Новый Орлеан, США. Осень 1923 года.
Postmodern Jukebox — Here
Мягкий уютный полумрак окутывает бар, спрятавшийся в неприметном переулке где-то в центре Нового Орлеана. Заботливо накрывает посетителей бара будто пуховой шалью. Блики пламён свечей играют в салки на всех горизонтальных поверхностях, внутри полупустых бокалов, отражаются в зрачках хмельных мистеров и мисс. Тонкие пальцы пианиста бегают по пожелтевшим от времени клавишам, певица, прикрыв глаза, подтемненные сероватым смоки, исполняет легкий джаз. Гости, чьи лица, в большинстве своем, скрыты под масками, негромко переговариваются, жгут глотку янтарным виски и наслаждаются атмосферой вечера. Она столь таинственна и интимна. Молодой человек, приблизительно лет двадцати, лишь пригубив немного терпкого алкоголя, наблюдает за посетителями заведения с лукавой ухмылкой. Он щелкает пальцами в такт музыке и изредка прикрывает глаза, наслаждаясь переливами звонкого голоса исполнительницы. Грудь юноши прикрывает свободная белая рубашка, расстегнутая на две верхних пуговицы, сочные длинные ноги обтянуты эластичной тканью черных джинсов, а светлые волосы разметались по блестящему в свете керосиновых ламп и свечей лбу. Он томно вздыхает, чувствуя чужое горячее дыхание в затылок и шершавую ладонь, улегшуюся на его собственную. — Добрый вечер, мистер. Мне показалось, вы заскучали здесь в одиночестве, — бархат низкого шепелявого голоса лелеет слух. — Добрый, — юноша не спешит поворачиваться лицом к незнакомцу, скрывая румянец, наплывший на скулы. — Могу сказать то же самое о вас. Где же ваша дама, сэр? Неужто оставила своего спутника тосковать в компании пьяненьких иностранцев? — О нет, дамы меня интересуют гораздо в меньшей степени, чем вы, — резкий переход на родной корейский язык заставляет светловолосого молодого человека все же развернуться на сто восемьдесят. — И прошу оставить «мистеров» и «сэров» американцам. Иностранцам, как вы их назвали, хоть они и являются жителями этих островов, — незнакомец морщит носик, но явно не из-за неприязни. — Пак Чимин. А к вам как обращаться? — представляется юноша, отодвигая чуть дальше от себя стакан виски. — Мин Юнги. К вашим услугам сегодняшней ночью и всеми последующими, — обладатель приятного бархатного голоса протягивает широкую ладонь Паку, но тот не спешит пожимать, с опаской погружаясь в темный омут лисьих глаз. Мужчина, стоящий опасно близко к Чимину, до чертиков красив. Темные, слегка вьющиеся волосы прикрывают часть лба, холод алебастровой кожи контрастирует с теплом, коим залито помещение. Его длинные ресницы придают и без того чарующему взгляду таинственности, а тонкие розовые губы манят к касаниям. — Намереваетесь соблазнить меня? Затащить в постель и только? — Чимин недовольно морщится и фыркает. — Отнюдь, извольте. Тащить мне вас никуда не придется, любезный, ведь вы сами проявите инициативу и зажмете меня в ближайшем свободном уголке заведения, уверяю. — И что же в вас такого удивительного, что смогла бы сподвигнуть на столь опрометчивый поступок, сэр?, — Пак едко ухмыляется и залпом допивает содержимое стеклянной тары. — У меня есть козырь. Кое-что, чем не обладает никто из присутствующих, кроме меня. — Что вы имеете в виду? — зрительный контакт не прерывается ни на миг, кажется, скоро начнет искрить. — Ваш взгляд, направленный прямиком в мою душу, и, разумеется, симпатия, которую вам так сложно скрыть. Пак собирается возмутиться, но Мин Юнги добивает точным ударом. — А еще твоя маленькая ручка, жадно хватающаяся за свое, — Юнги кивает на ладонь пака, вцепившуюся в минову. И как юноша не заметил собственных поползновений? Пак спешит убрать конечность куда подальше, но мужчина удерживает ладошку на месте, ласково поглаживая пухлые пальчики. — Видишь, даже твое тело льнет ко мне. Стоит ли противиться влечению? — Мин-чертов-искуситель-Юнги легким и непринужденным движением обхватывает тонкую талию Чимина, прижимая того к себе, тянется к изящному личику. Юноша в его руках вздрагивает, но совсем не от страха или омерзения. По его позвоночнику пробегается табун мурашек, внушая сомнения в собственной порядочности и подбивая на сладкий грешок. — Кто ты, черт подери, такой? — Чим поглаживает щеку Юнги, шепчет прямо в губы. — Я — твой личный ангел при свете дня, что защитит и всегда будет рядом. Я — твой личный демон в ночи, что вытрахает всю душу и заставит молить о большем, — Мин выдерживает паузу, наблюдая каскад сменяющихся эмоций на лице Пака, и продолжает чуть тише. — Не верю в Бога и прочую лабуду, но звучит романтично, верно? — острый кончик языка цепляет мочку уха. — Достаточно романтично, чтобы заставить меня поверить в высшие силы, ведь ты просто не можешь быть человеком. И достаточно сводяще с ума, чтобы я захотел отдаться тебе.***
