Sacrifice

      Дверь раскрылась в темноту настолько густую, словно за ней обрывалась реальность. Его грубо втолкнули внутрь, и узкая полоска света исчезла. Мало-помалу глаза привыкли к темноте, и вскоре комната оказалась куда более приветливой, чем он счел раньше: мягкий диван, плотные портьеры, скрывавшие лунный свет, и… Попросту упадочная роскошь во всем.       — Даже слишком хорошо для пленника, — горько посмеялся Шортер, не без труда отползая и приподнимаясь на локтях, чтобы прислониться спиной к дивану. Тело все еще слушалось плохо: пропасть бы пропадом чертовым паралитическим иглам Юуэ.       Положение было незавидным: обездвижен и заперт в особняке Ли, которым даже связывать его для послушания не потребовалось — и так по рукам и ногам сковали «длинными руками» их клана. Проклятые пауки, только и умеющие, что выплетать свои сети вокруг ни в чем не повинных сограждан. Тот же Юуэ — он казался таким потерянным и обеспокоенным, когда тащил его из штаба Гольцине, что Вонг едва не сорвался до благодарностей… И только потом узнал, что все это ради нового плена, что Лун безжалостно передаст его своей семье. Поступок, достойный не паука даже, а таракана, трижды проклятой чумной крысы, которая все тащит в свой дом.       Чувствуя физическое отвращение, он сплюнул на расшитый серебром и златом ковер (проклятая безвкусица) и зажмурился. Вот бы все это оказалось просто затянувшимся кошмаром.       Потерявшись в своих рассуждениях и страхе перед будущим, Шортер вскоре забылся беспокойным сном. Ему виделся Эш, мечущийся по провонявшим дымом и сточными водами улицам, в конце концов увязший в липкой, вязкой паутине…       Пробуждение настигло его так же внезапно, как сон. Очнувшись от скрипа двери, он неловко сощурился и поднялся с пола, разминая и растягивая намертво затекшие мышцы. В проеме стоял Юуэ, вальяжно оперевшись спиной о дверную коробку. Весь его вид источал непоколебимое достоинство победителя.       — Вижу, так волнуешься об Эше, что бессонница измучила? — едко пропел он, провожая насмешливым взглядом зевки Вонга.       — Закрой свой чертов рот, — угрюмо отрезал Шортер, чувствуя, как вскипает кровь. Зачем вообще пришел? Поиздеваться? Пусть сваливает, он и так долго терпит это скотское отношение к себе. Слишком долго.       Но Юуэ не чувствует, что переходит невидимый Рубикон, так что отвечает звонким, как колокольчик, смешком:       — Что, снова будешь винить меня в своем бессилии, Шортер? — Он будто не может упустить ни единого шанса задеть чужую душу, растравить застарелые раны. Его враждебность была настолько очевидна, что откликалась в сердце даже не как в зеркале — как в увеличительном стекле.       Зачем он это делает?       Если честно, Шортеру было плевать. Он просто сорвался с места и дернул Юуэ в комнату, не позволяя тому красиво исчезнуть за дверью и оставить его наедине с этим адом в голове.       В эту секунду ему вдруг стали безразличны любые последствия.       — Да что ты вообще понимаешь?! — с диким криком он схватил парня за плечо и уже замахнулся для удара, но внезапно осекся.       Воцарилась тишина, прерываемая одиноким шуршанием окончательно сползших к локтю широких рукавов.       Он впервые увидел, как лицо Юуэ исказилось в чистом, абсолютном гневе. Но лишь на мгновение — тот немедленно рванулся из ослабевшей хватки Вонга. Хлопнула дверь. Шортер остался наедине со своим замешательством.       Лун пронесся по коридору, расталкивая локтями набежавшую охрану и огрызаясь резкими «исчезни». Он видел. Этот чертов ублюдок определенно все видел. Юуэ заперся в комнате и сполз по двери, притянув к себе колени и сжавшись в совершенно убогой позе — хоть где-то в этом проклятом доме он мог побыть один. Сейчас он совсем не походил на прекрасного насмешливого юношу с идеальной осанкой и выверенными жестами.       Совершенными.       Да и какая разница? Теперь в глазах Шортера он был парнем, небрежно замаскировавшим синяк, разлившийся по скуле.       Парнем с натертыми ремнем запястьями.       Парнем, которого хочет и может поиметь каждый в этой ненавистной семье. Это было отвратительно. Весь день был отвратителен. Он сам себе был…       Сегодня он пришел к Шортеру, чтобы просто убедиться. Убедиться в своем безразличии, его униженном положении, вдоволь насладиться своей властью. Бесповоротно убедить себя в его ничтожности, внутреннем изломе.       Но все обернулось дурацкой потасовкой, задранными рукавами и обнаженной душой.       Да, его прошлая ночь была омерзительной, но он предпочел бы не рассказывать о ней никому.       