. Гарри он не нашел. Кричер, выгребая из камина золу, отозвался лишь нечленораздельным приветствием. В отсутствие Гарри они даже не пытались делать вид, что ладят. Лишь посмотрев в покрасневшие от усталости глаза, Северус без всяких слов понял, что чудище, ровно как и он сам, почти не спало. Оставаться дома и дальше было бесполезно. Каждая аляповатая, выбранная явно не Гарри, вещица говорила об отсутствии мальчика с той же раздражающей простотой, как и само его отсутствие. Как бы Северус не старался сосредоточиться на работе, удавалось зафиксировать свои блуждающие, словно раскаленные нервы, мысли лишь на одном конкретном и очень раздражающем предмете. Зелья, если и выходили, то качество у них оставляло желать лучшего. Быстро собрав все необходимые вещи, Северус вышел из дома. Площадь изобиловала зеваками, шастающими мимо выросших, не иначе как после дождя, газетных киосков. Лишь через несколько минут усталый мозг смог разобраться в происходящем. Кругом было неприлично много, для восьми утра воскресенья, людей. Сгруппировавшись в огромные очереди, состоящие преимущественно из хрупких женских остроконечных шляпок, изредка прерывающихся чернотой мужских котелков, люди что-то активно обсуждали. Кого-то. Как странно было видеть так много людей, так рано… Они были все с газетами и с раздражающе взволнованными выражениями на серых, пластиковых лицах. Порой озарение приходит внезапно, как гроза зимой. Он жив. О боже, бедный мальчик. Как это печально. Северусу пришлось активно поработать локтями, распихивая комок зевак, облепивших газетный киоск. Под охи, вздохи и недовольное шиканье, он наконец увидел. Его. Это могла быть одной из самых заурядных обложек издания, если бы не одно «но». Это «но» стояло на серовато-белом фоне. Вьющиеся длинные волосы собраны на затылке в небрежный пучок, из которого в художественном беспорядке выглядывали непослушные колечки черных прядей. На его лице не читалось никаких особенных эмоций, лишь спокойное безразличие, разве что в задумчивых белых глазах угадывалась печаль. Одет он был просто: в черную накрахмаленную рубашку, отлично подчеркивающую белизну его кожи и глаз. Все в этой фотографии кричало о слепоте Гарри. Впрочем, чего еще можно было ожидать от портретной обложки, на которой был изображен слепой? Статья, занявшая чуть ли не треть от всего объема издания, изобиловала фотографиями. Гарри, сидящий в аккуратно обставленной комнате, поза расслабленная, на лице покой, которому могли бы позавидовать буддисты в Индии, напротив сидит интервьюер. На следующем фото Поттер изображен в профиль. Внезапно любимое лицо, обычно такое живое и подвижное, утратило всякое выражение, словно его кто-то стер жестким касанием. На фото был не Гарри, а его улучшенная специально для публики версия: застывшие красивые черты, начисто лишенные жизненного тепла, делали его похожим на статую. «Неужели ты действительно думал, что его устраивает такая тихая и спокойная жизнь?» — под звуки язвительного внутреннего голоса, звучащего чуть громче обычного, мужчина, внимательно разглядывая обложку. «Magic Time» сверкало всей мощью своей глянцевой красоты. Гарри смотрел на него по-особенному, не так, как обычно. Мнимое отсутствие между ними пропасти исчезло. Поттер вновь стал тем, до кого Северус не мог дотянуться. Добравшись до старой лаборатории, мужчина строго решил, что не притронется к чтиву до того, пока все не закончит. Работа должна существовать, если не в полном отрыве от чувств, то, по крайней мере, в безопасном удалении. Однако, чем больше профессор пытался отделаться от надоедливого Поттера, тем чаще тот напоминал о себе. Навязчивый, отвратительный мальчишка, который к тому же вечно все портит. Он принялся готовить рябиновый настой. Но ничего не вышло. Он взялся за аммортенцию. Но она сгорела. На этой славной ноте он мудро решил, что работа окончена. В лаборатории пахло горелым миндалем. Несмотря на все попытки посвятить себя целиком и полностью работе, Северус не мог перестать думать о Гарри, которого так долго не видел, не чувствовал рядом, без которого вся его жизнь казалась лишь подготовкой к их встрече. Конечно же, он не смог работать и прочел злополучный журнал от корки до корки. Чувствуя себя при этом рабом своих слабостей, мужчина искренне негодовал. И когда он успел превратиться из человека со стальными нервами вот в это? Не