Bulow — Own me
Тяжелая дубовая дверь захлопывается, едва не слетая с петель, поскрипывает под натиском разгоряченных тел, прижатых к ней вплотную. Смешки посетителей, проводивших ехидством взглядов двух парней, стремительно покидающих зал, дабы уединиться, стихли. Меж Пак Чимином с его таинственным спутником и захмелевшей толпой выстроилась крепкая стена, звуконепроницаемая, к слову, так что, о сохранности любовного таинства можно не беспокоиться. — Ты вкусно пахнешь, — кончик носа Юнги, будто лезвие перочинного ножа, скользит вдоль пульсирующей артерии на шее Чима. Тот замирает, впившись пухлыми пальцами в бока Юнги сильнее. Парень вдыхает аромат едва уловимый молодого желанного тела с вкраплениями ноток виски, жмурится от удовольствия и, выпустив шаловливый язык наружу, полосует им по нежнейшей персиковой коже. Широкие ладони, некогда лишь осторожно поглаживавшие сочные ягодицы Пака, теперь поочередно сминают полушария с силой. Чимин изредка всхлипывает от приятной боли, причиняемой мужчиной, что граничит с мазохистским удовольствием, и запрокидывает голову назад, ударяясь ею о древесину. Но парню, честно признаться, как-то похер. Было бы кощунством портить столь интимный момент отнюдь не сексуальными выкриками. Он лишь сглатывает вязкую слюну и принимает своеобразную ласку Юна, отвечая поползновениями наглой ладошки в сторону паха. Ширинка брюк Мина вздулась, с потрохами выдавая возбуждение парня. Глаза старшего опасно сверкают, и тот кивает вниз, обращаясь к Паку, мол, «разберись с этим, детка». А Чимина долго упрашивать не надо. Его ведет нереально с такого властного и грубоватого Юнги. Ноги подкашиваются, ведь взгляд лисьих глаз, если не убивает, то калечит. Но парню это даже на руку. Звон пряжки ремня, сдающей позиции и позволяющей Паку приблизиться еще на шаг к застывшей в ожидании плоти. Вжик молнии ширинки и, наконец, восхищенный вздох юноши при виде члена чертова Мин Юнги. Мелованная кожа тонка, и зеленоватые венки, оккупировавшие территорию, просвечивают сквозь нее. Они едва заметно пульсируют, создавая рельеф плоти, и Пак в нетерпении припадает губами к влажной розоватой головке, принимаясь с наслаждением посасывать ее. Парень томно вздыхает и все глубже погружает член в горячую бездну собственного рта. Чимин щекочет чувствительную дырочку уретры кончиком языка и поддевает им же уздечку, толкая крышу Юнги, что и так на соплях держится, помогая ей слететь и упорхнуть в сторону соседнего штата. Музыкальные пальцы, с первой же секунды их странного знакомства ставшие чуть ли не главным фетишем Пака, закапываются в копну блондинистых волос поглубже, массируют подушечками нежную кожу головы и чуть давят к низу, заставляя Чима насаживаться до конца, послушно принимая в себя всю плоть сантиметр за сантиметром. Вздохи перерастают в хрипы и звуки тяжелого, прерывистого дыхания. Пошлое хлюпанье слюны, размазываемой по стволу, будоражит кровь, кипящую в жилах старшего. Сам он шипит удовлетворенно и оттягивает Чимина за корни волос чуть назад. Заглядывает в глаза, заволоченные туманом вязкого желания, что, конденсируясь, стекает, будто медовая патока, к низу живота. — Иди ко мне, — во взгляде Юнги читается незашифрованный трепет, и Чима в жар бросает, а после в холод, стоит внезапно ласковым губам мужчины прильнуть к его собственным. Мин яростно кромсает песочный замок ожиданий Чимина, внутри которого огнедышащим драконом упряталось представление о парне как о грубом и не способном на всякую нежность гангстере. Он двигает губами и мягко посасывает пухлые чиминовы, поглаживает осторожно алеющие щеки младшего. Лижет и кусает, утягивая внутрь урагана, зовущегося страстью. Но, как ни странно, внутри тихо и крайне спокойно. До того, что можно позволить себе любовно прижаться к Юнги и повиснуть на шее того, обвив ногами талию Мина. Венистые руки крепко держат младшего за бедра, а сам Мин будто в бреду плетется к огромной постели, по размерам не уступающей королевской, и, будто драгоценную хрупкую статуэтку, укладывает младшего на бархатное покрывало, не прекращая самозабвенно целовать. Пака кроет не по-детски, и