Шортер лежал на диване. Глаза закрыты — чувства выкручены на максимум. Пазл в его голове собрался слишком быстро и теперь до ужаса хотелось вновь смешать его, разбросать и не возвращаться. Он не хотел верить в то, что увидел своими глазами.       Юуэ избивают? Смешно и невозможно, правда ведь? Юуэ связывают? Зачем?       Он прекрасно знал зачем, но взамен закрывал глаза руками и сворачивался на мягком сиденье в позе эмбриона.       Юуэ спас его.       «Меня это не касается.»       Юуэ был наказан.       «Меня это не касается!»       Юуэ ничего ему не сказал.       «МЕНЯ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ! Отвяжитесь от меня, оставьте меня…»       В этот день они больше не виделись. И вместо того, чтобы искать выход, чтобы цепляться за возможности связаться с Эшем, волноваться за него… Шортер никак не мог прогнать из мыслей образ израненного Ли.       — Он сам это решил, — очень убедительно повторял парень, праздно шатаясь по комнате. Это жалкое оправдание…       День тянулся как жвачка, прилипшая к ботинку, и оттого раздражающе-заметная. Устав от самокопаний и непрошенного чувства вины, Шортер покрутил в руках найденную в комоде кем-то забытую помаду, оглядел комнату и… Вооружился коварной улыбкой. Возможно, он пожалеет об этом, возможно, это будет выглядеть глупо.       Но он будет скользить маслянистым алым по шероховатой поверхности.       На следующий день Лун коснулся пальцами двери, не решаясь открыть ее, собирая все накопленное годами мужество. Он вошел без единого скрипа, бесшумно проникнув в комнату, но едва не обнаружил себя подступившим к горлу смехом. Шортер мирно спал на диване, но это не главное… Главное, что на шикарных текстурированных обоях ручной окраски алело задорное «Здесь был Шортер» со скромно притаившимся в уголке «отсосите». Это было невозвратной потерей, но Юуэ восхитительно плевать: он беззвучно пересек комнату и остановился у самой надписи, вглядываясь в краску, растирая между пальцами. Но даже поднеся ее к носу и мазнув по губам, он все еще не мог поверить, что это действительно помада. Выдержка предала его.       — Ах… Ха-ха-ха! — он заливисто рассмеялся, вытирая руку прямо об обои. Шортер недовольно шевельнулся, разбуженный его хохотом, и с недовольством заслонил ладонью плещущие сквозь щель в портьерах солнечные лучи. Когда его сонное сознание наконец сфокусировалось на чем-то конкретном, им оказался Юуэ, смеющийся до колик в животе.       На мгновение перехватило дыхание. Осколки солнца прыгали по комнате, задевая разметавшиеся по плечу черные волосы: такие манящие, отливающие серебром в лунном свете, и совершенно обычные сейчас. Все это казалось таким настоящим, словно из-под выточенной мастером идеальной статуи вдруг показалась живая душа.       Шортер был уверен: даже сейчас, с небрежным мазком пошлой красной помады на губах, с искаженными искренним смехом чертами, в этом проклятом городе не найти парня красивее Юуэ.       — Ну и что здесь смешного? — спохватившись, что откровенно пялится, как можно небрежнее ляпнул он.       — Отсосите?.. Серьезно? Х-ха,— почти успокоившийся Юуэ с трудом подавил в себе новую порцию смеха, — ты бы еще написал, не знаю, «Эш+Шортер=Кореша навсегда», или как там у вас, в младшей школе, принято?       — Ой, а ты у нас один такой умный, значит? — огрызнулся парень, чувствуя как предательский стыд заливает лицо краской. Он намеревался всерьез поговорить с Юуэ, когда тот придет снова, но теперь настроение их прошлой стычки было безнадежно упущено.       — Ладно, ладно, я все понимаю, но помадой-то почему? Откуда ты ее взял вообще?       — Не твое дело, — быстро сообразив, что оправдания в духе «да я в комоде ее нашел» будут смотреться глупо и неправдоподобно, Шортер предпочел замять этот аспект своей творческой деятельности.       — И вообще. Я сижу взаперти в комнате, где кроме четырех стен ничего нет. Если ты рассчитывал, что я безропотно повешусь от скуки в первые сутки, то рад огорчить тебя — не дождешься, — резюмировал он, отворачиваясь к спинке дивана.       — О, так вот откуда растут ноги у твоего бунтарства? — загадочно обронил Юуэ и скрылся за злополучной дверью, оставив озадаченного Шортера в тишине и одиночестве.       Продлившихся, однако, недолго. Вскоре дверь распахнулась вновь, пропуская охранника с тяжелым проигрывателем в руках. За ним следовал Юуэ, поигрывая виниловым диском. Приютив прибор на одной из тумбочек, Лун, явно смакуя непонимание Шортера, осторожно опустил пластинку на уготованное ей место, плавно и осторожно приладил иглу, отступил, любуясь результатом своей работы. Вонгу оставалось лишь привстать с дивана, тупо глядя на вращающийся диск. В комнате медленно нарастали всполохи скрипки и отголоски фортепианных клавиш.       — Развлекайся, — как всегда полусерьезно приказал Юуэ и собрался вновь исчезнуть за дверью.       — Стой! Что это вообще? — окликнул его Шортер, кожей ощущавший всю абсурдность этой ситуации.       Он нехотя обернулся и, промедлив, встал в позицию танцовщицы: положил руки на плечи невидимого партнера, выгнулся, наклонил голову, демонстрируя изящную белоснежную шею. И в бесконечно красивом жесте «выплыл» из комнаты, бросив тихое:       — Шопен.       Шортер осел на диван. Сердце глухо билось в тесной груди.       Вальс, вальс, бесконечный вальс с утра до вечера. За это время Шортер успел почитать рэп и продирижировать, вспомнить базовые движения танцев из школьных постановок и почувствовать себя ведомым идиотом, неловко задевая носками пышный ворс ковра. Несколько раз он порывался отключить проигрыватель, но в итоге дождался предсмертного хрипа отыгранной пластинки. День вновь погрузился в пустоту и размышления.       В следующий раз Юуэ появился только поздним вечером. Усталость сквозила буквально из каждого его движения: лениво покосившись на замолкший проигрыватель, он опустился на диван, расслабленно откинув затылок на край спинки. Его открытая, беззащитная поза открывала перед Шортером новые горизонты самокопаний: неужто он бесполезен настолько, что Лун совсем его не боится? А ведь он мог без особых усилий убить этого праздно развалившегося парня, но что тогда станет с его бандой, с его семьей?       Все чаще приходилось размышлять: зачем он вообще существует?       Некоторое время они провели в тишине, оборвавшейся усталым вздохом Юуэ.       — Ходят слухи, Эшу и его другу удалось облапошить Гольцине и скрыться, — словно бы в никуда обронил он, глядя куда-то в сторону.       Но этой брошенной вскользь фразы было достаточно. Шортер ощутил, как очень тяжелый камень, все эти недели отравлявший его сны, вдруг упал с плеч.       — Не без помощи твоих людей, — поймав обеспокоенный взгляд Вонга, Юуэ как ни в чем ни бывало продолжил, — но, насколько мне известно, им тоже удалось уцелеть, благодаря диверсии Эша, — в его голосе не было радости, только бесконечная усталость от вездесущего Линкса, вокруг которого словно вертелся весь мир. Это и раздражало, и сводило с ума — словом, напрочь уничтожало настроение.       То ли тонко ощутив его подавленность, то ли поддавшись сиюминутному порыву, Шортер произнес тихое:       — Спасибо.       Они молчали и бесцельно пялились в стены, думая каждый о своем. Когда Шортер уже начал удивляться, насколько комфортным для них было это безмолвие, Юуэ вдруг вновь подал голос.       — Почему не спрашиваешь о себе?       — В смысле? — не понял он.       — В прямом. Ты не заметил, что тебя держат в плену? — с горькой насмешкой парировал Лун, наконец посмотрев ему в глаза.       — Как-нибудь справлюсь, — усмехнулся в ответ Шортер, неосознанно задержав взгляд на его чертах.       — …Гольцине теперь точит на Ли зуб, но пока у него хватает других дел. Скоро братья решат, как использовать тебя дальше, — почему-то эти слова прозвучали не так жестоко, как Юуэ представлял их в своей голове… Поэтому он вновь вернулся к созерцанию стен, зримо отгородившись своим безразличием.       — Тогда зачем ты вытащил меня оттуда? — с наигранным смешком — неправдоподобным и хриплым — Шортер выдал вопрос, глубоко волновавший его уже вторые сутки.       Повисла пауза, показавшаяся нестерпимо долгой.       — …Потому что, как бы то ни было, ты — босс китайской банды. И проще сохранить тебя, чем вновь наводить порядок в этой разношерстной братии, — наконец отозвался Лун. Бесцветно, хладнокровно — словом, как обычно. Шортер вдруг почувствовал, что его одурачили: он навоображал в Юуэ человеческих качеств, но тот продолжал оставаться безжалостным куском дерьма.       «Ты ведь хочешь, чтобы я так думал, да, Юуэ?»       Пусть он и не знает причин, но только что ему определенно удалось поймать непогрешимого Лунного Дракона на лжи.       — Не ври себе, — одними губами прошептал Вонг, но Юуэ уже поднялся с дивана.       — Когда братья решат что-нибудь насчет тебя, я сообщу, — подчеркнуто формально бросил он, не оборачиваясь, и коснулся дверной ручки.       — И ты согласен с их мнением? — окликнул его Шортер, силясь продавить этот безупречный фасад и спровоцировать на настоящие эмоции.       Лун вдруг тонко, почти незаметно, улыбнулся.       — Нет, — и как сильно его вид и мягкий тон разнились с ответом.       — Почему? — он даже опешил от этого диссонанса.       — Потому что скоро я убью их всех, — прошептал Юуэ, чья улыбка вдруг стала кривой и страшной. Бросив на него испытующий взгляд, он вышел из сразу показавшейся душной комнаты, бросив Шортера в оцепенении.