Better Late Than Never

Когда за Найлом закрылась дверь, Луи постарался не паниковать. Он неподвижно стоял, едва дыша, но сильные пинки в животике показывали насколько он был напряжен. — Тише, маленькая. Все хорошо, — прошептал он, нежно поглаживая животик, пытаясь успокоить свою бушующую дочь. — С нами все будет в порядке. Томлинсон не мог заставить себя открыть письмо, которое он все еще держал в руках. Не сейчас. Сейчас у него были более важные вещи. С этими мыслями он спрятал конверт между какими-то коробками на кухне и всячески пытался забыть о его существовании. Вместо того, чтобы зацикливаться на своем беспокойстве, Луи решил сосредоточиться на тысяче вещей, которые, как он обнаружил, нужно было сделать в доме (в его книге о беременности, возможно, это называлось гнездованием, но Луи был убежден, что в его доме был гребаный беспорядок). Он заменил петли на дверце шкафчика, который не полностью закрывался. Убрал уличную мебель, потому что скоро будет слишком холодно, чтобы использовать ее. Он перестирал горы милой одежды и аккуратно сложил все в комод, который выбрал для детской. Если он будет продолжать двигаться — занимая разум и руки — он мог почти забыть, что он был сам по себе. Хуже, чем одиночество — и труднее игнорировать — была только тишина. Луи всегда жил либо с людьми, либо рядом с людьми, и ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к тишине загородного дома. Но если забыть про еще один приступ схваток Брэкстона-Хикса — в течение которых он до чертиков испугался и почти убедил себя, что он так и умрет один на полу, и никто не найдет его тело еще несколько месяцев…но потом он вспомнил инструкции доктора Рейда: выпить немного воды и походить, что и правда вскоре помогло — ему очень нравилась домашняя обстановка. И, после нескольких порезанных пальцев и небольшого ожога от капли масла, ему даже удалось научиться готовить несколько основных блюд — подвиг, которого точно от него не ожидали самые непреклонные болельщики в его жизни. Несколько дней спустя Найл и Лиам сдержали свое обещание. Они пришли к нему домой, и у Луи, и у Лиама были одинаковые выражения раскаяния на лицах. Они сразу же начали наперебой говорить, Луи извинялся за ложь, а Лиам за то, что заставлял его врать, за то, что пытался подтолкнуть к чему-то, к чему он не был готов. Как Найл не так мягко отметил, Пейн имел тенденцию быть немного…настойчивым, когда дело доходило до того, чтобы высказывать свое мнение о вещах, которые влияли на благополучие людей, о которых он заботился. В итоге они остались на ужин, и впервые за долгое время Луи смог поговорить и даже отпустить несколько шуток, не беспокоясь о том, что он скажет или сделает что-то не так. Это было…замечательно. Легко. Хоть Луи и помирился со своими друзьями и все еще чувствовал их любовь и поддержку, что-то все-таки изменилось. Это не обязательно было что-то плохое, но за несколько дней, которые он провел с самим собой, Луи испытал пробную версию своей будущей жизни. В ней не было никого, кто бы мог помочь с приготовлением пищи или стиркой; никто не мог поддержать его и утешить, если он был расстроен или напуган; никто не разделит радостные и волнующие моменты. Сначала это было тяжело принять. Но в конце концов, маленькими шажочками (просто поехал в магазин, чтобы купить продукты; затем сделал бутерброд; а затем загрузил посудомоечную машину) его уверенность начала расти. Он правда думал, что сможет сделать это. Ему придется это сделать. Делая все самостоятельно, он изнурял свое беременное тело, но, к сожалению, ребенок, как правило, спал весь день, пока он был занят, а ночью устраивал настоящие дискотеки, когда он пытался отдохнуть. Он много ворочался и несколько раз в полусонном состоянии ходил в ванную, но одна особенно бурная ночь вообще не давала ему заснуть. — Ну же, малышка, дай папочке немного поспать, — умолял он, проводя большим пальцем по тому месту, где малышка сейчас толкалась. Она сместилась и Луи издал довольный вздох, но тут же пришел в себя, когда пинок пришелся на другое