он позволяет себе дерзость в виде резкого рывка правой рукой, оборачивающегося треском ткани чужой одежды и оголением поджарого тела мужчина. Юнги скалится и звонко шлепает ладонью Чима по манящей своей упругостью ягодице, впивается в нее, мнет жадно, будто его руку сейчас силой оторвут, не может вдоволь «напиться» этой близостью. Мин прожигает в Чимине дыру, не отрывая взгляда от покрасневшего в смущении лица, тушит свечи голыми пальцами, нависая все ниже над юношей. Он одержим. Он не успокоится, пока не отымеет парнишку на всех поверхностях. Удобных и неудобных. Пока не овладеет молодым телом полностью. Хочется глубоко, влажно. Чтоб яйца пошло шлепались о гладкие сочные половинки задницы Пака, а коготки младшего бороздили кожу спины Юнги. Хочется долго и приторно-сладко, но при этом быстро и с соленым привкусом пота на языке. — Хочу тебя, — все, что способен выдать свернувшийся рулькой мозг Мина. Мужчина бы с упоением рассказывал Паку о том, что он — самая-самая заветная мечта Юна. Долго-долго целовал и клялся в вечной любви. Но это потом, ближе к утру, когда первые дразнящие лучи пробегут по складкам простыней. Сейчас — валить и трахать. И, кажется, Мин Юнги со своей задачей справляется на «ура». — Оближи, — Пак моргает удивленно и не может вспомнить, как лишился одежды. оставшись совсем обнаженным перед искусителем. Он раскрывает рот, собираясь изумиться, но внутрь проталкиваются два костистых пальца, которые Чим впоследствии начинает пошло обсасывывать, щекоча подушечки шершавым языком. — Спокойно-спокойно, это не член, можешь умерить пыл, — ласковые поглаживания по голове и легкий чмок в уголок губ. — Умница. А теперь я хочу, чтобы ты раздвинул ножки. Чимин не девственный цветок, нет. Но волна неловкости накрывает его, будто впервые. Щеки едва заметно розовеют, а Юнги, довольно ухмыльнувшись, прижимается голым торсом к груди Чима, нейтрализуя и без того малое расстояние меж тел. Широкая ладонь скользит по внутренней стороне бедер, и младший послушно разводит ноги, доверяя себя и позволяя Юну устроиться между ниж, проехаться членом по чиминову, изгоняя рассудок прочь. — Играл с собой? — влажные пальцы кружат вокруг пульсирующей розочки ануса и на пробу толкаются внутрь. Юнги удивленно вскидывает бровь, ныряя двумя перстами сначала на одну фалангу, затем — наполовину. Чим цепляется за покатые плечи Мина и высоко стонет, самостоятельно насаживаясь на теплые пальцы. Он умело вращает тазом, помогая мужчине нащупать внутри заветный комок нервов, а в момент четкого попадания его будто с внутреннего предохранителя срывает. Пак кричит, извиваясь змейкой под старшим, ищет точки наибольшего соприкосновения липких тел, и всеми конечностями обвивает Мина, будто ребенок любимую игрушку перед сном. Безумно хочется быть настолько близко, чтоб молекулы диффундировали, а души сливались воедино. — Еще, Юнги, умоляю тебя, — Пак хнычет, царапается и не желает отпускать Мина, сползающего куда-то вниз. Ему остро, просто жизненно необходим крепкой член внутри. Сейчас же.Или хотя бы пальцы…
Но и те, предатели, покидают разочарованно сокращающуюся дырочку. Чимин готовится возмутиться и, быть может, даже треснуть от обиды Юна по лицу, но восторг застывает на его лице в миг, когда на смену пальцам приходит мягкий мокрый язык. Он мажет по пульсирующей звездочке ануса и успевает лишь неглубоко занырнуть кончиком внутрь, когда Пак взрывается петардой и рассыпается сотней искорок, заходясь в оргазме. Пальцы рук-ног судорожно сжимают простынь, а рот раскрывается в звонком крике-стоне. Сперма брызжет на лицо старшего, а он невероятно доволен своей работой, пусть член все еще болезненно ноет, упираясь в ногу младшего. Мин, хитро ухмыляясь, облизывает губы, запачканные спермой, и перекатывается на бок, укладывая себе на грудь Пака, все еще пребывающего в шоковом состоянии. — Я… Сейчас, — Чим еле дышит. Он тянется пухлыми пальчиками к члену Юнги, обещая доставить ответное удовольствие, но тут же больно получает по ним. — Утром вернешь должок, сладкий. А сейчас прояви уважение и не шебуршись сильно во сне. А то выебу ненароком на крутом повороте, — Юнги ласково целует, кажется, уже своего парня в макушку. — А я не против, — ехидничает, по удобнее устраивается на мужчине. — Только не торопись. Не люблю скорость в постели. — Только заткнись. Не люблю болтливых в постели, — Юнги хмыкает и зажимает чужой рот ладошкой. Хватит с него препираний. Ночь на дворе.