сказать, что интервью хоть сколько-нибудь его потревожило: все, о чем говорил Гарри в статье, Северус знал от него лично. Однако сам факт, что Гарри даже не посчитал нужным предупредить о столь резкой смене направления их жизни, — удручал. Получалось какое-то болезненное эмоциональное подкрепление — сперва Гарри вернул краски в его убогую жизнь, потом подарил ему свою любовь, следом вручил надежду на светлое будущее. И тут же — провал, полное разочарование. Формула их отношений была проста и понятна: усыпляй бдительность, пока жертва не будет максимально уязвима — а потом рви ее на куски. Мечты утрачены. Реальность над ним поглумилась в очередной раз. Когда Северус решил, что уже пора возвращаться, Гарри был дома. Кикимер, который за весь день, проведенный вдали от мастера, уже успел перебрать немало черных дум, смотрел на него с невообразимо комичной смесью слепого обожания и немого осуждения. — С возвращением, — его голос не дребезжал от неуверенности. Северус даже не почувствовал привычного прикосновения к своим мыслям. Гарри, развалившись в кресле, даже не посмотрел на него. — Взаимно. Несмотря на искреннее желание держаться спокойно, Северус ощутил привкус острой обиды, которая рвалась наружу, как бы сильно он ни старался ее подавить. Травяного чая всего мира не хватило бы, чтобы успокоить его горящее от молчаливой ярости сердце. Поттер сидел в гостиной с раздражающей пресной миной на лице. Вокруг него шастал туда-сюда Кричер. Снейп вдруг осознал, что точек соприкосновения у него с эльфом куда больше, чем могло показаться на первый взгляд. Они оба были рабами одного конкретного человека. Они оба готовы были разбиться в лепешку ради его улыбки. Они оба любили его всем сердцем. Разница лишь в том, что Северус — человек, а Кричер — эльф; а еще Северус может послать этот самовлюбленный кусок человеческого говна куда подальше… Наверное. — Ты мог бы и порадоваться за меня, — без всякого упрека проговорил Гарри. — Рано или поздно это должно было произойти, я просто не думал, что все произойдет вот так. Пакуем вещички, да, Поттер? Судя по тому, что Гарри даже бровью не повел, ему было все равно. То ли от этого, то ли от осознания собственного бессилия в создавшейся ситуации, Северус вскипел: — Что еще ты можешь учудить, Поттер? — вопрос вырвался сам собой. Как это часто с ними бывало, еще до ответа Северус знал, что Гарри захочет сказать. — Что угодно. Мне кажется, что ты не совсем понимаешь возникшую ситуацию, Северус, — холодно процедил Гарри, вплотную подходя к мужчине, который от подобной смены тона лишь сильнее стушевался. Несмотря на обычно холодный нрав, который Северус привык демонстрировать малознакомым людям, человеком он был, если не мягким, то от природы крайне застенчивым. — Ну же, взгляни на меня, — хрупкая рука аккуратно легла на его плотно сжатую в кулак ладонь. Мужчина посмотрел ему в глаза. Силуэты, мечущиеся в молочной глубине, говорили лишь о том, что там покой. Северус вспомнил все их ночи и дни, наполненные тишиной и покоем. Этого оказалось достаточно, чтобы растопить внезапно возникшую неуверенность. — Мне не нравится, что наши отношения стали такими. Гарри по-прежнему смотрел на него с добродушным, почти отеческим участием, словно все эти терзания для него самого были уже давно пройдены. — Ты ведь так ничего и не понял, да? — его голос звучит озадаченно, надтреснуто. — Что я должен был понять? — Я не мог знать, к чему приведут мои авантюры, но если бы знал, тебя бы здесь не было. Но ты здесь, рядом, и так будет до самого конца. Даже во время интервью я постоянно ловил себя на мысли, что говорю с тобой. Что это ты сидишь в кресле напротив. Сперва сумерки пробивались сквозь густо растущие за окном деревья, а потом становилось все темнее от тебя, от меня, от нашей болтовни. Ты понимаешь? К своему удивлению, Северус понимал. То время, когда они могли о чем-то договориться, давно ушло. Теперь они были спаяны до такой степени, что недолгое существование порознь ощущалось как нечто бессмысленное, болезненное и совершенно ненужное. Когда Гарри не было рядом, Северус невольно ощущал, что жизнь его бессмысленно утекает сквозь широко растопыренные пальцы. — Дичь сказал? — с очаровательной беспомощностью в голосе спросил мальчишка. В глазах плескался тот страх, с которым барашек идет на убой. — Полную, но это не значит, что в ней нет смысла.