место. — Ладно, ладно. Я проснулся. Он зевнул и потянулся, прежде чем слез с кровати и потопал вниз. Прошло уже много времени с тех пор, как он буквально набрасывался на еду, и ночные перекусы, вероятно, вызовут у него ужасную изжогу, но…ну, он не мог уснуть, а по телевизору не идет ничего, кроме рекламы, и его малыш просто хотел немного шоколадных шариков, черт возьми. Он едва открыл глаза, когда достал коричневую коробку с полки, но он услышал, как что-то упало на пол. — Черт, — пробормотал он, рассуждая, стоит ли прикладывать столько усилий, чтобы поднять предмет. Усталым взглядом сканируя кафельный пол, он наткнулся на запечатанный конверт, о котором, представьте себе, ему удалось забыть. Голод уже ушел на задний план, Луи опустился на пол и поднял с пола конверт. Он глубоко вздохнул и прислонился спиной к столешнице, а пальцы исследовали конверт на наличие слабых мест, с помощью которых он сможет заглянуть в конверт, фактически не открывая его. Не найдя ничего, он решил сдернуть пластырь. Звук был просто оглушающим в предрассветной тишине и Луи очень старался развернуть бумагу без лишнего шума. Как и говорил Лиам, там был чек, вложенный в само письмо, но Луи было на него плевать. Вместо этого его глаза бегали по строчкам письма, которое содержало последние слова, которые он услышит от Гарри. Луи, Есть так много вещей, которые я хочу сказать тебе, но я не могу найти подходящих слов, чтобы описать то, как я сожалею о том, что произошло между нами. С того момента, как я встретил тебя, ты сделал мою жизнь лучше во всех отношениях, и мне жаль, что я не смог сделать это и для тебя. Ты заслужил это. Ты заслуживаешь счастливой жизни. Хоть я и никогда не смогу отплатить тебе за все, что ты мне дал, прилагаю деньги, которые я задолжал тебе после второго свидания. Я только сказал тебе, что мечтаю открыть пекарню, а ты уже открыл чековую книжку, потому что увидел во мне что-то, чего я сам не мог увидеть. Ты всегда осуществлял мои мечты. И именно поэтому ты всегда будешь моей первой и самой большой любовью в жизни. Вся любовь, Эйч. Господи, блять, Иисусе. Луи сидел на холодном полу, перечитывая письмо снова и снова, пока его задница не онемела. Он почти мог засмеяться над этой иронией — Гарри не чувствовал, что его достаточно для Луи, в то время как сам Томлинсон все отношения думал то же самое о себе. Возможно, они оба просто безнадежны. Луи медленно и осторожно поднялся на ноги, держась на столешницу. Его разум был полон противоречивых мыслей — вещей, о которых он не мог позволить себе думать, пока не увидел, что Гарри использует такие слова, как счастье и любовь — и в нем внезапно загорелась надежда. Только когда он вошел в чистейшую детскую, он понял, куда его ведут ноги. Он провел бесчисленное множество часов в комнате, но на этот раз он чувствовал себя опустошенным, чем когда-либо. И это было не только потому, что ему не хватало ребенка. Он медленно кружил по комнате, кончиками пальцев касаясь кроватки и мягкого лоскутного одеяла, свисающего сбоку. Он остановился, когда дошел до конца, где висела милая подвеска в форме бабочки, вспоминая свою любимую игрушку. Иногда он все еще на автомате рисовал силуэт бабочки в самые интимные моменты. Луи снова вздохнул. Он скучал по Гарри. Это была не та жгучая, отчаянная нужда, порожденная одиночеством и страхом, которые одолели его, когда он только узнал о ребенке. Скорее это была тупая боль от задумчивости, тоски по чему-то, что было так сильно желанным. Он скучал по Гарри только из-за того, кем он был. Он скучал по его банальным шуткам, и тому, как всегда подпевал песням по радио, и тому, как его глаза светились, когда он выигрывал в футболе (хотя оба знали, что Луи поддавался). Лиам был прав. Луи скрывался, потому что не был уверен, что он достаточно силен, чтобы жить одному. Но он уже жил один. Он не нуждался в Гарри, но он хотел его. И если Луи действительно хотел сделать самое лучшее для ребенка — и он сделает — то он даст Гарри шанс стать частью его жизни. Потому что он был заботливым, добрым, страстным и всем тем, что Луи хотел видеть в своей дочери. Именно тогда Томлинсон решил, что он может дать ей это, хочет Гарри быть с ним или нет. Потому что она этого заслуживала. Она того стоила, и что бы ни случилось, Луи придумает, что делать. Но. Ему нужно было сделать это, типа, прямо сейчас, иначе он может перенервничать (или придти в себя) снова. Он взглянул на часы. Было чуть больше четырех утра. Луи надел джемпер и пальто, чтобы спастись от холодного сентябрьского воздуха, и пошел к машине. Раньше Гарри уже трудился над первой партией вкусностей, и Луи молился, чтобы это так и было. Несмотря на то, что была практически середина ночи, на улице стояло много машин, и Луи пришлось оставить свою машину в нескольких кварталах от пекарни. Когда он, наконец, подошел к главному входу, в окне виднелась вывеска. И у Луи екнуло сердце. ПРОДАНО. Вот что было написано огромными красными буквами. Должно быть, это произошло недавно, потому что внутри оно выглядело как и прежде, когда он заглянул в окно. Столы по прежнему стояли по периметру заведения, а на них стояли стулья ножками вверх, в ожидании, что кто-то уже начнет готовиться к рабочему дню. И из глубин пекарни горел свет, где была кухня, указывая, что кто-то — пекарь/владелец/ГРЕБАНЫЙ ПРОДАВЕЦ — был внутри. Луи хотел спокойно и, может даже, сопливо помириться, но вывеска застала его врасплох, и теперь он был зол. Он мог списать это на перепады настроения, но также был шанс, что он немного паниковал; что, возможно, он опоздал и упустил свой шанс. Луи прошел к задней части здания — вход, которым пользовался Гарри и который был открыт. — Какого, собственно, хрена, Хаз, — крикнул Луи, хлопнув дверью. Гарри что-то делал в кладовке и из-за внезапного крика что-то начало падать, а потом последовали маты, эхом раздававшиеся из маленькой комнатки. Гарри вышел, раздраженно ворча, потирая затылок, которым он ударился о полку; он застыл, когда увидел гостя. — Что. За. Хуйня, — повторил Луи. Часть его надеялась, что это случится, что Луи придет к нему после прочтения письма. Но учитывая то, как они расстались в прошлый раз, и количество времени, которое прошло с тех пор, как он отдал письмо Лиаму, он перестал ждать и надеяться. — Что? — спросил он, не в состоянии произнести что-то другое. Луи тоже на мгновение отвлекся. У него не было никого, кто бы мог позаботиться о его более…первобытных потребностях, так как гормоны усилили это желание при виде великолепного мужчины, стоящего перед ним, в креме, муке и божественно пахнущего корицей? Ну, никто не виноват, что он немного плохо рационально мыслил в данный момент. Гарри выжидающе смотрел на него и — о да. Он был зол. — Ты продал пекарню! — он не спрашивал, но его недоверие сделало это за него. — Я не могу в это поверить. Я, блять, не могу в это поверить! Ты вложил всего себя в это место. Ты вложил в него душу и сердце, пока все не полюбили это место также сильно, как и ты, а теперь ты просто…сдаешься? — вместо того, чтобы дать парню шанс ответить, Луи продолжил свою пламенную речь. — Нет. Нет, я не могу в это поверить. Я видел книги, Гарри. Это место было отличным. Как, блять, ты так быстро скатился в долги? Гарри в замешательстве нахмурился. — Кто тебе сказал, что я погряз в долгах? Луи моргнул, боясь, что он совсем сошел с ума. — А с какого перепугу ты его тогда будешь продавать? Как тогда ты мог выписать мне чек? Кстати, я совершенно уверен, что там намного больше, чем я тебе дал. — Может быть, это просто не то, чего я хочу, — Луи хотел запротестовать и Гарри вздохнул. — Долгое время, да, это было единственное, что я хотел, что, как я думал, сделает меня счастливым. Но потом…потом я встретил тебя. И ты все это сделал былью, но…но к тому времени уже не имело значения, что я делаю. Важно, с кем я это буду делать. — Гарри— — В то время я этого не понимал, я был настолько глуп, но теперь все прошло. Я потерял это. Я потерял тебя. И я знаю, что это была моя вина, правда. И я пытался заставить это заведение работать. Но я просто…это больше не имело значения. Луи сглотнул, понимая, что это результат не просто детской прихоти; Гарри явно много думал об этом. Это то, чего он хотел. — Тогда что ты собираешься делать? Стайлс робко пожал плечами. — Не знаю, правда. Может быть поеду во Францию. Луи не выдержал. — Франция? Франция? — если у него сердце забилось быстрее от вывески на витрине, то сейчас у него чуть не случился долбаный инфаркт. — П-почему? Гарри несколько раз сжал и разжал кулаки, тяжело вздыхая. — Ну, чтобы начать все сначала, я думаю? Может, пойду в нормальную школу кондитеров и все-таки сделаю из себя нормального пекаря, — Луи даже не хихикнул и Гарри встряхнул волосы и положил руку на грудь. — Ну, у меня же больше нет причин оставаться здесь. Я не могу видеть тебя. Лиам не признает моего присутствия. Даже Джемма отказывается со мной говорить. — Почему? — Джемма обожала Гарри, и Луи почувствовал себя виноватым за то, что только сейчас понял, что не только он чувствует себя грустным и одиноким после расставания. Гарри нервно усмехнулся. — Думает, что я веду себя, как придурок с тех пор…с тех пор, как начал вести себя как придурок. Им обоим было не комфортно в этой тишине, пока Луи не заговорил. — Переезд во Францию сделает тебя счастливым? Гарри сомневался. Но он не стал бы говорить это Луи. — Это было бы хорошим началом, — Луи изучал пол, в то время как Гарри изучал его — единственное, что на самом деле делало его счастливым. Луи выглядел…как-то по-другому. Здоровее. Его лицо было немного пухлее. И мягче. И, может быть, просто прошло слишком много времени с тех пор, как он последний раз его видел, но он был уверен, что Луи никогда не выглядел так красиво. — Поехали со мной, — вымолвил Стайлс прежде чем смог остановиться. Это было дерзко, жадно и, вероятно, безответственно; Гарри намеревался начать все сначала, начать новую жизнь во Франции или Испании или, может быть, даже в Италии. Но когда Луи вошел в эту дверь, он понял, что не сможет найти там успокоение. По той же причине, почему поход в кино стал рутиной, а не приключением; почему он возвращался с свидания более напряженным, чем когда уходил. Почему каждый мужчина, с которым он был на свидании, которое показалось бы отличным с первого взгляда, в итоге становилось скучным и раздражающим. Они не были Луи. Его самоотверженный, сладкий, темпераментный, горячий, как ад Луи, который мог разжечь в нем страсть, был ли он голым в постели или закутанный в кокон из одеял. — Поехали со мной во Францию, — повторил он с еще большей уверенностью. — Мы оба можем начать все сначала. Вместе. Луи был уверен, что сходит с ума. — Нет. — Нет? — по какой-то причине — может потому, как Луи смотрел на него, или от нарастающего тепла на кухне от выключенных печей, или может из-за большого количества просмотренных романтических комедий — Гарри думал, что он скажет «да». Думал, что его сметут с ног и они уедут в закат и будут жить долго и счастливо. — Нет, Гарри. Я не могу переехать с тобой во Францию, — Луи покачал головой; произнесенные слова казались абсурдом. — Почему нет? — Потому что здесь моя жизнь. Моя работа, мои друзья, мой дом. Все здесь. Ну, отдал пенни, придется отдать и фунт.* — Что, если…что если я не поеду? — Луи наклонил голову в непонимании. — Что, если я останусь здесь, но мы все еще…начнем все сначала? — это все, что он хотел; Франция просто бы отвлекла его от того, чего он не мог иметь. Или, по крайней мере, от того, чего он считал невозможным. — Гарри, я имел в виду то, что сказал раньше. Я не могу просто…забыть, что мы были вместе три года, — в основном потому, что результат этих отношений сейчас арендовал место в его утробе. — Я не хочу начинать все сначала с тобой. Вместо того, чтобы обратить внимания на слова «начинать все сначала», Гарри ухватился за часть заявления про «с тобой». — Есть…есть еще кто-то? Луи не совсем знал, как ответить на этот вопрос — технически да, но не то, что имел в виду Гарри. Он решил обойти этот вопрос. — Зачем ты это делаешь? Почему тебя это вообще волнует? — Потому что я люблю тебя, — глаза Томлинсона широко расширились, а рот широко открылся от удивления. — Я полюбил тебя с того момента, как ты пролил холодный кофе на мою рубашку и предложил мне взамен ту, что на тебе. И никогда не переставал. — Гарри… — И я знаю, что ушел и сдался. Я не должен был оставлять тебя. И я не заслуживаю ни тебя, ни второго шанса, потому что был неправ и… Луи приложил палец к губам Гарри, чтобы остановить бесконечный поток слов, вырывающийся из его рта. — Соглашусь с частью про уход, но…возможно, ты был прав, — за последние несколько месяцев Томлинсон неоднократно сталкивался с собственной неуверенностью и проблемами с доверием. Он все еще работал над этим — мысли об этом все еще занимали голову на довольно регулярной основе — но за все время, проведенное порознь, помогло ему понять, когда это происходит и как с этим бороться. — Я тоже был неправ. Я просто закрывался от тебя. Надежда захлестнула сердце Гарри, заставив его осмелеть. — Но сейчас я здесь, и я никуда не уйду, если ты примешь меня. Луи не ослышался? Гарри просил стать частью его жизни? Но у него даже не было— — А п-пекарня? А Франция? Школа? — это были единственные слова, которые удалось вымолвить Луи, но он каким-то образом все же сумел сформировать их в вопросы. Гарри покачал головой, немного улыбаясь. — Ничто из этого не доставит мне такой радости, как возможность поцеловать тебя снова, — он шагнул вперед и, наклонив голову, успел прижаться губами к носу шатена. — И я знаю, что между нами не все было идеально, — когда Луи не двинулся, чтобы оторваться, он поцеловал его в щеку и был достаточно близко, чтобы прошептать ему на ушко. — Но то, что у нас было, было чертовски близко к этому, — он поцеловал его в висок и спросил. — Ты когда-нибудь сможешь простить меня? — затем продолжил целовать линию челюсти, все ближе и ближе подбираясь к его— — Гарри, — выдохнул Луи, вытаскивая себя из опасной зоны. — Гарри, — снова начал он, на этот раз чуть громче. Его голова немного— Боже, Гарри серьезно прикусил свою губу прямо сейчас? Все было туманно и парню потребовалась вся его сила воли, чтобы не поддаться. — Поверь мне, когда я скажу, что все, что я хочу, это сказать тебе «да» и поцеловать тебя. — Но? — это прозвучало так, будто после должно было идти «но». — Но, — Луи глубоко вздохнул, — ты не знаешь всего. — Меня это не волнует, Луи! — Гарри плакал от раздражения и, хорошо, может быть, немного от сексуальной неудовлетворенности. Но что бы то ни было, он бы с радостью принял это, если это означало возвращение Луи. Губы Томлинсона дрогнули в забавной полуулыбке. — Думаю, ты должен беспокоиться по поводу того, что я собираюсь сказать, — уверенность, с которой он сделал это заявление, привела Гарри в замешательство. — Когда я видел тебя в последний раз…ну, была причина, почему я спросил тебя об этом, — Стайлс поморщился и опустил голову, все еще казня себя за то, что он слишком боялся вернуться к нему. Луи провел пальцем под подбородком, заставляя его взглянуть на серьезное выражение лица шатена. — Хей, это было несправедливо по отношению к тебе, заставлять тебя принять это решение. У тебя не было всей информации, — Томлинсон медленно вздохнул и выдохнул, напоминая себе, что вне зависимости от ответа, он будет в порядке. А потом случилось это. — Я беременный. Тишина. Гарри всегда ужасно скрывал свои мысли и боль и разочарование, мелькнувшие у него в глазах, не осталось незамеченным. Он хотел рассмеяться, но это было не смешно; ложный инцидент, который и послужил катализатором их расставания, теперь был вполне реальным и они не смогут быть вместе. Ребенок не принадлежал Гарри, этого не могло быть. Они не спали семь месяцев — и да, Гарри точно знал, сколько времени прошло с их последнего секса, потому что это был последний раз, когда у него был секс вообще. И это было определенно. Семь. Долгих. Месяцев. Назад. — К-кто? Чей он? — Стайлс ненавидел тот факт, что Луи разделил это с кем-то еще, но это была его чертова вина. И чем больше он думал об этом, тем больше откровение имело смысл. Таинственный визит в больницу, сильные эмоции, высокие ставки. Луи проверял Гарри и потерпел неудачу. Ужасно. Больше он этого не сделает. — Это не имеет значения. — Ах это не имеет значения? — Луи практически завизжал. Это единственное, что имело значение в течение нескольких месяцев. — Ну что, ты встречаешься с ним? — Что? — Гарри упускал главное. — Нет, это не— — Тогда это не так. И мне плевать, что ты был с кем-то еще. Плевать. В смысле, мне не плевать, но я не могу винить тебя за это. Я не могу этого сделать. — Гарри… — Нет, я должен договорить, иначе ты меня оттолкнешь, и у тебя есть на это полное право. Но тогда я проведу остаток своей несчастной одинокой жизни, сожалея, что я этого не сделал, потому что у меня никого нет, Луи. Это ты, всегда был только ты. Ты навсегда мой. И даже если этот ребенок не мой, я…ну, я буду его отцом. Если ты позволишь, конечно. Блять. Гарри был убежден, что Луи носит ребенка другого мужчины. Что еще более важно, Гарри считал, что Луи носит ребенка другого мужчины и скорее воспитает его сам, с Луи, чем будет без него. И теперь Томлинсон был так подавлен, что даже не смог его сразу исправить. Он закрыл глаза и попытался совладать со своими эмоциями. Гарри предлагал все, чего он когда-либо хотел, но все еще было небольшое препятствие, которые он должен был преодолеть. — Гарри, — осторожно начал он, положив руку на живот. Вот и все. Последний кусочек информации до того, как все станет известным. И если Гарри все еще хотел быть с ним после этого… — этот малыш должен родиться сразу после Хэллоуина, — он ждал, пока Гарри посчитает, но это никогда не было его сильной стороной. — Его заделали еще в феврале, — когда даже это не помогло, Луи просто сказал, — Ребенок твой, Хаз. Но Гарри думал о своем. Он слышал, что сказал Луи, но ему было трудно совместить слова с картинкой, которую он видел. Томлинсон заметил, что он смотрит на его живот, и только потом понял, что даже его руки были едва различимы под складками пальто и джемпера, а тем более его относительно небольшой живот. Он снял пальто и сделал несколько шагов, становясь перед Гарри. Медленно и нежно он поднял свитер, собирая его так, чтобы он покоился на верхней части своего животика. На мгновение время застыло. Затем глаза Гарри расширились, что можно было увидеть весь белок вокруг его зрачков; рот открывался и закрывался несколько раз, пытаясь выразить словами те эмоции, которые он испытывал. Луи ожидал многого — гнева, боли, обвинений, бесконечных вопросов — всего, кроме мягкого обнадеживающего шепота, который закончился для них обоих слезами. — Я буду папой? — вместо слов, Луи просто кивнул. Стайлс упал на колени и он положил свои большие руки по бокам от живота шатена. Он был твердым и полным и, Боже, это самое прекрасное, что он когда-либо видел. — Я буду папой, — благоговейно прошептал он, наклоняясь вперед, чтобы прижаться губами к коже рядом с пупком Луи. Даже держа доказательства у себя в руках, Гарри все еще не мог в это поверить. Он что-то пробормотал в живот, вибрации щекотали Луи и заставляли их дочь пнуться в знак протеста против шума. Стайлс с удивлением поднял голову. — Это… — Удар с разворота в лицо? Да. Думаю, у нас там маленький футболист, — Гарри задумался на мгновение, прежде чем снова прислониться к животу парня, просто желая быть ближе к своему ребенку — своему ребенку. Они долго не двигались, пока Луи, наконец, не нарушил молчание. — Что… — его голос дрогнул и ему пришлось несколько раз прочистить горло, прежде чем продолжить. — Что нам теперь делать? Стайлс поднял глаза и снова обратил внимание на человека, который нервно теребил ниточку на свитере. Он поднялся на ноги, шмыгая носом и проводя рукой по волосам, прежде чем взять Луи за руки. — Ну, сначала я хотел бы обсудить возможность воссоединения, — Луи кивнул, все еще немного ошеломленный недавним поворотом событий. — А затем, — Гарри ухмыльнулся и взял левую руку Луи, поднеся ее к губам и поцеловав прямо основание безымянного пальца, — я бы хотел провести остаток жизни с тобой.